Корона Меднобородого - Алексей Вячеславович Зубков

Вольф гнал лошадь, чтобы успеть первым. Шагов за сто до дома соскочил на землю, пробежал за деревья и выпрыгнул оттуда уже в волчьем обличии. Ласка верхом немного его обогнал. Элефант спокойно трусил за Лаской. При желании он мог бы без седла и всадника обогнать всех, не запыхавшись, но зачем?

На крыльце никого. Из ниоткуда возникли две вспышки и два облака дыма в сопровождении двойного выстрела. Если бы не заклинание на отведение глаз, Ласка бы увидел стрелков на крыльце, остановился бы и снял их из лука, но они стали видимыми только после того, как сами привлекли внимание. На крыльце за клубами дыма появились мужчина и женщина средних лет с аркебузами в руках.

Бог создал людей сильными и слабыми. Монах Бертольд Шварц сделал их равными. Садовник и горничная ничего бы не стоили против доброго молодца просто на кулаках. И с холодным оружием ничего бы не стоили против доброго молодца с саблей и на коне. Что добровольно защищающие ведьму, что заколдованные.

Но те же двое с аркебузами — совсем другое дело. Попробуй, увернись от пули. Попробуй, отбей пулю саблей. Не каждый амулет поможет от заговоренной пули. Горничная выстрелила в лошадь. Садовник — во всадника. Одновременно, залпом, как хорошие солдаты.

Первая пуля попала в лошадь и убила ее наповал. Ласка почувствовал, что лошадь умерла еще до того, как упала. Вторая пуля попала всаднику в грудь слева. Скрытый под плащом нагрудник выдержал, но Ласка от удара вылетел из седла. Успел, правда, сбросить стремена с ног.

Некоторые люди толкуют «сердце находится в груди слева», как будто оно и есть примерно в середине левой части грудной клетки. Там, куда прикладывают руку жестом, намекающим на сердце. Садовник отродясь не видел анатомических атласов и вскрытых человеческих тел. Заговоренная пуля попала туда, куда он хотел попасть. И слава Богу, что он не целился в голову.

Перезарядка по-богатому. Оба стрелка одинаковыми движениями отбросили аркебузы и выхватили пистолеты из петель на поясе.

На них большими прыжками летел волк.

Четыре заговоренных серебряных пули поразили его в прыжке. Но ни одна — в уязвимое место. Потому что, как только стрелки проявились после первых выстрелов, их увидели немного отставшие от мужчин две ведьмы, и каждая сказала «чтоб вам промазать».

Пистолеты отброшены. Стрелки синхронно оборачиваются за другими аркебузами, прислоненными к стене.

— Игого! — Элефант пробежал мимо упавшего Ласки и остановился, встав на дыбы и размахивая копытами.

Подбежать и укусить стоящих на крыльце он и не подумал. Кони никогда так не делают сами по себе, а его никто ничему не учил. Он даже не связал грохот и вспышку у дома и падение всадника и волка. В королевских конюшнях о нем заботились, но не учили совершенно ничему. Элефант даже не знал, что в мире существует огнестрельное оружие.

Обе аркебузы навелись на коня, подождали несколько секунд, но не выстрелили. Это не враг. Он не опасен. Это, наверное, тот особенный большой конь, который нужен Колетт, в него стрелять нельзя. Кто самый опасный враг? Две безоружные женщины верхом шагах в пятидесяти? Катающийся по земле волк? Сбитый всадник, который встал на колено с луком в руках?

Со стороны лошади было очень любезно упасть вперед, а не набок, и не раздавить лук и колчан. Ласка встал на колено за трупом лошади. Вжух! Вжух! Не падают. Еще две. И еще две для уверенности. Готово. Рухнули и не выстрелили.

Что это? Ласка отдернул голову, и по щеке хлопнуло белое крыло. Голуби набросились на него. Не такие уж глупые птицы, если ждали, чтобы не мешать стрелкам. Или Колетт отдает команды, глядя из окна?

Кто быстрее, добрый молодец с саблей или стая глупых птиц? Ласка вспомнил легенду о фехтовальщике, который отбивал капли дождя. Сабля взлетела, описывая круги и восьмерки. На землю посыпались окровавленные тушки. Голубь — не самая маневренная птица, ни по сообразительности, ни по возможностям.

Стая, потеряв мало не половину, взмыла в небо, а на крыльцо вышла хозяйка. Колетт щелкнула пальцами, лошади под почти доехавшими до Ласки Амелией и Оксаной запнулись и сбросили наездниц.

Ласка вернул саблю в ножны, снова схватил лук и пустил стрелу. Колетт шагнула и чуть-чуть повернулась. Стрела прошла на волосок от нее и вонзилась в дверь. Еще две стрелы. Тот же результат. Чуйка.

— Перестань, мальчишка, — сказала Колетт и направилась к нему.

Ласка сменил лук на саблю и пошел навстречу ведьме. В левой руке Колетт держала деревянную шкатулку с закрытой крышкой.

— Замри! — приказала она.

Ласка почувствовал, как ноги прилипли к земле.

— И вы замрите! — крикнула Колетт в сторону дороги.

Два сдавленных женских крика были ей ответом. Верховые лошади разбежались. Только огромный серо-черный волк судорожно выгибался под деревьями, не то пытаясь доползти до ножа, не то от адской боли, которую причиняют нечисти серебряные пули. И Элефант спокойно стоял посреди ведущей к дому дорожки.

— Отче наш, иже еси на небесех… — начал Ласка, с трудом ворочая языком.

С первой строчки стало легче, а со второй и ноги отлипли. Наверное, эта Колетт сильно прогневила Господа, и он только того и ждал, пока кто-нибудь явится ее извести, вооружившись саблей и молитвой.

— Убейте его! — крикнула Колетт и открыла шкатулку.

Из шкатулки выскочили четверо полупрозрачных бесов. Каждый примерно по плечо человеку и на человека очень похож, но с рожками, со свиным рылом, поросший курчавой шерстью, на козлиных ногах, зато с совершенно человеческими руками. Каждый держал добротную железную кочергу.

Ласка, продолжая бубнить молитву, ударил саблей первого беса. И не то промахнулся, не то сабля прошла сквозь него. Не ожидал. Не успел взять защиту. Кочерга больно ударила по руке, но не выбила саблю.

Бесы вертелись вокруг и били кочергами. Ласка не попал ни в одного, парировал и уворачивался. Надолго бы его против четверых не хватило, но он вспомнил Дубровно. Вывернулся из-под удара, отскочил на три шага, присел и чиркнул по земле саблей, обведя круг.

Бесы остановились.

— Где он? — спросили они хором.

Тогда в Дубровно среди прочих были и ведьмы, и круг от них защищал. Или не круг, а круг и молитвы?

— Святый боже, святый крепкий, святый безсмертный, помилуй нас! — сказал Ласка.

— Умный какой, — сказала Колетт, — Я тебя не вижу, но чувствую. Ты в моем саду.