Птицы, звери и родственники - Джеральд Даррелл

— Я позабочусь о них, — предложила Марго. — Они же такие миленькие!

Я заколебался. Понимает ли она все хитрости обхождения с ежатами? Ну, хотя бы то, что ватную подстилку в коробке нужно менять три раза в день. Или то, что переваривать они могут только коровье молоко. Что это самое молоко нужно нагревать только до температуры тела и не более. И, самое главное, дойдет ли до нее, что в каждое кормление им нужно давать только половину бутылочки? Потому что я убедился на собственном опыте, что если давать им молока вволю, то они будут напиваться до коматозного состояния, и в результате ватную подстилку придется менять в лучшем случае через каждые полчаса.

— Ну и глупый же ты, — сказала Марго. — Конечно же я пригляжу за ними. Я знаю толк в младенцах. Значит, так: напиши на листе бумаги, что я должна делать, и все будет в порядке!

Марго так разобиделась на меня за мое недоверие, что в конце концов я скрепя сердце уступил. Я попросил Ларри, пользуясь тем, что он в хорошем настроении, отпечатать на машинке подробнейшую инструкцию, что должны делать и чего не должны делать воспитатели ежей, и дал Марго практический курс подогрева молока и смены ватной подстилки.

— По-моему, они жутко голодные, — говорила она всякий раз, когда из коробки доносилось чье-нибудь хрюканье или фырканье, и тут же совала соску в ищущий, алчущий ротик.

— Они всегда такие. Не обращай внимания, они просто жадные.

— Бедняжки! — сказала Марго.

Это было предупреждением. Мне бы внять! Отдых оказался восхитительным. Правда, загорел я плохо, потому что слабое весеннее солнце лишь вводит в заблуждение, зато, ликуя, привез восемь сердцевидных морских ежей, четыре редкостные раковины, каких не было у меня в коллекции, и одного птенца-воробышка, выпавшего из гнезда. Едва только я оказался у ворот виллы, как меня тут же приветствовали лаем собаки и принялись обнюхивать и лизать, как они, впрочем, поступали со всяким из домочадцев, кто отсутствовал более двух часов. Я тут же нетерпеливо задал вопрос Марго, как там ежата.

— Теперь-то нормально, — сказала она, — а то, по-моему, ты решил их уморить. Они так изголодались!

Слушая сестру с замиранием сердца, я чувствовал, что ноги у меня подкашиваются.

— Они с таким аппетитом едят, лапочки! Знаешь, они выпивают по две бутылочки за каждое кормление!

Я в ужасе бросился в спальню и вытащил из-под кровати коробку. Так и есть: в ней лежали четыре моих ежонка, объевшиеся без всякой меры. Желудки у них раздулись до того, что они могли едва-едва шевелить ножками, а уж о том, чтобы сделать хоть шажок, не могло быть и речи. Они превратились в розовые бурдючки с колючками, полные молока. Ночью все четверо поотдавали концы, и Марго долго и безутешно рыдала над взбухшими от молока безжизненными тельцами. Но скорбь сестрицы вовсе не доставляла мне радости: я горевал от мысли, что никогда не услышу, как мои питомцы послушно семенят за мною по оливковой роще. В назидание своей сестре, слишком потворствовавшей лакомкам, я выкопал в саду четыре могилки, водрузил над ними четыре крестика на вечную память и четыре дня не разговаривал с Марго.

Впрочем, мой траур по ежатам продолжался недолго: как раз тогда с триумфом вернулись на тридцатифутовой яхте Дональд и Макс, и Ларри ввел в наш круг капитана Крича.

Мы с мамой очаровательно провели день в оливковой роще — она собирала дикие цветы и травы, а я ловил только что вылупившихся бабочек. Усталые, но счастливые возвращались мы на виллу попить чаю. Но как только вилла оказалась в пределах нашей видимости, мама вдруг замерла на месте как вкопанная.

— Кто это сидит у нас на веранде? — спросила она.

Я в это время занимался тем, что бросал палки собакам, так что до меня не сразу дошло, о чем она спрашивает. Присмотревшись, я увидел на веранде странную фигуру в мятых парусиновых штанах.

— Так кто бы это мог быть? Не видишь? — взволнованно продолжала мама.

В это время она жила в страхе, что управляющий банком, где были наши вклады, вот-вот нагрянет на самолете из Англии на Корфу из-за нашего превышения кредита. Вид незнакомой фигуры на веранде усугубил ее опасения.

Я тщательно рассмотрел чужака. Он был почтенного возраста, почти совершенно лысый, а те жалкие волосинки, что украшали заднюю часть его черепа, были длинными и тонкими, как пушок семян чертополоха на закате лета. У него были также одинаково неопрятные борода и усы. В общем, оценив его внешний вид, я заверил маму, что этот странный гость никак не может быть управляющим банка.

— Боже мой, — разволновалась мама, — у нас гость, а у меня абсолютно ничего нет к чаю. Но кто бы это мог быть?

Между тем гость, который сладко посапывал на веранде, вдруг проснулся, едва мы приблизились, и уставился на нас.

— А-а! — внезапно вскричал он, да так, что мама споткнулась и едва не упала. — А-а! Так вы, насколько я понимаю, мамаша Даррелл, а этот отрок, по всей видимости, ваш сын! Ларри мне все про вас рассказал! Ну что ж, добро пожаловать на борт!

— Боже мой, — прошептала мне мама, — это опять кто-то из Ларриной компании.

Когда мы подошли ближе, я смог разглядеть более чем экстравагантное лицо гостя. Оно было пунцовым и покрыто мясистыми наростами, отчего походило на грецкий орех. Что же касается его носа, то, по всей видимости, в какой-то момент жизни он получил столько могучих ударов, что теперь свесился, словно змея. Его челюсть, как видно, разделила ту же судьбу и была скошена набок, как если бы была привязана к мочке уха невидимой нитью.

— Рад видеть вас, — заявил гость таким тоном, будто это он был хозяином виллы. — Мать, да ты, оказывается, ничего деваха! И выглядишь лучше, чем рассказывал твой сын.

Мама остолбенела и выронила один анемон из букета, который держала в руках.

— Да, — молвила она с холодным достоинством, — я миссис Даррелл, а это мой сын Джеральд.

— Моя фамилия Крич, — сказал старик. — Капитан Патрик Крич. — Он сделал паузу и аккуратно и смачно сплюнул через перила веранды прямо на любимую мамину клумбу с цинниями. — Ну так что ж? Добро пожаловать на борт! — повторил он, излучая радушие. — Рад познакомиться!

Мама нервозно прокашлялась.

— Мой сын Лоренс здесь? — спросила она, принимая мелодичный, аристократический тон, которым пользовалась только в моменты крайних потрясений.

— Нет, нет, — отозвался капитан Крич, — я оставил его в городе. Он сказал, чтобы я пришел сюда на чай. Он сказал, что скоро сам прибудет на борт.

— Что ж, — изрекла мама, мужественно встречая невзгоды, — если вы подождете немного, я напеку ячменных лепешек.