23 - Игорь Лесев

Алиса внимательно смотрела прямо мне в глаза и не спешила отвечать. Наконец встала и подошла к косяку двери.

— Хоронили Анилегну. Она внезапно умерла, — проговорила она это весьма холодно.

Отношение Алисы к Анилегне мне было известно. Но удивляло меня другое: как могли хоронить человека на следующий день, когда я его видел живым (и при этом весьма здоровым) еще вечером накануне? Я не знаком со всеми тонкостями фиксирования госорганами смерти отдельно взятого гражданина, но мне кажется, что в таком случае обязательно проводится вскрытие и фиксируется причина смерти человека, оформляются какие-то бумаги, например свидетельство о смерти и т.д. В конце концов, заказать гроб, венки, транспорт, оркестр, вырыть могилу, созвать гостей (или как они там называются на похоронах?), подготовить поминки — на все это требуется время, и организовать это все со вчерашнего позднего вечера (когда я последний раз живой видел Анилегну, было приблизительно семь часов вечера, и вовсе не обязательно, что она умерла тут же, как только мы с Алисой убежали из беседки) попросту невозможно.

— Алиса, как ее могли хоронить сегодня, если мы ее живой видели еще вчера?

— Я не знаю, Витенька, она умерла, и ее похоронили. Ты что-то кушать хочешь?

И Алиса, не дождавшись моего ответа, вышла из комнаты.

Решив отложить выяснение причины скоропостижной смерти Анилегны и ее не менее скоропостижных похорон на потом, я присел на диване. Голова все еще гудела, но с каждой минутой становилось все лучше, и я действительно почувствовал чудовищный голод.

Я оглядел комнату. Она оказалась весьма просторной и совершенно не похожей на типичные квартиры современной молодежи. В центре комнаты стоял не очень большой, но довольно высокий круглый стол, на котором была расстелена большая бархатная скатерть темно-зеленого цвета, ее края доходили почти до самого пола. Вокруг стола находились на равном удалении друг от друга пять необычно высоких деревянных стульев, их расположение напоминало пятиконечную звезду. Сразу бросилось в глаза, что в комнате не было телевизора — обязательного атрибута любого дома. Впрочем, скорее всего, телевизор есть или в другой комнате, или на кухне. Помимо отсутствия телевизора других признаков современной цивилизации (магнитофон, телефон, и т.д.) тоже не было заметно. Справа от стола находилось окно, завешенное бордовыми шторами, которые создавали тихий полумрак. Сразу за столом стояло огромное, до самого потолка, трюмо. На его полках размещалась целая коллекция фарфоровых статуэток, и все они были в виде детишек (мальчик в тельняшке, девочка читает книгу, мальчик играет с собакой, девочка со школьным ранцем и т.д.). Левее от трюмо находился не менее старинный комод, на котором тоже было несколько фарфоровых статуэток (конечно же, в виде детишек), а также необычно красивые аптечные весы и набор прямых колб (такие я воровал в школе в классе химии). Еще левее комода, у самой стены, находился большой настоящий сундук, именно такой я представлял себе, когда в детстве читал Стивенсона и Сабатини. В антикварном магазине за него дали бы бешеные деньги. Впрочем, как и за всю остальную мебель этой комнаты. Сразу за диваном, на котором я сидел, стоял высокий красный торшер, возле него было одно белое кресло (второго в комнате видно не было, что странно, обычно кресел должно быть два), а перед креслом — совсем маленький журнальный столик, на котором лежало несколько книг.

Увидев книги, я вспомнил про Димкин дневник и желтый блокнот из жестяной коробки, которую я нашел на чердаке Обуховых. Я подошел к журнальному столику и нагнулся к книгам, рассчитывая найти среди них свои тетради. Их там не оказалось. Сами книги оказались такими же старинными, как и все в этой комнате. Я нагнулся чуть ниже, пытаясь прочитать название первой книги: «Теория смерти и методика оживления…»

— Что ты ищешь?

Я резко отпрянул от столика. Алиса неожиданно меня испугала.

— Я вчера нашел дневник одного человека и еще один блокнот, подумал, что они на столике лежат, — мое сердце все еще взволновано билось.

— Нет, Витенька, я у тебя сегодня не видела никаких дневников и блокнотов, наверное, ты их потерял.

Алиса подошла к журнальному столику и повернулась ко мне лицом, став так, чтобы я не видел книги за ней. Почему-то я не поверил ее словам.

— Очень жаль, мне кажется, там была важная для нас информация, — я смотрел Алисе в лицо.

— Ты успел прочитать, что там было написано?

— Нет, — я соврал лишь частично, содержимое желтого блокнота, выпавшего из жестяной коробки, я действительно прочитать не успел.

— А откуда знаешь, что там был дневник Димы Обухова?

— Я успел прочитать только первую фразу, мне не до чтения было этой ночью.

Алиса внимательно смотрела мне в глаза. Наконец, она улыбнулась.

— Пошли. Я приготовила тебе еду.

— А что за книги на журнальном столике?

Алиса тут же повернулась ко мне спиной и с легкостью взяла в руки сразу все (их оказалось четыре) казавшиеся массивными книги.

— Вот эти? — она протянула их мне (я опять удивился ее силе, держать на вытянутых руках такие большие книги было бы тяжело и мужчине, а она это проделала без видимого труда). Но при этом Алиса держала книги, повернув их корешками к себе, и прочитать название верхней было решительно невозможно. — Так, рухлядь. Наследство от бабушки, — Алиса еще раз улыбнулась и вышла с ними из комнаты.

Мне все это казалось странным. Такое впечатление, как будто Алиса за эту ночь стала другой. Но больше всего меня смутила часть названия одной из книг, которое я успел прочитать, — «Теория смерти и методика оживления…». Я последовал за Алисой в коридор. Справа зияла чернота, видимо, еще одна комната, наверное, спальня. Я прошел чуть дальше на свет и очутился на кухне, которая ярко контрастировала с комнатой, где я только что был.

Кухня оказалась самой обычной, такой же, как миллионы кухонь по всему бывшему Союзу, площадью в девять квадратных метров. Белая кухонная мебель, белый холодильник, белая газовая плита и белый же тюль на окнах. На кухонном столе громоздился длинный стеллаж, на котором висело девять ножей (я автоматически сосчитал) — от самого маленького до почти тесака, — пожалуй, ножи и выделялись из общего антуража типичной кухни, как будто Алисин папа был мясником. Кстати, надо спросить, есть ли у нее отец, — она мне ничего не говорила о нем.

Я почувствовал взгляд и обернулся. На пороге стояла Алиса, уже без книг, и пристально смотрела на меня.

— Есть суп, есть жаркое. С чего начнешь? — Алиса улыбнулась.

— Со всего. Я просто умираю с голода.