Долгий сон - Ричард Райт

— Вы только позвоните отцу, скажите, что я в тюрьме, — попросил Рыбий Пуп. — Он сейчас дома.

— Там видно будет. — Староста шагнул назад и, сощурясь, тягуче спросил его: — Тебя как кличут-то?

— Пуп. Это у меня прозвище такое — Рыбий Пуп.

— Ну хорошо. Посмотрим, — сказал старик и вышел.

Через час в камеру вошел молодой человек с блокнотом. Рыбий Пуп и Тони сидели, тревожно следя, как строчит по бумаге его самопишущая ручка. Им, правду сказать, гораздо больше хотелось следить за его изжелта-серыми глазами, ртом, за выражением лица, чтобы уловить по нему хоть намек на то, какая им готовится участь, однако они знали по опыту, что открытый взгляд в лицо белые расценивают как недопустимую наглость, и потому сосредоточили свое внимание на другом: как блестит на пальце белой руки золотое кольцо, как мягко отливает белизной нейлоновая рубашка, как манерно их посетитель затягивается табачным дымом и выпускает его из ноздрей и опять аккуратно пристраивает сигарету на краю деревянной скамьи. Их он удостоил лишь беглым взглядом, словно бы в подтверждение того, что они какие ни на есть, а все же люди. Они сидели и ждали, набираясь храбрости опровергнуть любое мало-мальски серьезное обвинение, однако умно проявив при этом должное уважение к могуществу белых. Они с трудом заставляли себя сидеть смирно, раздираемые противоречивыми побуждениями: им надо было не только постоять за себя, но постараться при этом не прогневить — постараться угодить. Задав им несколько отрывистых вопросов — возраст, адрес, фамилия, где задержан, — молодой человек, к их удивлению, встал, собираясь уйти.

— Но, мистер, мы же ничего не сделали! — не то робко оправдываясь, не то взывая к справедливости, обратился к нему Рыбий Пуп.

— В деле значится, задержаны при нарушении границ частного владения, — сказал белый, разминая каблуком окурок.

— Мы же только играли, и все, — простонал Тони.

— Скоро нас отпустят домой? — отводя глаза, спросил Рыбий Пуп.

— Когда разберутся, вам сообщат, — ответил белый. — Завтра утром вас поведут в суд по делам несовершеннолетних.

— А ночевать в тюрьме? — шепотом спросил Тони.

— Совершенно верно. Не беспокойся, ты не первый, здесь и до тебя негры ночевали. — Человек вышел и со стуком захлопнул дверь.

— Даже выслушать не желают. — Тони всхлипнул.

Спустя немного Рыбий Пуп увидел, что к дверной решетке приближаются две неясные мужские фигуры, да — белый и черный. В черном угадывалось что-то знакомое, воротник его рубахи был расстегнут, в походке сквозила подчеркнутая беззаботность. Господи! Да это отец! Рыбий Пуп вскочил и, дрожа от волнения, бросился к решетке.

— Тони, мой папа здесь, — шепнул он через плечо приятелю.

Тайри подошел ближе, и Рыбий Пуп, осмелев, громко позвал:

— Папа!

Тайри не подал виду, что слышит. Когда он очутился у самой двери, Рыбий Пуп порывисто потянулся к нему, но дотронуться не успел — Тайри рявкнул:

— Ступай назад, Пуп, и сядь на место!

Точно громом пораженный, он попятился от двери. Неужели Тайри думает, что он действительно совершил преступление? Он вдруг заметил, как натянуто, неестественно держится его отец. Белый отпер дверь и сказал:

— Ну вот они, Тайри. Можешь поговорить минут пять.

— Спасибочки, начальник, благодарю покорно, сэр, — кланяясь, подобострастно повторял Тайри.

Рыбий Пуп понял. Отец разыгрывал перед белыми раболепное смирение, и эта игра была так безупречна, так правдива, что обманула даже его. Таким он отца еще не знал — таким он не хотел его знать, такой отец мог вызвать у него лишь отвращение. Тайри ступил за порог камеры, взглянул на него чужими глазами и отвернулся, следя, как уходит по коридору белый. Тот скрылся за поворотом, и Рыбий Пуп увидел, что отца сразу как будто подменили: выпрямились согнутые колени, расправилась спина, руки спокойно опустились по бокам, с лица исчезло это дурацкое выражение, бестолковое и все же себе на уме, он протянул руки и сгреб сына в объятия.

— Сынок мой, — задыхаясь, проговорил он.

— Папа!

Тайри вдруг оттолкнул его от себя и обвел взглядом его лицо, руки, ноги.

— Как ты, в порядке, Пуп?

— Я… — Все разом вернулось — скрипучий голос, который угрожал его кастрировать, сверкающее острие длинного лезвия, нацеленное ему в пах, обморочное ощущение, вновь зазвучал в ушах оскорбительный смех, — но он знал, что сейчас про все это рассказывать не время. Да и сможет ли он вообще когда-нибудь рассказывать об этом, молнией пронеслось у него в сознании, сколько стыда надо побороть, чтобы язык повернулся заговорить про такое. — Да, пап, — тихонько соврал он.

Тайри прошелся до двери, стал, повернулся к ним, отчаянно стараясь справиться с волнением.

— Все будет хорошо, — сказал он глухо, печально. Он поглядел на Тони. — Тони, привет.

— Здрасьте, мистер Таккер, — тонким от радости голосом сказал Тони.

— Папу твоего видел… Вот что, ребята, сядьте оба и слушайте, что я скажу.

Рыбий Пуп и Тони сели, с благоговением глядя ему в лицо.

— Слушайтесь их! — оглушительным шепотом прокричал Тайри, припечатывая каждое слово кулаком к ладони. — Не спорьте с ними! Не перечьте! Чтобы комар носу не подточил, чтоб им не к чему было придраться! Поняли?

— Да, папа. Но они же…

— Цыц, Пуп, слушать меня! — оборвал сына Тайри. — Времени у меня в обрез, так что твое дело слушать! «Да, сэр!», «Нет, сэр!» — вот и весь твой с ними разговор. И что бы они ни сказали, рта не раскрывать!

— Но, папа…

Тайри одним прыжком очутился рядом с сыном и, больно схватив его за плечи, встряхнул с такой силой, что у того лязгнули зубы.

— МОЛЧАТЬ, ПУП, И СЛУШАТЬ! — прохрипел он, сверкая глазами, в которых страх и ненависть смешались с любовью. — Ты, парень, сейчас в руках у белых! Втемяшь это в свою неразумную башку!

Рыбий Пуп вгляделся в отцовское лицо и в покорном молчании опустил глаза. Отец боялся за него, вот почему он с такой пугающей страстью призывал его к повиновению.

— Утром вас выпустят, — со вздохом продолжал Тайри. — Начальник полиции мне друг, это он сказал… И чтоб отсюда прямым ходом ко мне в контору, Пуп, ясно?

— Да, пап. А мама как?

— Мама ничего. Учти, судья отдаст тебя мне на поруки.

— То есть освободят условно?

— Вот именно. С этого дня ты делаешь, что скажу я, — огласил Тайри новый закон. — Мама тебе больше не указ. Ты подчиняешься мне. Это тоже сказал начальник.

— Понятно, папа, — прошептал Рыбий Пуп, серьезно кивнув головой.