Чужой для всех - Rein Oberst

Но я верю твоему сердцу мой любимый сын. Ты был немного романтиком в детстве, это и стало причиной твоей любви. Я думаю, что это так. Мое материнское сердце подсказывает, что ты не обманулся, но от этого мне не легче. Мы слишком разные. Немцы и русские. Но если богу этот союз будет угоден, все будет так, как ты решил. Мы примем фрейлейн Веру в наш дом и окажем достойное уважение. Это твой выбор. Хотелось, чтобы он был правильный и на всю жизнь. Слишком большая приходит расплата за неправильный выбор, за неправильно сделанный шаг. Расплата ценою в жизнь.

Сегодня утром я плакала за тебя, даже папа прослезился. Ведь ты у нас такой хороший и отзывчивый мальчик. У тебя и девочек, то не было. Все книги, да техника в голове. И вот время подошло. Ты вырос и просишь наше благословение. Приедете, конечно, мы его вам дадим. Но на сердце у меня тяжело по-прежнему.

А у нас подросла соседская дочь аптекаря. Ее зовут Марта. Я дышала воздухом в нашем сквере дома на Клингельхёферштрассе и ко мне вдруг подошла девушка и спросила о тебе. Когда мы разговорились, она мне сказала, что она дочь аптекаря Рамке. Их аптека на углу. Она тебя знала по школе. Вот видишь, о тебе помнят не только твои родители. Она очень хорошенькая. И хотела бы с тобой встретиться. О тебе она рассказывала с восхищением. До этого она боялась даже подойти к тебе.

Но видно не суждено.

Береги себя наш любимый мальчик. Будь осторожен. Всего тебе самого лучшего и храни тебя Бог'.

Франц Ольбрихт, в который раз прочел письмо матери и, аккуратно положив его в карман, прикрыл глаза.

Двигатель легковой машины, деловито урча, легко гнал автомобиль на запад. Дорога была укатанной. 'Опель-капитан' быстро оставлял за собой километры многострадальной смоленской, а затем могилевской земли.

Везде были следы страшного варварского нашествия. Опустошенность, заброшенность и людское горе явственно бросались в глаза молодого человека. Однако его душа стремительно неслась в Журавичский район, в поселок Заболотное к ненаглядной Верошке и, находясь под впечатлением воспоминаний о встречах с ней, непроизвольно отторгала и не воспринимала картины страшного августа 41 года. Единственной досадной помехой в пути, были строгие колонны свежих воинских формирований Вермахта, спешащих закрыть смоленский котел, да многокилометровые колоны ободранной и заросшей людской массы русских военнопленных. Но, и то, это были временные помехи, после которых машина Франца и сопровождавший его небольшой эскорт двигались еще стремительнее на запад.

'Милая мама, ты не знаешь какой это ангел? Ты не представляешь, какой это чистый нежный светлый цветок. Я сам порой удивляюсь, как он мог вырасти среди бурьяна невежества и большевистского фанатизма? Мое сердце переполнено одним желанием поскорее прикоснуться до него и увезти к нам в Отечество. Твои тревоги напрасны. Скоро я и фрейлейн Вера приедем к вам. Это будет большой семейный праздник. Мы обязательно обвенчаемся. Под твоим чутким вниманием у нас вырастут красивые, благопристойные дети….

Как я люблю тебя Верошка…. Как ты мне нужна твоя поддержка, твоя любовь в это суровое время. Милая, как ты там без меня? Я везу тебе подарки, шелковое платье, туфли, белье. Ты будешь выглядеть настоящей сказочной феей. Мама и твои младшие сестры тоже не будут в обиде. Я везу им одежду и обувь, которой у вас очень мало. Какой же у вас нищий соломенный край. Первое впечатление, как будто в средние века попал. Натуральное ведение хозяйства. Во всем виноваты Советы. Скоро у вас будет передел колхозной земли. Ваша семья получит несколько гектаров земли, и вы займетесь фермерством. Я не видел только твоего брата. Думаю, встреча с ним будет яркой'.

Франц, находясь под впечатлением своих раздумий и мечтаний, мало следил за дорогой и полностью возложил ответственность за движение на своего товарища офицера связи оберлёйтнанта Фрица Каспера.

— Франц мы почти приехали, скоро населенный пункт Поляниновичи. Франц, ты меня слышишь? — Каспер повернул свою рыжую голову назад и засмеялся, поймав немного чудаковатый взгляд Ольбрихта, — Франц ты свихнулся на почве эротических фантазий. Видимо в детстве тебе читали не те книги.

— Ты опять за свое Фриц? Когда ты увидишь эту девушку, у тебя откинется челюсть и потекут слюни, — уже засмеялся Ольбрихт, довольный спонтанно произнесенной шуткой.

— Не злись мой товарищ. Просто то, что ты задумал, и твой отпуск не вяжется с моими представлениями о чести офицера Великой Германии. Сотни берлинских девушек, я уж не говорю о десятках приличных домохозяек, по первому зову прибегут и лягут к тебе в постель, чтобы заполучить тебя в законные супруги. И это будет правильно. Нам нужны солдаты, нам нужно поддерживать арийский генофонд. Нам не нужно кровосмешение со славянским, тем более русским народом. И наконец, ты прозеваешь самый интересный эпизод войны. Это первым пройти по Красной площади. Еще немного и русская столица будет в наших руках.

— Не обманывайся Фриц, — Ольбрихт окончательно прервался от своих притягательных воспоминаний и посмотрел на друга внимательными серыми глазами. — Думаю, еще хватит русских Иванов и на мою задницу. Ты видел, сколько, мы взяли в плен русских, а они как тараканы все лезут и лезут из Сибири.

— О! Какое верное сравнение! — оживился Фриц. — Прямо в яблочко. Я не могу понять этот народ Ольбрихт. Во Франции было по-другому. Хотя с французами мы веками враждовали. Но мы пришли и показали им нашу силу и они лапки кверху и войне конец.

Здесь же очень сильно варварское свободолюбие, причем замешанное на большевистском фанатизме. Одни сдаются в плен без боя, убивая своих красных комиссаров, или разбегаются, увидев наши танки. Таких тысячи, особенно кто попал в окружение, я это видел под Рославлем, но не большинство. Остальная масса стоит насмерть, ни шагу назад, фатально умирая. Их безрассудное, тупое противоборство меня тяготит. От этого иногда мне становится грустно…. — Фриц затих, уловив в своих словах нотки упадничества. Молчал и Франц, не желая развивать начатую тему о войне. В этот момент она его не интересовала. Он подъезжал к своей любимой девушке.

— Но со свадьбой, Франц, я еще раз порекомендую тебе, не спешить, — вдруг произнес Фриц нравоучительным тоном, вновь обернувшись к нему. — Я как друг уважаю твои чувства, но…. Война это не место для подобных шагов.

— Гефрайтер! — резко окликнул Ольбрихт водителя автомобиля. — Через мостик едешь прямо! Остановишься у большого дома с липами. Перед ним еще свежая воронка от снаряда, если ее только не засыпали.

— Слушаюсь господин оберлёйтнант.

— Извини Фриц, мы уже приехали и я не сомневаюсь в правильности принятого решения. Сейчас ты увидишь мою принцессу Хэдвиг.

Машина, скрипя тормозами, подкатила к большой деревенской хате. Тут же недалеко пристроился и открытый бронетранспортер, с личным составом сопровождения. Франц вышел из машины, поправил на себе форму и немного с волнением обратился к другу. Фриц в это время разминал затекшие ноги.

— Ты меня подожди здесь Фриц. Я тебя позову. Хорошо?

— Как скажешь мой товарищ. Может пусть фельдвебель дом проверит, что-то подозрительно тихо. Ты же говорил здесь много детей.

— Нет, нет, я один, — и Ольбрихт решительно открыв калитку, скрылся за входными воротами дома.

В это время из хаты показалась Акулина. Она выглядела растерянной. Ее глаза бегали и не смотрели на гостя, руки дрожали, выдавая сильное волнение.

— Добрый день фрау Акулина, — радостно приветствовал ее Франц.

— Добры.

— А, где Верошка? — Но видя, что Акулина избегает его взгляда и трясется от страха, у него интуитивно сжалось сердце, в предчувствии какой-то большой неприятности. — Где Вера? — вновь повторил Франц, но уже беспокойным голосом.

— Ее нет господин офицер, — всхлипнула та.

— Как нет? — Франц грубо отодвинул Акулину в сторону и решительно вошел в дом.

— Вера! Верошка! Где ты? Это я твой Франц приехал, — он прислушался.

Но в ответ тишина. Лишь настенные ходики тактично отбивали время: тик-та, тик-так, тик-так. Всполошено жужжал шмель, случайно залетев в форточку, требуя свободы и стуча головой о стекло, да назойливо летали мухи.

— Верошка! Ты дома! — Франц нервно обошел все помещение. — Никого. Где же она? — его взгляд упал на занавеску, закрывавшую родительскую кровать. Он осторожно подошел к ней и замер. Тело сжалось в напряжении. Рука медленно потянулась вперед…. И в этот момент раздался хлопок. Занавеска с треском оборвалась, и на него рыча, запрыгнула длинная, гибкая тень. Жилистые, холодные пальцы, намертво вцепились ему в горло и, давя на кадык, стали душить.

Франц захрипел от боли. Его глаза выкатились из орбит, моментально налившись кровью. Он сделал усилие освободиться от клещей, перехватив их в запястьях. Но те не разжимались, держали намертво свой захват.