Гости Анжелы Тересы - Дагмар Эдквист

Это был тонкий шахматный ход — ла супериора как-то выпустила из виду врача. Но она мгновенно нашлась.

— Завтра мы узнаем, какой день доктор полагает наилучшим для выписки нашей пациентки.

Она сделала легкий поклон, как всегда держа руки в рукавах, бронзовое распятие на ее четках зазвенело, ударившись о железную спинку кровати. Выйдя, она оставила дверь в коридор приоткрытой.

Легко сказать — поехать домой. А куда? В Париж? Если бы только у нее хватило сил…

Люсьен Мари перебила его мысли:

— Давид, ты говорил с хозяйкой белого дома?

— Нет еще. С ней связаны трагические события…

И он рассказал об Анжеле Тересе и ее сыновьях.

— О, — только и могла произнести Люсьен Мари. Вся она как-то поникла и съежилась в своей постели.

— Я думал, может быть, ты не захочешь жить в тени таких страшных страданий.

Но тут она уселась в постели, и ее черные глаза заблестели.

— Бедняжка! Ее же еще и избегают, потому только, что ей пришлось пройти через весь этот ужас…

— Да, обычно люди так и делают.

— Но не ты и не я, — сказала Люсьен Мари.

— Мне кажется, нам обоим пришлось почувствовать, что несчастья все сторонятся, не правда ли? Мне уже нравится эта сеньора — как ее зовут?

— Сеньора Фелиу. Но все, по-моему, называют ее Анжела Тереса.

— Мне уже нравится Анжела Тереса. Мы поймем друг друга.

— Вот только… — замялся Давид, — о ней ходят разные слухи: что она очень странная, и даже недоступная. Боится людей.

— Еще бы, вполне понятно.

— И ты все же хочешь там жить?

— Больше, чем когда-нибудь.

Люсьен Мари опять опустилась на подушку, сказала мечтательно:

— У тебя нет такого чувства, что тот белый дом стоит и нас ожидает? И она нас ждет. Чтобы живые люди разорвали вокруг нее круг одиночества и холода.

— Это можешь сделать только ты, но не я, — сказал Давид.

— Ты же сделал это со мной, — произнесла она тихо.

— Ну что ты…

— А как ты думаешь, каково мне было в Сен-Фуа-де-Луп, пока не пришел ты? Заживо замурованная в той маленькой мертвой аптеке… Никто не обращал на меня внимания.

Он обхватил руками тоненькую фигурку в постели. И они сидели, прижавшись друг к другу, захваченные мессой своих воспоминаний, которую время от времени служат влюбленные в память о своем первом свидании.

Вдруг она вспомнила то, о чем часто думала по ночам. И прошептала:

— Видела аббатисса наши паспорта?

Насплетничать могут и документы.

Он прикрыл руками ее ухо и прошептал:

— Сержант Руис их караулит, пока мы их не потребуем.

Ему было приятно поймать ее удивленно-восхищенный взгляд: вот это мужчина, смог все так здорово устроить. Но потом в ее взгляде появилась усмешка, а в голосе некоторая настороженность:

— А что поделывает твоя ученица Фауста?

— Она не моя, — буркнул Давид с легким раздражением. — И потом она уже уехала.

Люсьен Мари опустила глаза, чтобы засветившаяся в них радость не рассердила его еще больше. Такая смена настроений была ее отличительной чертой, и они отражались не только в ее лице, но и во всех линиях еще раз.

— Что ты сказала? — спросил он, хотя она не произнесла ни звука.

Она поманила его пальцем, потом, на ухо, прошептала боязливо:

— Следует ли нам раскаиваться в том, что произошло сегодня?

— Почему это мы должны раскаиваться?

Она пробормотала что-то о монастырском уставе и нарушении доверия.

Давид, как истый протестант, возмутился:

— Доверие? Ты заболела и попала в больницу. Ты не давала никаких обетов. Их устав — не наш устав.

Она с облегчением вздохнула, когда он облек все в ясные, простые слова — потому что ведь точно так думала и она сама.

Дело было лишь в том, что иногда ей приходили в голову мысли, взаимно исключающие друг друга, и она с чувством глубокой безнадежности бросалась из одной крайности в другую до тех пор, пока кто-нибудь из тех, кому она больше всех доверяла, не выносил окончательного решения.

Давид сам часто мучился разнообразными сомнениями, но, к своему удивлению, теперь играл роль человека, принимающего решения и выносящего безапелляционные суждения.

Никто раньше не требовал от него чего-либо подобного. Младший брат, слишком юный супруг…

У него появилось ощущение, будто все высокие деревья в лесу вокруг него оказались вдруг сваленными ветром, он стоял совершенно беззащитный под высоким небом. Но рядом с ним находился кто-то другой, едва достигавший ему до плеча…

Это было сладостное чувство.

Из монастыря Давид спустился другой дорогой, через рощу пробковых дубов Педро Фелиу. Стволы их были наполовину ободраны и черны, как будто их обожгло огнем.

Старая собака подошла к нему и близоруко обнюхала его брюки. Она задрожала от удовольствия, когда Давид почесал ей за ушами.

Дом Анжелы Тересы стоял там, где начиналось все великолепие долины. На этот раз Давид подошел к нему с задней стороны, по заросшей тропинке между какими-то одичавшими зарослями, кустами и бамбуковыми рощицами, в два раза выше человеческого роста.

Зазвенел колокольчик, и из дома вышла Анунциата с кринкой в руке. Она остановилась, поставила кринку и засеменила ему навстречу, восклицая хриплым басом, как многие старые женщины в Соласе:

— А, это вы! А я уж решила, что вы передумали и уехали.

Она вытерла пальцы о передник, и они поздоровались за руку. В самом ее приветствии было больше тепла, чем в словах. Давид подумал с удивлением: Люсьен Мари права, они нас и в самом деле ждут.

Анунциата продолжала:

— Как-то вечером приходил Мартинес Жорди и говорил с Анжелой Тересой. Уже давненько теперь пожалуй.

Значит, Жорди поборол все-таки свое сопротивление и навестил старых друзей.

— Жена моя заболела, вот в чем дело, — вздохнул Давид. — Она еще лежит там, в горах, у монахинь в больнице.

— У las monjas[11]? — спросила Анунциата и почему-то рассмеялась. Это было лишь хриплое эхо того смеха, которым она смеялась в молодости. Когда-то он наверно напоминал нежную птичью песенку.

— Ваша госпожа может меня принять? — спросил он.

— Она не совсем подготовлена, — пробормотала Анунциата нерешительно.

Давид прожил в Испании достаточно долго, чтобы понять все хлопоты, связанные с приходом в дом гостя и со встречей с женщиной, безразлично, с молодой или старой, которая не была подготовлена.

— Подождите-ка там, — посоветовала старая служанка и показала на сад. — Я ей скажу о вас, может быть, она захочет вас принять.

Давиду пришлось запастись терпением, потому что прошло четверть часа и еще четверть.