Четвёртый Харитон - Михаил Никандрович Фарутин

— Это наш поэт, — пояснил бригадир, — правда, пока его стихи нигде не печатают, но он своего добьётся. Напорист, да и талант есть. Во флоте служил и всё больше о море стихи пишет.

Закончив погрузку невода, рыбаки подошли попрощаться с Харитоном и принесли два десятка копчёных лещей.

— Куда я с ними, — начал отказываться Харитон.

— А это от нас, от рыбаков, бывших солдат, твоим пограничникам, — заявили рыбаки.

— Ну разве что так, — согласился Харитон.

— Ничего, ничего, довезёшь, — вмешался бригадир. — Конь у тебя добрый, дорога прямая. Довезёшь.

Каждый рыбак пожал на прощание Харитону руку, пожелав доброго пути и хорошей службы.

Рыбак в тельняшке, прощаясь, уговаривал Харитона после службы работать в их рыболовецкой артели:

— Гляди, красота-то какая у нас! Рыбаком будешь?

— Нет, — ответил Харитон. — Я пахарь.

Последним прощался бригадир. Он шёл рядом с Харитоном, держась за стремя седла до самой дороги.

— Ну, прощай, сынок. К вечеру кончится лесная дорога. Выедешь на поляну. На поляне высота есть, там, сказывали, до сих пор ещё дот сохранился, а перевалишь высоту, увидишь деревню, Раздольной она называется. Там заночуешь, а от Раздольной опять прямая дорога. Трогай.

Харитон тронул коня и тихой рысью пошёл по большаку.

А бригадир всё стоял и смотрел вслед воину, пока он не скрылся за поворотом дороги.

Глава шестая

Безымянная высота.

По земляному накату поросшего травой, сохранившегося дота — молодой березняк. Пустая амбразура, как пасть чудовища ощерилась на поляну по склону с высоты на редкие, ещё молодые деревья, кусты можжевельника да буйное разноцветие трав. Вокруг поляны — согра с угрюмым, уродливым, низкорослым, обросшим лишайниками еловым непроходимым лесом. Топь.

Чуть впереди дота, левее, плакучая в два обхвата берёза. Её ствол от самой земли и по грудь человека в наплывах залеченных ран и расщепин. Старая берёста продольными трещинами обнажила тоже в продольных трещинах грубый толстый коричневый пробковый слой коры. А выше и ствол, и могучие сучья в беловатой берёсте, местами тронутой то кольцами, то отдельными пятнами, будто чернью по серебру. От самой вершины все ярусы раскидистой кроны опустили к долу тонкие, длинные, бронзовые, густо покрытые зелёной листвой ветви. От неуловимого ли дуновения ветра, от дыхания ли теплом земли чуть колышутся ветви-плети и шепчутся между собой.

Но почему так притихли молодые деревья?

Почему не колышутся травы?

Почему замерли цветы?

Почему стихли птичьи голоса?

«Воин! Обнажи голову! — слышит внутренний голос Харитон. — Здесь был бой! Слушай!»

«Здесь был бой! — зашумели листвой молодые деревья. Воин! Обнажи голову! Слушай!»

«Здесь был бой! — заколыхались волнами травы. — Воин! Обнажи голову! Слушай!»

«Здесь был бой! — закачали головками цветы. — Воин! Обнажи голову! Слушай!»

«Здесь был бой!» — прощебетали птицы.

«Воин! Обнажи голову! Слушай!..»

На безымянной высоте, держа коня в поводу, с обнажённой головой стоит Четвёртый Харитон. То он глянет на амбразуру, то на поляну, которая и сейчас вся будто на ладони перед этой страшной пастью, когда-то жившего, кровожадного чудовища — дота…

…Осеннее небо сплошь закрыто тучами. Дождевые облака спустились до самой земли. Холодный дождь идёт не переставая третьи сутки подряд. Мочит землю, мочит солдат.

Справа, слева, впереди и сзади рвутся снаряды и мины. Беспрерывно строчат пулемёты. Над головой, за облаками ревут моторы самолётов. И тоже стрельба. Где-то вдали ухают бомбы.

Идёт бой.

На земле и над землёй идёт бой.

Справа и слева идёт бой.

А с высоты из амбразуры дота раскалённый пулемёт свинцовым смертоносным дождём поливает поляну, поливает солдат третьей роты. Роты, которой приказано овладеть безымянной высотой. Овладеть высотой к 12.00. Не позднее, ни одним часом.

Так требует приказ.

Так требует бой.

В который раз поднимает командир солдат в атаку.

В который раз захлебнулась атака…

Безжалостный пулемёт прижимает солдат к земле, не даёт поднять головы… А многие уже не подымут её никогда…

Пал командир роты.

Пал заменивший его политрук.

А высоту надо взять к 12.00. Не позднее ни одним часом.

Так требует приказ.

Так требует бой.

Ещё бросок… и реже строй…

По жухлой, примятой к земле дождями траве, между кочек, на правом фланге роты ползёт солдат. В левой руке автомат, в правой граната. Пот ли, дождь ли вместе с потом и кровью заливают лицо, слепят глаза. Солдат ползёт… Всё ближе, ближе к доту…

«Лишь бы до берёзы… Лишь бы до берёзы…» — шепчет солдат.

Бросок…

И ствол берёзы укрыл солдата, сколько мог.

Но дот — он видел этот миг.

Пулемётный огонь обрушился на ствол берёзы, что укрыла солдата. Расщепал дерево распалённый свинец. Изрешетил. Но что такое?

У амбразуры дота взрыв.

Столб земли, камня и щебня взметнулся ввысь.

Дот замолчал.

Рота поднялась в очередную атаку.

Но ожил дот.

И опять захлебнулась атака.

Новый взрыв у амбразуры дота.

Это солдат из-за простреленной, расщеплённой берёзы метнул вторую гранату в фашистское отродье.

Дот замолчал и снова ожил…

Мгновение…

Из-за берёзы в несколько прыжков или рывков делает солдат бросок и грудью закрывает страшную пасть амбразуры, грудью закрывает