Сапфировая королева - Валерия Вербинина

Данная причина имела прямым следствием то, что вскоре студент оказался на кухне. Евгений помнил, что со вчерашнего ужина остались две котлеты и еще кое-какая снедь, но, когда он залез за котлетами в буфет, выяснилось, что тот оскорбительно пуст.

Поскольку Евгений был человеком сугубо научным и не писал фантастических романов, он не мог даже представить себе, чтобы, допустим, такие материальные вещи, как котлеты (две штуки), испарились в параллельное измерение. Так же напрочь отверг молодой человек предположение, будто котлеты ушли своим ходом наподобие Колобка из сказки.

Пока он размышлял над этой проблемой, дергая себя за волосы, которые, как всегда, торчали непокорной копной, на кухне появилось новое лицо.

– Наденька, – кротко спросил Евгений, устав ломать голову над неразрешимой проблемой, – а куда вчерашние котлеты делись?

Наденька порозовела. Дело в том, что котлеты (как читатель, конечно, уже догадался) уничтожил ее гость, после чего расположился на ночлег в небольшом чуланчике. По словам Валевского, ему было просто некуда деться, потому что брат его невесты обещал подкараулить незадачливого бывшего жениха и разделаться с ним по-свойски.

– Котлеты в буфете, Женечка, – сказала Наденька ласково. – А что?

Евгений оставил в покое волосы и почесал ухо.

– Их там нет, – наконец признался он с несчастным видом.

– А, ну тогда, значит, Дуся их съела, – успокоилась Наденька.

Евгений с ужасом покосился на Дусю, которая стояла в дверях и, шевеля хвостом, с интересом поглядывала на хозяев.

– Но буфет был закрыт! – вырвалось у него.

– Ну, Женечка, как будто ты не знаешь, какая наша кошка хитрая, – пожала плечами Наденька. – Когда ей что-то надо, она всегда найдет, как это заполучить.

Дуся с укоризной поглядела на нее. Между прочим, если бы кошка владела человеческой речью, она бы тоже могла рассказать Евгению много чего интересного. Но, увы, они были не в сказке, и поэтому бедной Дусе оставалось только терпеть поклеп, который на нее возводила хозяйка.

– До чего же прожорливое животное! – вздохнул Евгений, с ностальгией вспоминая вчерашние котлеты.

– Да полно, Женечка, – успокоила его Наденька. – Жизнь не кончилась, котлеты еще будут. Просто буфет надо плотнее закрывать. – Она достала разделочную доску и нож. – Ты иди, я тебя позову, когда завтрак будет готов.

Успокоенный обещанием кузины Евгений вернулся в лабораторию, а Наденька порезала для виду несколько морковок и пошла в чулан, где на старой детской кровати, скрючившись в три погибели, дремал Валевский. Дуся побежала следом за хозяйкой и стала вертеться возле Валевского, который чихнул и проснулся.

– Кошка! – простонал Леон, отворачиваясь. – Брысь!

– Вы не любите кошек? – огорчилась Наденька.

– Я всякий раз начинаю чихать, как только они оказываются слишком уж близко, – объяснил Леон и в подтверждение своих слов снова чихнул.

Дуся сделала попытку забраться к нему на ногу, и Наденька поспешно взяла кошку на руки.

– Который час? – спросил Валевский.

– Чуть больше восьми, – сказала Наденька.

Валевский зевнул и поспешно прикрыл рот рукой.

– Хорошо, что вы меня разбудили, Наденька. Мне надо уходить. – Он кое-как разложился из трех погибелей в нормальное положение и сел на маленькой кровати.

– Скажите… – Наденька порозовела и слегка замялась, – а ведь вы Леонард Валевский?

Тут Леону как-то сразу расхотелось даже чихать.

– И словесность вас вовсе не привлекает, – добавила Наденька, дабы внести окончательную ясность. – Да и невесты в нашем городе у вас нет.

– Нет, – признался Валевский. Изворачиваться и дальше под блестящим взглядом милой девушки было просто немыслимо. – Я просто вор и лжец. Простите меня, Наденька.

Она вздохнула и прижала кошку к себе. Валевский поглядел на ямочки на локтях Наденьки, на завитки волос над ее лбом, и ему захотелось куда-нибудь провалиться, а потом вернуться честным человеком, который не прячется по чуланам и которого, уж во всяком случае, не обвиняют в краже баснословных драгоценностей.

– Вас везде ищут, – наконец сказала Наденька. – И в газете про вас писали.

– Про меня всегда пишут в газетах, – скромно заметил Леон, и это была чистая правда.

– Что же вы теперь будете делать? – спросила девушка после паузы. – У вас есть деньги?

– Нет. У меня ничего нет. – Наденька сделала движение к двери, и Леон прибавил, сердясь на себя: – Но и у вас я ничего не возьму.

Однако она уже вышла за дверь, опустила Дусю на пол и поспешила к себе. Чувствуя неловкость оттого, что втягивает в свои дела такую милую девушку, которая и так могла пострадать из-за знакомства с ним, Валевский наскоро пригладил волосы, поправил воротник рубашки и вышел следом за ней.

В своей комнате Наденька сняла с полки нерединский сборник «У камина», в котором хранила свои сбережения. Сбережения предназначались на покупку следующего сборника или журнала со стихами знаменитого поэта, но в данный момент ей было не до него. Денег оказалось мало, оскорбительно мало, и на глазах у нее выступили слезы, но усилием воли Наденька переборола себя и побежала в гостиную. В ящике секретера, впрочем, денег было еще меньше, чем в секретном хранилище, ибо братец не далее как вчера подписался на новый сногсшибательный журнал, который обещал ниспровергнуть всю современную литературу и увлечь читателей в дебри непознанного. Поняв, что из-за этих дебрей ей никак не удастся помочь Леону, девушка топнула ногой и чуть не разрыдалась, но, помня про рассеянность брата, стала выдвигать и задвигать все ящики подряд – авось где-нибудь обнаружится что-нибудь материальное и сугубо меркантильное. Надежда, как известно, умирает последней именно тогда, когда ей лучше бы загнуться первой, но в данном случае она не только не умерла, но и вполне оправдалась. И когда Валевский вошел в гостиную, Наденька метнулась к нему и сунула ему в руку кошелек с деньгами со словами:

– Вот, это все, чем я могу… могу вам помочь.

Валевский еще никогда не чувствовал себя так скверно, как сейчас. Он хотел отказаться, объясниться, упасть к ее ногам, наконец, но тут вошла Дуся, скользнула к нему, и Леон стал яростно чихать.

– Сейчас Аполлон проснется, – шепнула Наденька. – Идемте!

Она вывела его на кухню и выпустила через черный ход.

– Если вам вдруг что понадобится… – начала Наденька, теребя непослушную рыжеватую прядь волос, – вы всегда можете рассчитывать на нас.

Совесть, которая так некстати пробудилась в душе Валевского, демонически захохотала, и молодой человек окончательно разозлился на себя.

«Не стоило мне вообще приходить в этот дом. Ведь ясно же, что я могу навлечь на них только беду! И вообще…»

Вообще, если бы пан Валевский меньше предавался разговорам с самим собой, а смотрел бы по сторонам, то наверняка увидел бы фигуру, которая нырнула за изгородь при его приближении, когда поляк шел по двору. Но он был поглощен своими мыслями и ничего не заметил.

Чем был занят Валевский остаток дня, нам решительно неизвестно. Впрочем, бронзовый император видел, как известный вор, одетый почему-то как трубочист и к тому же измазанный сажей, спешил куда-то по улице, а через некоторое время объявился на площади, где стоял памятник французскому герцогу, и даже имел нахальство спросить у городового, как ему найти некий дом. В этот дом, собственно, Валевский и направился. Он поднялся по лестнице на второй этаж, убедился, что его никто не видит, постучал и, удостоверившись, что внутри никого нет, с помощью отмычки просочился сквозь дверь.

На город опустилась ночь, когда на лестничной клетке наконец раздались тяжелые шаги. Дверь растворилась, затем зажегся свет, и некто, насвистывая себе под нос, проследовал в комнату, которую условно можно было назвать гостиной, потому что в ней было чуть чище, чем в остальных.

В гостиной человек сел за стол, вынул из кармана что-то, блеснувшее синими искрами, и стал разглядывать это что-то при свете лампы. Потом хмыкнул, достал кое-какие нехитрые приспособления и попытался выковырнуть пару самых крупных сапфиров из оправы. Увлеченный своим занятием, он даже не заметил, что сзади него нарисовался чей-то силуэт, а когда поднял голову, было уже поздно.

– Здорово, Агафончик, – усмехнулся Валевский.

После чего от души врезал старому вору раз, и еще раз, и еще, и продолжал бить его после того, как Пятируков упал на пол. Валевский не отличался особой жестокостью, однако прекратил избивать Агафона лишь после того, как почувствовал, что устал.

– Сс…ука! – прохрипел Пятируков, корчась на полу.

Однако у него еще хватило сил, чтобы выхватить нож и попытаться пырнуть им Валевского. Тут Леон разозлился настолько, что ударил хозяина квартирки с маху каблуком по руке и услышал, как хрустнули пальцы. Агафон взвыл.

– Чего ты от меня хочешь? – простонал старый вор, держась за поврежденную руку. – Скажи, чего?