Сапфировая королева - Валерия Вербинина

Граф Лукашевский поморщился. Будучи польским дворянином, хоть и самозваным, он считал, что имеет право относиться критически к российскому самодержцу. Впрочем, в данный момент его куда больше занимало другое.

– Одним словом, поскольку о визите царя давно уже известно и о нем не писал только ленивый, – подытожил Антонин, – за некоторое время до него к нам прислали эту особу. Особа ознакомилась с положением дел в городе, сочла, что мы слишком сильны и что наше присутствие оскорбит… ну, допустим, монаршее самолюбие, а потому принялась нас изничтожать. Так? Или не так?

– По-моему, – несмело заметил Вася, – очень даже складно выходит.

– Вроде бы все логично и вполне прилично, – согласился Жорж, поразмыслив. – За одним исключением: ни о царе, ни о его визите сюда не было сказано ни слова, ни полслова, господа. С самого начала только о Валевском шла речь, который здесь скрывался, избегая встреч.

– Жорж, Жорж… – покачала головой Розалия. – Честное слово, иногда ты бываешь просто невыносим со своими стихами! Хотя в чем-то ты прав. Уже когда Агафон стянул кошелек приезжей дамы на вокзале, записка в нем назначала Виссариону встречу. И сразу же речь зашла именно о Валевском.

– Вы предлагаете мне верить заезжей даме, которой не доверяет даже шулер Рубинштейн? – поднял брови Хилькевич. – Он же ясно сказал, что Валевский для нее не может представлять интерес.

– Дело ведь не столько в Валевском, сколько в украшениях, которые он то ли брал, то ли не брал, – вздохнул Пятируков.

– Но пли нем их не было, – уточнил Вань Ли. – А кольцо, котолое мы насли, оказалось вовсе не из палюлы.

– Он мог и припрятать украшения, – подал голос Вася.

– Допустим, – отозвался его дядя. – Вот скажи, где бы ты спрятал украшения, которые стоят черт знает сколько?

Вася наморщил лоб.

– Ну… Я бы вообще не стал с ними расставаться. Носил бы их с собой, чтоб чего не случилось. Так надежнее. – Юноша увидел усмешки на лицах и поторопился исправиться: – Или зарыл бы в надежном месте… не знаю… При желании ведь можно спрятать все, что угодно.

– Нет, – мрачно проговорил Хилькевич. – Даже если Валевский и впрямь увел бирюльки и припрятал их, то теперь наверняка уже забрал их и смылся из города. Такой стервец не стал бы ждать у моря погоды.

Однако король дна заблуждался.

Наденька Русалкина как раз ложилась вечером спать, когда в ставни снаружи внезапно шлепнулась горсть песка. Недоумевая, девушка набросила на плечи шаль, подошла к окну и отворила его.

– Ой… – прошептала Наденька, не веря своим глазам. – Это вы, Леонард?

Глава 21

Леон Валевский терпеть не мог то, что он называл скверными шутками.

С его точки зрения, кража у него кошелька на вокзале была скверной шуткой, попытка Хилькевича подставить его – очень скверной шуткой, однако увоз Леона неизвестными в Херсон, пока он пребывал в беспамятном состоянии, легко превосходил в скверности все самые пакостные происшествия его жизни.

А поскольку Валевский, как уже говорилось выше, был крайне злопамятен, то и решил, что просто так этого не оставит. Но из Херсона ему оставалось разве что слать своим врагам совершенно бесполезные проклятья, поэтому для начала молодой человек отправился обратно в О.

Стоит признать, что в свете последних событий поступок его был прямо-таки героическим. Ибо в О. находились, во-первых, Хилькевич со своей шайкой, который явно не питал к поляку симпатии, во-вторых, баронесса Корф, бросившая на поиски Валевского все карательные силы города, и, в-третьих, неизвестное лицо или лица, для которых ничего не стоило оглушить человека, чтобы затем увезти его далеко от города и оставить там на произвол судьбы.

Последнее, кстати, больше всего беспокоило Валевского. Леон чуял, что стал мелкой разменной монетой в какой-то большой и сложной игре, что его вовсе не устраивало. И не только потому, что Валевский держался о себе самом весьма высокого мнения и согласен был играть только первые роли, но и потому, что смысл игры ускользал от него, и он никак не мог контролировать происходящие события.

Чтобы, наконец, хорошенько разобраться во всем, молодой человек вернулся в О. и сразу же отправился к Наденьке. По правде говоря, Валевский был счастлив видеть, что с ней ничего не произошло, что никто ей не угрожал и что девушка явно рада его возвращению.

Если бы наш совершенно правдивый рассказ был, допустим, современным фильмом, то в фильме Валевский влез бы в окно, непременно поцеловал бы Наденьку куда-нибудь, потом поцеловал бы еще настойчивее, а потом, как пишут в старинных романах, свершилось бы неизбежное.

Однако Валевский жил в XIX веке, когда к девушкам из хороших семей полагалось относиться с уважением. Поэтому он влез в окно, поцеловал Наденьке руку и скромно объявил, что не мыслит своей жизни без российской словесности и любителей оной, а в особенности без одной из любительниц.

– А где ваши вещи? – спросила Наденька.

Валевский слегка замялся и ответил, что вещи остались далеко. Тут девушка не удержалась и задала ему вопрос, не собирается ли он вернуться к своей невесте.

Валевский озадаченно моргнул, но быстро вспомнил о придуманной невесте и с горечью сообщил, что ее брат теперь злоумышляет на его жизнь, ибо жених номер два тоже от нее отказался, и вообще может случиться небольшой скандалец.

– Ах, бедный! – вздохнула Наденька. И вслед за тем участливо спросила, не голоден ли Леон, потому что такие приключения на голодный желудок могут быть вредны для здоровья.

Валевский с готовностью ответил, что чертовски голоден, и Наденька побежала искать остатки ужина.

Примерно в то же время следователь Половников сидел за столом и, вздыхая, смотрел на пустой стул, на котором должна была восседать его супруга.

Трое детей Половниковых – двое мальчиков и девочка – находились здесь же и, затаив дыхание, смотрели на отца. Служанка стояла у дверей, сложив руки поверх фартука, и то и дело порывалась сказать что-то, но, судя по всему, не осмеливалась.

Часы пробили половину десятого.

– Очень странно, что Пульхерии Петровны до сих пор нет, – пробурчал следователь и покосился на детей. – Василиса, уложите детей. Поздно уже.

Служанка увела младших Половниковых, а следователь просидел на том же месте до полуночи и наконец отправился в спальню.

Спал он плохо, а на работе его ждало известие, что его начальник Сивокопытенко тоже куда-то исчез, и как раз вчера. Все очень встревожены, и де Ланжере приказал начать поиски.

Поиски Половников начал, надо сказать, довольно интересным образом: вернулся домой, проверил, на месте ли Василиса, и затворил дверь. Затем спросил:

– Хозяйка не возвращалась?

– Нет, сударь, – пролепетала струхнувшая служанка.

– Вот как… – уронил следователь. – Кстати, господин Сивокопытенко тоже куда-то исчез, его везде ищут, но не могут найти. Ну, и что ты можешь сообщить мне по этому поводу?

Василиса стала лепетать, что ей ничего не известно, что она честная девушка и ей нет дела до того, что творят господа, но под немигающим взором Половникова (чьи глаза странным образом вдруг перестали походить на глаза больной собаки) задрожала, расплакалась и повинилась. Она носила вчера записку от хозяйки… к господину Сивокопытенко… И тот приехал, долго шушукался о чем-то с хозяйкой в гостиной, а потом господа уехали.

Слушая Василису, Половников скривился, как от физической боли.

– Много вещей с собой взяли? – угрюмо спросил он.

Василиса замигала.

– Да нет, сударь… Ничего не брали, клянусь!

– Вряд ли они бежали без вещей, – вздохнул следователь. – Да и потом, зачем ему ради нее так рисковать своим положением? Скандал на всю Россию, имя в газетах, репортеры перемывают косточки… – Половников строго поглядел на Василису: – Они пешком ушли или взяли извозчика?

Василиса подумала и ответила, что без извозчика тут не обошлось.

– Может, ты запомнила, что за извозчик был? Он что-нибудь сказал? Как выглядел? – продолжал допытываться следователь.

В результате ему удалось вытянуть из горничной, что извозчика она не запомнила, ничего особенного тот не сказал, и экипаж был как экипаж, разве что одно колесо вымазано белой краской. Получив столь ценные сведения, Половников отправился на поиски и уже через час сумел найти того, кто вез его жену и начальника к лавке Груздя.

– О чем беседовали пассажиры, пока ехали, ты не слышал? – спросил следователь у извозчика.

– О чем беседовали? – удивился тот. – Да ни о чем особенном. Говорили о какой-то собаке, смеялись. Потом дама сказала, что к Груздю пойдет сама, мол, ни к чему, чтобы их видели вместе. Вернулась она быстро и велела мне ехать назад. Но на Греческой улице дама стала беспокоиться, говорить, что не доверяет старику, что надо бы обратно… Ну, мы и поехали обратно. Дама вышла, входная дверь была заперта, и она пошла к черному ходу. – Половников, слушая рассказ извозчика, аккуратным округлым почерком делал заметки в записной книжке. – Только ушла, как господин не утерпел, велел мне обождать и отправился за ней следом. Я ждал, а потом появился другой господин. Приказал мне гнать на вокзал и посулил, что хорошо заплатит. Ну я и рассудил, что мне выгоднее, чем тех двоих ждать-то… Они чего-нибудь натворили?