Сибирская роза - Анатолий Никифорович Санжаровский

бабулио, вон даже прибаска такая гуляла: «Каждая купчиха имеет мужа — по закону, офицера — для чувств, а кучера — для удовольствия». Было времечко, жанишков толклось, как комара! А сейчас… Где они, эти кавальеро? Ведь самый занюханный муфлон — ба-альшой дефсит…

— Ох уж эти твои пробаутки… — вяло сердясь, выговорила Таисия Викторовна. — Одевалась бы, милок, скромно, что ли… А то, поди, женихи стесняются подкатывать к тебе коляски…

— Ха— ха, — по слогам сказала Лариса. — Я тоже пока их стесняюсь слегка. А вот достесняюсь до четвертака… Там перестану и стесняться, и миндальничать с ними. Муженёк не пирожок, на тарелочке не поднесут. Надо самой шариками крутить… Ручки-ножки есть в наличии, в живом виде можно в загс доставить — доставим!

— Силой милого не берут, — назидательно возразила Таисия Викторовна.

— Ещё как беру-ут! А то они привыкли… Вон по телику один точно сказанул: «Мужчина, как загар: сначала он пристаёт к женщине, а потом смывается». У меня не смоется ни один мушкетёр! — Лариса пристукнула пустой ложкой по боку миски.

— Ой, девонька! Тебе всё хохотульки… А ведь придавит жизнючка без мужика, и стужу назовёшь матушкой. Да я в твою пору уже имела двух детей и, разумеется, мужа. Во всяк день вскочи притемно. Сготовь, накорми всех. А самой уже некогда, кой да как. Сына на багажник, дочку на раму и полетела на велосипеде. Сдашь козлятушек на детскую площадку и крути ещё четыре кэмэ до института. Тогда автобусы не бегали… А вы?… Раскушали нынче молодые барское рай-житьё… возлюбили… Заигрались, нáтвердо заигрались в женихи-невесты.

Лариса вздохнула:

— А что прикажете делать? Увы, — усмехнулась она, — погода аховая, нефестивальная. Женихи не сыплются с неба дождём… Особо, бабинька, не нарываются в мужья… Факт… В толпе так мельтешат… проблёскивают отдельные экземпляры на мой образец вышибального покроя, но чтой-то оч смирные. Проскакивают мимо, шарики в сторону… Прибаиваются пухлявых, будто я и впрямь такая — бригадой не обнимешь. — Лариса скептически окинула себя деланно-страдальческим взглядом. — У вас было одно время, одна погода… у нас другая… Женихи пошли прямушки какие-то засони. Прям мозга с ними пухнет… Пока разбудишь, ему уже под сороковик. Не знают, чего им в жизни надо…

— Не скажи, не скажи… Не все такие. Вон Каспаров. В прошлую осень выскочил в шахматные короли. Самый молодой в мире чемпион. Двадцать два годочка!

— Подумаешь, елова шишка! Мне тоже двадцать два. Но я этим не кичусь.

Бабушка с недоверием хмыкнула:

— Чудно дядино гумно: семь лет урожая нет, а мыши водятся…

Она скосила глаза на акт, пригляделась к дате.

— До конца февралика ещё полных три недели, а вы уже подписали. И февраль нарастили… Всё шутите.

— Не шутим, а серьёзно. Со всей ответственностью исторического момента тараним намеченные рубежи. Досрочно подписали обязательство, досрочно, можем, и выполним.

— По хаханькам пережмёте с гаком… Мы в молодости были смиреньше. И за человека тогда не считали девушку, если не выдержала рекорд…[68] Жизнь начать — не в поле въехать… Скажи, Петруччио… Это что за петух?

— Да так… Стандартный. Инкубаторский… Петух как петух.

— Постой, распятнай тя! А где ж Тимоша?

Лариса искренне удивилась:

— Какой ещё Тимоша?

— Боже мой! — гневливо сверкнула бабушка. — Человеческий мозг способен вобрать всю информацию, что есть во всех книгах целой Румянцевки, а она не помнит парня, от которого ещё на первом курсе млела.

Тонкий румянец загорелся на Ларисиных щеках.

— Ну… О Тимоше ничего нет в книгах Румянцевки… И вообще… Тимоша — давно проигранная и заброшенная пластинка…

— Пробросаешься, милоха. Такой парубок!

— Ну, какой? Какой? Вы знаете, что этот ящер убогий отвалил?… Раз сбежались мы на гульбарий всей группой. Вскладчину. Кто притаранил пузырёк шампанского, кто коробýшку «Вечернего стона… пардон, звона», кто финского сервелата, а ваш Тимоша прикатился с ломтищем розоватого деревенского сала. Ещё завернул в старушечий платок. Увидели все — со смеху в лёжку. Разулся — опять все в лёжку. Вся франтоватая прихожая блестела от лаковых импортных туфелек наших, а Тимоша возьми в саму серёдку и ткни свои кирзовые сапожищи. Сало все ели — за ушами треск бегал. Но ели и подкалывали и Тимошино сало и Тимошины кирзачи. Тимоша терпел, терпел да то-олько хвать пудовым кулачком по столу и вон… Перевёлся в другую группу, с нами ни с кем не разговаривает…

— Эх вы, столичанские дикари… первобытники… Нашли над кем шутки вышучивать. Да вы всей группой не стоите срезанного Тимошиного ногтя! Учится на отличку, подрабатывает. Со стипендии да с подработки шлёт в деревню. Помогает одинокой матери-пенсионерке… А сам в общежитии сидит, гляди, на проголоди. От души человече нёс вам, а вы на смехá…

— Мог бы и он смехом отыграться… Упёртый хохол!

— А ты кто? Ты забыла, от кого твоя мать? Извини, от меня. А где я родилась? Село Жорныщи у Каменец-Подольска. Не за-быв-ки-вай… А украинцы народ тягловый. Сало ест, на соломе спит — ничего ему больше не

надь. Он всегда будет там, куда навострился. Тимоша пока пасёт нужду, да над вами, столичанские перекормыши, он ещё посмеётся. Последним!.. Послушай ты, модна пенка с кислых щей,[69] чем он тебе не нравится?

— А чем может нравиться этот малахай, куды хочешь помахай? — Лариса медвежевато подняла руки. — О громила!

— А ты не громила? Как раз под масть. На что тебе карлуша?

— А имя? Вон наш котик Тимоша. Назвали!

— Ну и что? Легче запоминать. И потом Тимофей — значит честь Бога!

— Страшный.

— Без носа? Без ушей?

— Не-ет…

— Тот-то! Кончай, подружа, косить сено дугой. Ты этому инкубаторскому кискахвату дай расчёт в полном количестве и присматривайся, подделывайся к Тимоше. Затуши спор. Подлейся первая. Извинись за насмешку на вечеринке. Будь хоть ты одна умная изо всей группы! Чему быть, то останется…

Лариса молчит. Опустила голову, думает.

Бабушке понравилось, что Лариса не стала возражать против Тимоши, и уже ласково, снисходительно трогает внучку за локоть.

— Ну что так жестоко задумалась? Смотри, а то лошадь в рот заедет, а ты и не заметишь…

— Баб! А как вы сходились с дедушкой?

— И-и, куда её повело… Тут не помнишь, что было час назад. А то… Умяли сивку крутые горы, умяли… К могиле поджали…

— Ну-у… — капризно гудит Лариса.

— Хоть ну, хоть тпру — ни с места… Помню, из сна он ко мне пришёл…

Лариса остановила дыхание. Такая диковина наяву?

И она, отложив ложку, стала щипцами вытягивать из бабушки слово за словом.

24

И началось всё это