Иная сила - Вадим Сухачевский

Нисколько не разобиделся Христофор на неудачника-братца, прокравшегося в ночные мысли, а – тоже мысленно – отвечал ему так:

— Оно конечно, своеволье немалое – подкидывать записочки самому его высочеству цесаревичу… Однако ж не заговорщицкого свойства записочка была, а с прошением за друга своего нового, за Карлушу фон Штраубе, без коего и подпоручиком бы, глядишь, не стал. Дело вполне рыцарское – другу помочь. И государь, как сам рыцарь, гневиться слишком на то не станет.

— Ага, не станет! — как в детстве, язык показывал язва Харитон, хоть и умственно лишь привидевшийся. — За своеволье он иным и генералам выговаривает, даже кои в гробу; а уж какой-нибудь горе-поручик…

Дать бы ему раза по загривку, чтоб старшим и по возрасту и по чину язык не казал! Да выйдет ведь по своему собственному загривку, ибо глас – внутренний. Его только своею убежденностью можно перебороть.

— Сам ты «горе»! — в сердцах подумал Христофор. — Тебе и в сержанты выйти – еще ох как надобно поднатужиться. Еще и потому, горе ты горькое, что дружбу ценить не умеешь. Много у тебя князей да баронов в друзьях? То-то! А все потому, что выслужиться хочешь больше, чем дружбу сберечь. А кто дружбой рыцарской дорожит – тому и сам Господь помогает: хоть в поручики выйти, а хоть даже и в генералы. И за графиню сам государь сосватает!

Не унимался, змей:

— А ну как государь до твоей свадьбы не доживет? Ну как придушат его, о чем твой же дружок барон пророчествует? Тогда и свадьбе не бывать. Небось граф Кирилл взашей тебя со двора погонит!

Знал же, змей, в какую болячку ткнуть! С детства был востер на такие штуки!

Но звездочки-то, звездочки на ладони – вот чего он, змей, не учел! Уж она не выдаст!

— Не придушат небось, — со спокойствием заключил поручик. — Покамест фортуна не подводила – и на сей раз небось не подведет! А ежель когда, может, и придушат – так престолонаследник, сделавшись государем, глядишь, не выдаст. Поди, вспомнит, кто воспомог этим посланием спасти любезного ему барона Карлушу. Так что вишь, змей, — прибавил он, — хоть и рискуючи, а своей же фортуне добавочно помогаю. Заживем тогда со всем счастьем и при новом царствии с Елизаветой Кирилловной.

— Это которая с бородавкой? — не преминул вставить язва Харитон.

Далась им всем бородавка эта! Как не могут уразуметь, что вовсе не с бородавкой она, а…

— …с родинкой, — без всякого зла ответствовал Христофор, — с прелестною родинкой… — И исчез Харитон от бессилья более уязвить. — С родинкой… — уже для самого себя повторил поручик, в счастливом воспоминании об этой родинке погружаясь в сон.

В Тайную экспедицию

(секретно)

…Читая выпуск газеты, натолкнулся на престранное послание, оставленное без подписи.

Вначале оно показалось мне вовсе бессмысленным; однако, памятуя о хитроумии заговорщиков, я узрел за ним шифрованное донесение, ибо кто ж станет отягощать газету сущей бессмыслицей, еще небось платя за то немалые деньги?

В книге по искусству средневековой тайнописи я нашел такой способ составления шифрованных писем, вроде бы открытых для всех, но понятных лишь посвященным. Он таков: вначале пишется само письмо, а затем в промежутки между словами вставляется еще по три слова, какие в голову взбредут.

Прошу ознакомиться с плодом моих изысканий, произведенных над газетным сообщением. Для облегчения Вашего чтения переписал газетную глупость, подчеркнув только первое слово, а за ним – каждое третье:

«Барон, догадайтесь, что тут скрывается. Помните о встрече во вторник в известном дворце? Вы тогда стояли у изгороди; неподалеку стоял А.

Лишь только одного прошу: будьте возможно снисходительны за мое послание. Все сведения Вы сможете получить, как только придете. Надеюсь, уговорились».

Соединив подчеркнутые слова, получаем:

«Барон скрывается во дворце у А.

Прошу за сведения, как договорились».

Что, как не злой противогосударственный умысел может прятаться за сим?

Рескрипция графа Обольянинова

Сей Панасёнков дурак. Эдакий дурень и в Псалтири тайнопись изыщет. Вот уж воистину – заставь дурака Богу молиться…

«Ну а ежель не такой уж дурень? — подумал граф Обольянинов. — Что ежели вправду тайнопись? Кто же тогда сей А., проживающий во дворце?..» Но то уж было настолько выше отчеркнутого паленским ногтем, что граф так высоко не осмеливался и в мыслях взобраться. Посему далее в своей рескрипции приписал:

За это донесение не уплачивать надворному Панасёнкову ничего. Чтобы знал, что его дело больше слушать да об услышанном без промедления докладывать, а не постигать всякую кабалистику.

«А с письмом панасёнковским что делать? — подумал граф. — Может, показать все-таки Палену?» Однако рука уже сама, не совещаясь с разумом, комкала глупое послание, чтобы швырнуть его в камин.

Начальнику полицейской части

майору Ухову

Ваше высокоблагородие!

Нижним чином Ялдыхиным на окраине Санкт-Петербурга изловлен предполагаемый душегубец Штраубе. Был сильно пьян, кричал, что всех порешит, при себе имел нож длинный и острый, а также перепачканную кровью ассигнацию в 10 рублей, отчего предполагаю также за ним убийство унтер-офицерской вдовы Пряхиной.

Лет по виду сорока, одно ухо оторвано, на спине изрядный горб. По всему – большой злодей.

Что является Штраубом, признал сам. Имя себе, однако, после того, как малость протрезвел, измыслил Стратофонт – вероятно, с целью запутать дело.

Жду указаний Вашего высокоблагородия.

Брусникину

Шестого Штраубу мне ловишь! Угомонись, а то в участке уже места для них нету. Нужный Штраубе – двадцати лет, с обоими ушами и без всяких горбов.

Горбатый же этот, судя по описанию, — известный тать Стратофошка, по прозвищу Калган. Пускай покуда в остроге посидит, пока у меня до него не дойдут руки.

А поймаешь мне еще одного увечного какого-нибудь Штраубу – велю тебя высечь. И Ялдыхина твоего высеку – давно пора, поскольку сам всегда пьян хуже татей, которых излавливает.

Перед отходом ко сну он слушал, как ему читали газеты, что обычно помогало уснуть, несколько отвлекая его от глодавших душу сомнений.

Боже, когда, когда еще он сомневался так же, как теперь?! Прежде такого с ним не было…

Не с кем поделиться, не у кого спросить. Да и не привык он делиться с кем-либо.

Нет, что фон Штраубе должен быть мертв – то с некоторых пор уже окончательно перестало вызывать сомнения. Они, сомнения, были только в том – кто затем станет заменой барону, ибо, устранив его и не оставив замены – не вторгается ли он тем самым в Божий промысел?.. Правда, имеется еще французская и шотландская ветвь деспозинов. Хотя…

Ну да тут есть над чем подумать…

Эти мысли, впрочем, не стоило ворошить перед сном, когда мысли идут вразброд. Ведь решил же для себя утром, когда голова была ясна, и разум ничто не могло сбить.

Только знать бы еще, куда скрылся этот фон Штраубе. Хорошо спрятался, как в воду канул.

А страшится-то, поди, пустяка – офицериков этих со шпагами. Не ведает, с какой стороны настигнет его неминуемая, уже предрешенная смерть.

Ну да оно, пожалуй, и лучше, что до поры не ведает. Увидеть бы его глаза, когда наконец поймет!..

В газетах было все больше про недавний потоп и про последствия этого потопа. Какой-то пропавший шкап, какой-то белый шпиц, какой-то погибший от неумеренного возлияния единорог…

Ах нет, вон и про фон Штраубе! Даже про двух! Одному семьдесят лет, и уже отдал Богу душу в остроге, другой без языка, драный кнутом. Тоже новопреставленный… А истинный, истинный-то где? Хоть бы какой намек!..

…Помолвка дочери графа…

…Продается дом в Царском Селе…

…Ну-ка, ну-ка… Он прислушался к сущей для первого звучания бессмыслице: «Барон, догадайтесь, что тут скрывается. Помните о встрече во Вторник…»

Вот оно, то самое!..

Не подав виду, что его сие заинтересовало, он дослушал до конца, однако при этом выхватывая лишь через три слова четвертое.

Да, сложилось в то самое, чего он так долго и ждал: «Барон скрывается во дворце у А. Прошу за сведения, как уговаривались».

Ладно, сведения того стоят, за них и обещанного алмаза ничуть не жаль. Получит, получит свой алмаз!.. Можно, впрочем, и так, чтобы не получил, — тот алмаз еще и для других дел понадобится…

«Во дворце… — подумал он. — Что ж, иных доставали и во дворцах…»