Америциевый ключ - Константин Соловьев

Как бы то ни было, Бруттино не выглядел раненым или уставшим. Длинный нос, заточенный, как жало огромного насекомого, глядел в кружку с какой-то прозрачной жижей. Глаза, впрочем, не казались пьяными. Тут же уставились на входящих тусклым янтарем. От этого янтаря тянуло чем-то нехорошим, гибельным. Холодным, но вместе с тем внимательным. Ганзель ощутил, как его тело под толстой кошачьей шерстью покрывается мелкой капелью ледяного пота.

По правую руку от него сидел господин Перо, печальный убийца. Даже в грязном трактире он не сменил своего нелепого белоснежного балахона с пышным воротником, однако тот был на удивление чист, ни одного пятнышка, даже винного. Господин Перо даже на сцене выглядел так, будто весь окружающий мир представляет собой не более, чем дешевую пьесу в дрянных декорациях. Пьесу, в которой ему невольно приходится играть. Вошедших он встретил грустной улыбкой, но эта улыбка совершенно не затронула мутных, подведенных тушью, глаз. Она была искусственной и отстраненной, совершенно ни к кому не обращенной.

Третьим, судя по всему, был тот, кого в театре прозвали Антропосом. Возможно, кличка эта была дана в насмешку, поскольку в его облике если и просматривалось что-то человеческое, оно было безмерно загрязнено и изувечено длинной цепью генетических мутаций. Его тело походило на собачью тушу, пытающуюся сидеть за столом по-человечески. Но и собачьей в полной мере она не была. Какой-то противоестественный гибрид, столь же гипертрофированный, сколь и уродливый. Тело было покрыто клочьями то ли шерсти, то ли человеческого волоса. Кости – искривлены и видоизменены. Лапы оканчивались непонятными придатками, то ли пальцами, то ли собачьими когтями.

Но это существо, ставшее жертвой слепого хромосомного наследования, не выглядело безответной жертвой. Под шкурой виднелись тугие жгуты мышц, неестественно большие и наделенные, несомненно, огромной силой. Голова Антропоса оканчивалась пастью, из которой в разные стороны торчали в беспорядке человеческие и собачьи зубы. А над пастью помещались близко посаженные глаза, от взгляда которого пробирало до костей, столько в нем было едва сдерживаемой животной ярости.

Именно Антропос среагировал первым.

Вскочил одним пружинистым толчком, отшвырнув в сторону столовые приборы, едва не перевернув стол, и тут же оказался возле Ганзеля. Поросшие шерстью полу-лапы полу-руки схватили Ганзеля за плечи и шею, да так, что жалобным хрустом отозвался позвоночник. Перед лицом Ганзеля распахнулась пасть, полная кривых, тронутых гнилью, зубов. И запах, ударивший из нее, был подобен запаху из разворошенной могилы.

- Куда лезешь, дефект яйцеклетки?

Если бы зубы щелкнули немногим ближе, они содрали бы Ганзелю накладную кошачью морду вместе с приличным куском лица.

- Королевская особа? Без приглашения пожаловал? Мешок генетического говна!..

Ганзель задыхался в его объятьях. Он попытался напрячь собственные мышцы, но быстро понял, что это противостояние закончится очень быстро, и не в его пользу. Антропос был сильнее, настолько, что казалось, будто его конечности управляются гидравликой, а не мышечными волокнами. Ганзель ощутил, что не может разомкнуть его лапы, а в глазах стремительно разливается темнота.

Рука сама собой скользнула в потайной карман на шкуре, нащупав нож. Несмотря на короткое лезвие, этот нож мог принести немало пользы. Например скользнуть, шипя по-змеиному, поперек морды Антропоса, заставив его багровый язык шлепнуться на пол. Или вскрыть горло, превратив собакообразного мула в катающееся в луже собственной крови существо. Но если он ударит, все закончится сразу и тут. План Греттель закончится, не начавшись. Если только не…

Гадкая мысль скользнула по начавшему цепенеть от удушья телу.

Если только Греттель не сочтет, что гибель брата – разумная плата за достижение цели. Это крайне рационально, с точки зрения геноведьмы, не требуется долго размышлять и сопоставлять цифры. На одной чаше весов – одна родственная жизнь. На другой – несколько миллионов чужих, и собственная безопасность. Надо быть полным дураком, чтоб сделать неправильный выбор. А геноведьмы не ошибаются в выборе. Они всегда четко очерчивают цель и неумолимо идут к ней самым коротким путем.

Греттель молчала. И Ганзель понял, что если ее молчание продлится еще несколько секунд, не поможет и нож. Потому что он сам рухнет на грязный, затоптанный сапогами и залитый пивом трактирный пол со сломанной шеей.

- Антропос! Прекрати! Прекрати немедленно!

Ганзель ощутил, как хватка человека-пса на его горле немного ослабла. И только после этого понял, что голос принадлежит не Греттель. Слишком высокий, слишком звонкий, слишком… живой. Впрочем, шум в ушах мешал ему хорошо слышать.

Антропос заворчал, повернув свою жуткую морду, к источнику звука. Это принесло дополнительное облегчение – зловоние сделалось немногим слабее.

- Как тебе не стыдно нападать на наших гостей?

- Мне перед ними что, расшаркиваться? Может, и поклон отвесить?

- Они пришли к нам, пусть и без приглашения, значит, они наши гости. А ты ведешь себя непозволительно грубо. Просто отвратительно. И это после того, как я потратила столько времени, пытаясь обучить тебя хоть какому-то воспитанию! А ты опять ведешь себя, как грубиян!

Антропос раздраженно рыкнул, еле сдерживая себя.

- А что, если это слуги Варравы?

- Мы должны быть приветливы и вежливы со всяким, кто сюда войдет, сколько мне повторять? А если они окажутся слугами Варравы, никто не помешает тебе оторвать им головы на заднем дворе.

- Можно сэкономить время и оторвать прямо сейчас.

- Антропос!

Человек-пес оскалился, демонстрируя россыпи зубов. В нем чувствовалась животная злость, а еще – нетерпение и, как ни странно, настороженная опаска. Так ведет себя сторожевой пес, чувствующий присутствие существа куда более сильного и властного – своего хозяина.

- Ты мне не указ, Мальва! Не забывайся!

- Антропос. Оставь его. Иначе мне придется вновь обучать тебя хорошим манерам.

Женский голос, до этого момента мелодично звеневший подобно золотым колокольцам, преисполнился иной интонации. Более спокойной и властной. Антропос, клацнув у Ганзеля перед носом зубами, разжал свою хватку.

- Извините за невежливый прием, господа, - голосок снова зазвенел, приветливо и мягко, - Антропос не вполне привык к обществу. Нам еще предстоит много работать над его манерами. Они просто ужасны!

Это Синяя Мальва, понял Ганзель. Рассмотреть ее он толком пока не мог. Отчасти мешала темнота перед глазами, но еще больше – линзы слепого. Он видел лишь смазанную стройную фигурку, облаченную в легкие одежды цвета весеннего неба – такого, которого никогда не бывает в здешних краях. Что-то голубое, летящее, светлое. И запах… Ганзель смутно видел лицо Синей Мальвы, но уже ощущал ее запах, столь легкий и нежный, что поневоле хотелось перевести дыхание, чтоб легкие не пытались насытиться им бесконечно, в конце концов лопнув, как мыльные пузыри.

«Кажется, она недурна собой, - подумал Ганзель, массируя помятую шею, - Определенно, недурна. Прелестный голос… Как жаль, что не видно лица! Волосы, кажется, тоже голубые. Она красавица. Но как ее занесло к этим головорезам? Неужели и она?.. Нет, здесь какая-то ошибка. Этот цветок не мог расти на залитой кровью сцене Варравы»

- Вы в порядке? – обеспокоенно спросила Синяя Мальва, - Этот негодяй не причинил вам боль?

Она сделала несколько невесомых шагов, слышался лишь шелк ее платья. И Ганзель ощутил, как что-то в его старом, много раз залатанном, уставшем и обессиленном теле сладко замирает. Это чувство было столь новым и пугающим, что в помятом Антропосом горле, вновь перекрывая дыхание, возник большой липкий ком.

- С ним все в порядке, - это был голос Греттель. По контрасту с голоском Синей Мальвы он звучал грубо и бездушно, как синтезированный голос Мачехи, доносившийся из репродукторов Шлараффенланда, - Не стоит беспокойства.

Когда в отгороженном ширмой кабинете раздался новый голос, Ганзель мгновенно понял, кто его обладатель.

- Вы Алиция? Геноведьма?

- Да. А это – мой подручный и компаньон Бэзил.

- Мы договаривались, что вы придете одна.

- Мне пришлось изменить планы. Все в порядке, Бэзил слеп. И глух.

- Хороший же у вас подручный.

- Он служит инкубатором для стволовых клеток и различных вирусных культур.

- Интересное решение.

Голос Бруттино не был голосом человека. Он не был рожден человеческим горлом. Он был негромок и поскрипывал, как старые половицы под ногами. Или как помост виселицы под ногами осужденного, подумалось Ганзелю. Неестественный, жуткий голос, от которого делается не по себе. Точно резонанс определенной частоты, которое ухо распознает в виде скрипа, и который впивается в тело, отделяя клетку от клетки…

Несмотря на то, что голос Бруттино не оглушал, напротив, звучал весьма негромко, Ганзелю захотелось закрыть руками уши. Но со стороны глухого подручного это, скорее всего, выглядело бы странно.