После бури - Фредрик Бакман

с решением расчистить дороги постановили, что Хед и Бьорнстад будут по очереди тренироваться в бьорнстадском ледовом дворце.

Все запомнят эту встречу по-разному, в зависимости от города, в котором живут. С годами многие не смогут вспомнить, были они там сами или так часто слышали эту историю из чужих уст, что стало казаться, будто и вправду были.

Единственное, в чем все будут единодушны, – оба решения обернулись для всех катастрофой. Мы разворошили осиное гнездо. Возможно, это была ошибка Фрака, а возможно, его цель.

Ясно одно: никто не любил «Звездные войны» так, как их когда-то любил маленький Фрак.

25

Афоризмы

На следующий день после бури Амат проснулся затемно. Непослушными пальцами зашнуровал беговые кроссовки, незаметно выскочил из дома и, как крыса, побежал, прижимаясь к домам, словно собирался сделать что-то постыдное. Ничего плохого в том, что он делал, не было, даже наоборот, но Амат не хотел, чтобы в случае неудачи кто-то об этом узнал.

Фатима видела, как он вышел из квартиры, но притворилась, что не заметила; и хотя внутри у нее все пело, она постаралась не позволять слезам танцевать в такт. После того как вчера ночью он подобрал ее на дороге и они вернулись домой, сын прошептал: «Мама, прости, что я тебя предал». А она, как всегда, ответила: «Ты не предашь меня, если не сдашься».

И он снова побежал. Сначала стыдливо и неуверенно, затем в полную силу. Страх и алкоголь сделали тело тяжелым, но ноги томились без движения. Теперь им предстояло учиться всему заново, он должен был превратиться в машину, уметь выключать мозг, не останавливая тела. В последние годы его часто называли «талантом» – так говорили люди, не знавшие о хоккее ровным счетом ничего. Они считали, что «талант» падает на человека с неба. Будто Амат с раннего детства каждый день не приходил в ледовый дворец первым и не уходил оттуда последним, будто не тренировался больше всех остальных на протяжении долгих лет, не провел тысячи часов на коньках, не бегал до тошноты, не гонял клюшкой пустые консервные банки по квартире до кровавых мозолей на руках и истерики соседей. Будто хоккей не стоил ему того же, чего и всем, кто хотел быть первым: всего.

За эти годы Амат понял, что на самом деле талант – это непрерывные тренировки. Нужно терпеть и не сдаваться. Уже в начале пробежки он стал задыхаться, но вскоре дома́ закончились и он со всех ног побежал от Низины вверх в сторону леса, заваленного упавшими деревьями. Несколько раз он в испуге уворачивался от летящих стволов и веток – после бури лес еще опаснее, чем во время ее; но по-другому было нельзя. Амат не хотел бегать в городе, потому что не выдержал бы осуждающих взглядов, к тому же он не знал, ждут ли его в ледовом дворце после всего, что случилось весной. Теперь он остался один на один с собой. Амат остановился в самой высокой точке леса, на поляне, появившейся после бури, – невидимая рука вырвала с корнем все, что здесь было. Отсюда был виден весь город, но Амата вырвало от изнеможения, и глаза теперь слезились. Раньше он мог не запыхавшись взбежать сюда и спуститься обратно хоть сто раз, а теперь чувствовал себя как старый алкаш, который не может подняться по лестнице, не задохнувшись до сердечного приступа.

И все-таки он здесь. Он снова бежит. Бежит к самому себе.

* * *

– Что? Прямо в машине? – не поверил своим ушам похоронный агент, который наконец прибыл на место.

На следующий день после бури в городе царил хаос, но агент – серый человечек, которому всегда можно было дать лет шестьдесят начиная с подросткового возраста, – явился в костюме и туфлях.

– У нас сложные обстоятельства, – сказал Петер.

– К тому же она пристегнута, – добавил Теему.

С другим мужчиной и в другом городе похоронщик не стал бы церемониться, выбирая слова, но они были в Бьорнстаде и перед ним стоял сам Теему Ринниус, о котором ходила дурная слава, поэтому человечек прокашлялся и тихо сказал Петеру:

– Вообще-то у нас принято по-другому. Совсем по-другому.

Петер понимающе кивнул, признав, что принял необдуманное решение из-за бури, перебоев с электричеством и страшного потрясения. Он взял удар на себя, ничего не сказав про самодеятельность Теему. После нескольких напрасных попыток завязать светскую беседу Петер спросил агента:

– Как вам хоккейная команда последнего сезона?

– Я не слежу за спортом, – ответил тот.

Теему закатил глаза так, что Петеру показалось, будто он сейчас упадет в обморок. Агент вошел в похоронное бюро, и Петер, вздохнув, потащился следом. Пока тот делал необходимые звонки, чтобы запустить надлежащие процедуры с телом Рамоны, Петер и Теему сидели как два провинившихся школьника в кабинете директора и убивали время за чтением стихотворных цитат из некрологов, которые висели в рамочках на стенах. «Неужто не осталось ни следа от славной бабочки, что жизнью называлась?» – было написано на одной из них. Теему толкнул в бок Петера и ухмыльнулся:

– Скажи, старуху бы от этого стошнило? Высечем у нее на камне!

Петер корчился от смеха несколько минут, так что ему даже пришлось извиниться перед похоронщиком, который многозначительно посматривал на них и бормотал: «Хулиганские выходки!» – думая, что они не слышат, и тогда пришла очередь Теему, который заржал так, что чуть не задохнулся.

Петер прочитал другое стихотворение на стене: «Когда уходит мама, мы теряем компас, теряем каждый второй вдох и выдох, теряем прибежище. Когда умирает мама, все зарастает мелколесьем».

– А рифма где? – удивился Теему.

– Ну ты у нас эксперт по части поэзии! – подколол его Петер.

– Красные розы, белые лилии, а вы по морде дать смогли ли бы? – заржал Теему.

Петер кивнул на рамочку в дальнем ряду:

– А это ей наверняка бы понравилось.

Едва прочитав надпись, Теему помрачнел. «Однажды ты тоже будешь одним из тех, кто жил когда-то давно». Он кивнул. Как-то раз, когда один из мужиков в «Шкуре», как обычно, жаловался, что Рамона повысила цены на пиво, та, будучи слишком пьяной, чтобы выдумать новые ругательства, попросту ответила: «Все мы когда-нибудь сдохнем, но прежде чем это случится, лишимся всего, что любим. Кончай себя жалеть, чмошник!» Лучше не скажешь, в рамочку и на стенку.

Серый человечек прокашлялся – он явно был рад не меньше самих посетителей, что дело идет к концу, – и спросил, на какое число они планируют похороны. Петер об этом еще не задумывался, но прикинув в уме, сказал первое, что пришло в голову: