Америциевый ключ - Константин Соловьев

Ганзель почувствовал, что если этот разговор продлится еще хотя бы минуту, у него и в самом деле смертельно заболит голова.

- Хватит, - сказал он решительно, - Вы оба меня утомили. Ты, сестрица, со своими теоретическими штучками, и вы, папаша, со своим деревянным сынком. Уверен, что знаю, как решить этот вопрос путем наименьшего сопротивления. Как там назывался тот трактир, где они засели?..

Он потянулся за мушкетом. Большой стальной зверь все время разговора лежал на лавке, дремал, безразлично глядя в пустоту тремя своими глазами. Ему Ганзель доверял безоговорочно. Больше, чем зыбким и тошнотворным геномагическим законам и больше, чем кому бы то ни было на этом свете. Мушкет не любил теории, а единственный его закон был прост и понятен: все достанется тому, кто первым спустит курок.

- Стой.

Ганзель с удивлением посмотрел на Греттель, которая встала у него на пути. Ее маленькая и хрупкая фигурка, которую, казалось, могло согнуть случайным домашним сквозняком, вдруг оказалась непреодолимой преградой. Чем-то вроде силового поля, загадочно и зловеще мерцающего, обжигающего холодом. От ее взгляда, прямого и не по-человечески прозрачного, у Ганзеля тревожно заворочалось на своем месте сердце.

- Что-то не так, сестрица?

- Что-то явно не так, братец, - ее слова казались написанными тончайшим инеем на силовом поле, - И ты знаешь, что.

- Я попросту найду их в трактире и перебью. Одного за другим.

Ложная уверенность захрустела размолотой ледяной корочкой у него на языке. Тяжело лгать, глядя в глаза геноведьме. Точнее, невозможно – мысли путаются со словами, язык немеет, взгляд сам собой рвется в сторону.

- Ты не справишься с ними, - сказала Греттель, все еще стоя между ним и оружием, - И сам это знаешь. Даже один Бруттино слишком силен для тебя.

- Я похож на самоубийцу? – осведомился он угрюмо.

- Ты похож на старую упрямую рыбу, - отчеканила Греттель, - Которая будет биться лбом о стеклянную стену, пока не умрет.

Ганзель изобразил сердитую гримасу. Судя по тому, как исказилось от страха лицо папаши Арло – вышло удачно.

- Твой сарказм выглядит уже почти человеческим, сестрица, осталось поработать над мимикой.

- Твои методы не внушают мне доверия. В прошлый раз все едва не кончилось плохо – для нас двоих. Теперь ты и подавно забыл об осторожности. Ты руководствуешься злостью и упрямством, а это плохие спутники в нашем случае. Ты понимаешь, что произойдет, если ты сунешься в «Три трилобита» с ружьем наперевес?..

Греттель была права. Признать это вслух Ганзель не смог, но достаточно было и мысли, которая , жгла изнутри подобно кровоточащей язве. Не подумал. Не предусмотрел. Угодил в ловушку. А сейчас?.. Греттель дважды права. Ему не выстоять против четырех. Это не уличные мулы, способные лишь мутузить друг друга кулаками и клешнями. Это головорезы и, возможно, лучшие из них. А он – давно уже не тот ловкий юный квартерон, который мог задать трепку хоть стае свирепых цвергов. И мушкет, верный компаньон и товарищ, тут ему не помощник. Прочная сталь и сухой порох не помогут, если спускает курок постаревшая и трясущаяся рука.

Возможно, ему удастся оцарапать картечью кого-нибудь из подручных Бруттино. Быть может, даже и убить. Если на то будет особенное везение – например, даже двух. Но еще двое останутся. И иметь с ними дело придется Греттель, которая уже сейчас выглядит так, словно ее часом ранее выкопали из могилы.

Акула уныло подмигнула ему из глубин несуществующего моря. Она тоже все понимала.

Ганзель коротко вздохнул и опустил тянувшуюся за оружием руку.

- Что ты предлагаешь? – спросил он кратко.

- У меня тоже есть план действий. И заключается он в последовательности и осторожности.

- Валяй, - пробормотал Ганзель с деланно-пренебрежительным видом, - Что ты придумала?

- Ты не пойдешь в «Три трилобита» один, братец. Мы пойдем туда вместе.

- Даже и не думай! – забавно, Ганзель и не знал, что в его теле сохранились запасы ярости, способные вспыхнуть в одно мгновение и опалить геноведьму, - Ты туда точно не пойдешь! Поняла? Пока я жив – не пойдешь! Мало мне тех четырех головорезов, так еще и за тобой приглядывать? Как ты это называешь? Последовательностью? Осторожностью?

Но Греттель оставалась непривычно кроткой.

- Ты меня не понял, братец. Мы пойдем туда не для того, чтоб устроить драку. Драки для нас закончились, мы с тобой уже не в том возрасте.

Он попытался поспеть за ее мыслью. Отчаянная попытка, но иногда у него получалось.

- М-м-ммммм… Ты используешь какое-нибудь разрушительное генозелье? Кинешь в окно пробирку, а они – пш-ш-ш-шш! – и все превратятся в лягушек?

- Нет.

- Мы сами выпьем какое-то зелье и станем невидимыми?

- Это невозможно.

- Ладно, - ему не хотелось долго гадать, - Что тогда?

- Мы придем в таверну и просто поговорим с Бруттино.

- Разговор не сильно-то затянется… А дальше?

- Дальше он отдаст нам ключ и пробирки.

- Сам?..

- Сам, - подтвердила Греттель, - По доброй воле.

- С чего бы это ему так поступать?

- Узнаешь. Расскажу по пути.

- Стой, - настало время Ганзеля встать между Греттель и дверью, - Не скажу про последовательность, но осторожностью в твоем плане и не пахнет. Бруттино не станет с тобой говорить! Он знает нас в лицо, ты помнишь? Знает и, наверняка, хранит в себе очень нежные чувства. Нежные, как концентрированная кислота. Он попросту прикажет своим куколкам растерзать нас, так что разговор выйдет очень коротким…

- Не прикажет, - уверенно сказала Греттель, протягивая руку к биологическому контейнеру, который принесла с собой, и который все это время непринужденно стоял у двери, - Потому что у нас с тобой будет это.

Контейнер щелкнул хитрым замком и распахнулся подобно устрице, открыв сове морозное, источающее едкий дух, нутро. В нем лежало… Ганзель прищурился, надеясь, что его подводит зрение. Но нет.

- Тридцать три проретровируса и дивертикул Меккеля! – только и сказал он.

* * *

Больше всего неудобств причиняли усы. Длинные и клочковатые, они лезли то в глаза, то в рот, мешали дышать и причиняли множество проблем даже на освещенной улице. Несколько раз Ганзель пытался их поправить, но Греттель украдкой шикала на него. И верно, со стороны это должно было выглядеть странно.

Уши немилосердно сдавливали череп, а пласты густой грязно-рыжей шерсти, выпиравшей по всему телу, сковывали движения. Что же до хвоста, то и дело норовившего запутаться между ног, Ганзель старался вовсе его не замечать. Шерсть быстро собирала грязь, а скрюченное на кошачий манер тело не позволяло ни быстро передвигаться, ни толком разогнуть спину.

Наверно, существуют варианты и похуже, размышлял он, ковыляя по улице в своем тяжелом и неудобном меховом облачении, Греттель могло прийти в голову что-то куда более радикальное. Растущий отдельно от тела желудок. Змееподобные ноги с дюжиной суставов. Бесформенные ороговевшие наросты вместо кожи. У некоторых геноведьм удивительно богатая фантазия, да и исконные обитатели Вальтербурга могли навести ее на самые далеко идущие мысли. По счастью, она ограничилась лишь фальшивой шкурой и ушами.

- Форма должна быть человекоподобной, - заметила она, помогая Ганзелю нацепить на себя груду свалявшейся вонючей шерсти, - Чем более атипично мы выглядим, тем сильнее неловкость движений будет выдавать неестественность нашей маскировки.

- В жизни не видел ничего более неестественного, - уныло заметил Ганзель, разглядывая себя в зеркало. Оттуда на него пялилось существо, весьма жуткое даже по гунналандским меркам – оттопыренные уши, розовый, как свежая опухоль, нос, торчащие в разные стороны пучки жестких усов… - Выглядит ужасно. Кроме того, шерсть дьявольски щекочет, сестрица. Ты уверена, что в ней не осталось наследства от предыдущего хозяина? Например, блох? Я знаю, что геноведьмы не всегда обращают внимания на подобные мелочи…

- Не говори ерунды. Все эти органы были выращены искусственно час назад. На основе реально существовавшего генокода.

- Который ты нашла в немытом кухонном горшке из-под каши?

Кажется, ему впервые удалось уязвить ее. По крайней мере, Греттель, возившаяся при помощи пинцета с какими-то мутными слизистыми комьями в прозрачном растворе, на несколько секунд забыла про работу.

- Жаль, что тебе не понравилось. Это фрагмент кошачьего генокода. Самый чистый фрагмент, который только можно купить за деньги в наше время.

- Я видел котов в Руритании, - возразил он, - Шестилапые твари, которые вылазят по ночам на улицу и оплетают фонарные столбы паутиной…

- Когда-то они были другими, - Греттель снова вернулась к работе, - Но их исходный генетический код был вытеснен еще прежде человеческого. На, примерь.

Он с подозрением уставился на лежавшие у нее на ладони слизистые полупрозрачные пластины округлой формы.

- Это еще что?

- Контактные линзы. Неплохо изображают бельма. Ты будешь слепым котом, братец. И, надеюсь, немым.