Надо – значит надо! - Дмитрий Ромов

— Такое чувство, что вы меня сейчас обратно отправите, в Наушки, — улыбаюсь я.

— Я тебя не отправлял, — строго поправляет меня он. — Это Леонид Ильич лично распорядился. Ты его здорово разозлил, похоже.

— Да, это точно. Он не любит, кажется, когда в его дела лезут, а я пытался изображать из себя Нострадамуса. Напророчил смерть Суслова.

— Ну, тут ты не ошибся, — качает головой Андропов.

— Хотя мог, — пожимаю я плечами. — Ведь ситуация поменялась и он вполне мог протянуть дольше, чем в известном мне будущем.

— Да, понимаю. Но есть такая штука, называется эдипов эффект. Не эдипов комплекс, а именно эффект. Влияние предсказания на свершение предсказанного явления.

— Это что-то вроде программирования? Например, если бы я сказал Суслову что он умрёт такого-то числа а он, поверив мне, взял бы и действительно умер. Даже не имея для этого каких-то причин.

— Вот-вот. Но в данном случае ты сказал об этом мне и Брежневу.

— Да, — киваю я. — Поэтому, вероятно Брежнев не отказывается от мысли, что это было не предсказание, а заговор, о котором я его предупредил.

— Правда? — хмурится Андропов. — Он так думает? Это он сегодня так сказал?

— Он так не говорил, это всего лишь моё предположение. Даже не предположение, а допущение. А какого точно числа скончался Михаил Андреевич? Двадцать третьего?

— Да. А там? У тебя?

— Не помню, конец января и точка. Наверное так же. Помню только, давление что ли подскачило, он выпил таблетку и всё.

— Да-да, ты рассказывал…

Рассказывал, да. А вот того, что структуру, возглавляемую Андроповым подозревали в том, что ему подмешали в таблетки яд, не рассказывал. И сейчас не буду. Хотя это хорошо ложится на идею об эдиповом эффекте. Узнал, что Суслов должен умереть и подмешал ему яда в таблетки.

— О чём вы говорили, можешь мне рассказать? — спрашивает хозяин дома.

— О службе на границе говорили и о необходимости реформ. Ещё о том, что ретроградов Романова, Щербицкого и Гришина не надо в преемники. И безудержного Горбачёва тоже не надо. А надо вас.

— Зря так сказал, теперь он будет подозревать, что это я тебя подучил.

— Мне кажется, не должен.

— Кажется, — хмыкает он. — А после меня ты кого хочешь продвинуть, если не Горбачёва? Медведева?

— Да, его. Но для этого вам надо его в деле испытать.

— Если будешь ещё с Брежневым говорить, этих тем избегай. Давления он не любит и теперь к тебе относится, как к человеку, обманувшему его доверие. Думает, что ты втёрся в его ближний круг только для того, чтобы продвигать свои политические идеи. И про реформы ему не говори. Вообще ничего не говори. Понял меня?

Понял, как не понять. Я ничего не буду говорить, а ты сделаешь, как посчитаешь нужным, да? Кому таблетки, кому пулю. Всё на благо страны.

— Что говорит Злобин, кто в тебя стрелял?

Разумеется, он знает. Это в любом случае, причастен он к этим выстрелам или нет…

— Пока ничего не говорит, предполагает, что за этим делом могут стоять азербайджанские криминальные структуры.

— Хм… Непохоже, честно говоря.

— Не знаю, — пожимаю я плечами. — Он выделил толкового сыскаря, думаю, разберётся, откуда ноги растут. Уголовники мне давно войну объявили, так что всё возможно. Если не они, то не знаю на кого и думать тогда.

Не хочу рассказывать о своих подозрениях и о том, что для уголовников операция прошла слишком хорошо и быстро.

— Ну, да, — кивает Андропов и погружается в раздумья.

Я делаю глоток чая. Остыл уже.

— Китайский?

— Что? — не понимает он.

— Чай вкусный. Китайский?

— А, ну да, китайский.

— Считаете, что я всё ещё токсичен для вас? — спрашиваю я, отхлёбывая холодный чай.

— Считаю, что тебе нужно пока не высовываться и не привлекать внимания. Посиди спокойно, никому ничего не рассказывай, не играй ни в Нострадамуса, ни в Тиресия, ни в Вангу. Это точно ни к чему хорошему не приведёт, если ты не желаешь открыть частную практику. Не исключаю, что вся эта стрельба лишь предупреждение, чтобы осадить и заставить притухнуть.

Я киваю, хотя, думаю, вряд ли, потому что рисковать и стрелять по шапке, даже с небольшого расстояния и с хорошей оптикой, весьма опасно.

— Я вас понял, Юрий Владимирович. Займусь своими непосредственными обязанностями.

— Да, — соглашается он. — Это лучше всего. Брежнев тебя вряд ли будет к себе приглашать в ближайшее время, так что работай спокойно. Кстати, что со Скачковым?

— Скачков ждёт вашей команды.

— Решился он?

— Да, — уверенно говорю я.

— Хорошо. Я обдумал твои слова и пришёл к выводу, что такой человек в комитете мне пригодится. Пусть завтра приедет на Старую площадь. Я хочу с ним поговорить. У него есть, кого оставить вместо себя?

— Есть, Юрий Владимирович.

— Хорошо, — снова говорит он и поднимается с кресла.

Я тоже встаю.

— Езжай, отдохни, — кивает он. — А то только приехал и всё опять закрутилось. Пойдём, я тебя провожу.

Мы выходим в прихожую.

— Когда понадобишься, я тебя вызову, занимайся спокойно своим «Факелом».

— Я понял, Юрий Владимирович.

Он открывает дверь, выпуская меня из квартиры. Мы прощаемся и я выхожу.

— Егор, — окликает он меня.

Я останавливаюсь и оборачиваюсь.

— Я рад, что ты вернулся, — говорит он и закрывает дверь.

Я тоже. Рад. Кажется…

Я спускаюсь по лестнице, выхожу из подъезда и двигаю к машине. Надеюсь, сегодня уже никто меня не дёрнет.

Мы едем домой, заезжаем во двор и я выхожу из машины по новому протоколу, проходя в дом через чёрный ход.

— Ох, я уж думала, мне привиделось, что ты сегодня прилетел, — улыбается Наташка. — Ты живой?

— Ну, да, чего мне сделается, — усмехаюсь я.

— Голодный?

— Уже и не знаю.

— Ну давай, умывайся и беги на кухню. Я сейчас всё подогрею.

Я захожу в ванную и сбрасываю с себя форму, всё казённое. Поносил, хватит. Забираюсь под душ и врубаю горячую воду. Струи бьют по спине и по груди, от них поднимается пар. Кайф. Кайф…

— Ты где? — заглядывает Наташка. —