Главная роль 4 (СИ) - Смолин Павел

Глава 21

Следующая пара дней была посвящена по большей части Маргарите — мы гуляли по дворцу и в его окрестностях, говоря обо всем на свете. Письма — это замечательно, но они не передают и малой толики того, что называется «общением». Прогулки и беседы приносили нам обоим огромное удовольствие, и лишь малая часть их относилась к абстрактным или далеким от лично нас вещам — мы говорили о личном. Я признался Марго, что почти не помню своего прошлого, и она конечно же согласилась держать это в секрете. Доверие в отношениях — это важно, и Маргарита отплатила мне тем же, поделившись своими девичьими тайнами. Нет согласия в немецкой Высочайшей семье — та же фигня, что и у нас. Та же фигня, что и всегда, когда речь идет об элитах, и происхождение тут совсем не при чем — просто так оно работает.

Моя принцесса много рассказывала о своем детстве, и я от всей души ей сочувствовал. Воспитывали ее, как и почти все элиты Европы, англичане. Воспитывали по стандартной методике — спартанские условия, минимум свободного времени (к этому пункту у меня претензий нет — в эти времена с досугом все равно сложно, так что лучше тратить время на учебу), суровые наказания за непослушания — вплоть до аккуратной, но оттого не менее обидной и болезненной порки — и прочие прелести уровня романов сестер Бронте с поправкой на дворец вместо девичьего интерната. Такая методика воспитания в целом логична — маленького человека третируют как могут, а параллельно он пишет кучу эссе о том, как ему не нравится происходящее, спорит, пытается убегать. На выходе получается три — с нюансами, конечно, как и при любом обобщении — варианта: полнейший социопат типа моего дяди Леша, травмированная и стремящаяся забить вообще на все личность типа Николая, и — главное, ради чего все и делается — социопат, способный мимикрировать, искать компромиссы, но упорно двигаться к своей цели. Выработке последнего отлично способствуют занятия командным спортом — в интернатах для детей элит им уделяется большое внимание, и ребят при этом все время перемешивают, как бы укореняя в их головах главное кредо англичан и вообще любого здравомыслящего политика — «нет постоянных союзников, есть только постоянные интересы».

Мне больше по душе другие педагогические идеи — я уверен, что ребенку нужно просто объяснять, с чем связано то или иное пожелание родителей. Орать на него — последнее дело, потому что к конструктиву все равно не приведет. Ребенок — это тоже человек, просто маленький и обладающий меньшей информацией. Терпение, объяснения, поиск компромиссов — только так можно разорвать цепочку травм, по незнанию или из-за недостатка самоконтроля передающихся по наследству. Страшновато — «английская» школа веками работала, а мой подход может и выйти боком, испортив наследника. Моему сыну править придется совсем другой страной, гораздо менее зависящей от личной эффективности монарха, но тем не менее. Ладно, до этого еще очень далеко, а пока, прохладным, пахнущим случившемся ночью дождем, менее солнечным, чем мне бы хотелось утром, идем с Маргаритой гулять по Берлину.

Поначалу Марго боялась, что мой здоровенный — и это он еще щенок! — Арнольд обидит или вообще съест ее кроху-Жозефину, но меделян благодаря дрессировке послушен и дружелюбен. Пока я команды не отдам — начальные бойцовские навыки мы ему привили благодаря укутанному во многие слои войлока егерю Иванычу, который работал тренировочной целью.

Карета несла нас по улицам, переулкам и улочкам, у реки Шпре ловили рыбу на удочку дети и подростки — взрослые же на работе! — а я отмечал непривычно маленькое количество птиц. Недостаток кормовой базы, надо полагать — кто станет кормить голубя хлебными крошками, если для него эти самые крошки вполне себе составная часть обеда? Зато котов в этом времени очень много — иного спасения от мышей и крыс считай и не существует, а котик способен питаться подножным кормом.

Цель нашей поездки умиляет — на пороге XX века в Берлине работает человеческий зоопарк. Прямо так и называется — «Человеческий зоопарк барона фон Герберта». Не изобрели еще антиколониальную повестку, и даже хреновых прав человека не изобрели. Я бы все равно действовал тоньше — например, назвал бы это «живая выставка экзотических народностей с живыми аборигенами», но местные так заморачиваться не хотят. Что ж, так оно и правильнее — еще Конфуций говорил, что вещи нужно называть своими временами.

По всей Европе существуют «человеческие зоопарки». Имеются и «Цирки уродов». Вот в последние я не пойду — мне инвалидов жалко, и поэтому я стараюсь смотреть на них ровно столько, сколько необходимо. Если подойти к вопросу цинично, то ничего такого в «цирках» и нет: мир сейчас очень суровый, на социальные льготы скупой до неприличия, и инвалиду во внешнем мире остается только побираться и питаться в редких, скудных бесплатных столовках. В «цирке» ему хотя бы платят. Платят мало, потому что конкурс большой, но тем не менее это честная работа, и я не удивлюсь, если тамошние обитатели своим положением довольны. «Хочешь посмотреть на уродства, важный господин? Две марки в кассу!».

Словом — те цирки, которые есть в России, я запрещать не стану, ограничившись регулированием, завязанным на трудовой кодекс — там будет раздел об актерах, режиссерах и прочих моих коллегах. Не буду до тех пор, пока не выстрою социально-ориентированное государство, в котором человек, которому сильно не повезло, сможет почти нормально жить.

— А вот здесь херр Мюллер с женою печет восхитительные булочки! — указала Марго на первый этаж маленького двухэтажного особнячка. — Это их семейная лавка, и она была здесь еще когда я была совсем маленькой.

Полагаю, дети с внуками хера Мюллера в скором времени отправятся удобрять собой французские почвы, а сама пекарня, если все пойдет по сценарию «моего времени», разорится из-за чудовищной военной и послевоенной разрухи.

— Малый семейный бизнес — это здорово, — одобрил я. — Ибо он зиждется на традициях и дорожит репутацией. Давай остановимся.

Остановившись, мы зашли во вкусно пахнущую, уютную пекарню со столиками и витриной, на которой красовались изделия. Тройка посетителей средних лет перепугались, а стоящая за прилавком пожилая худая дама в переднике и косынке Маргариту и вправду знала, поэтому улыбнулась, поклонилась, и споро собрала нам сверток вкуснятины.

Неплохие кадры для журналюг — они нас с самого утра преследуют: пешим ходом, верхом и на телегах с установленными на них фотоаппаратами. Папарацци вообще не меняются! А вот когда мы с Вилли вчерашним вечером ездили на один из заводов Круппа, журналюги были гораздо осторожнее — кайзер медийность ненавидит. Поездка была полезной — я купил нескольких специалистов-заклепочников и соответствующие технологии. Будем применять на Балтийском и других заводах, изрядно сэкономив человеко-часы без потери качества.

А в газетах тем временем царила эйфория — мой ночной вояж успешно просочился и ожидаемо привел в восторг весь освоивший газеты мир. Я под шумок, через Кирила, прикупил права на некогда популярные, а ныне забытые рыцарские романы — гроши, но, если Европу накроет «рыцарский бум», наварюсь сказочно.

Долой работу! Под реально вкусные булочки — пришлось подождать, пока дегустатор из Конвоя их попробует и немного переварит — и приятный разговор мы отправились дальше. Узнав, что любимым десертом Марго является пирог La Charlotte — имеет мало общего с нашей родной «шарлоткой» — мы припарковались у ворот зоопарка, где нас встретил лично владелец, который будет играть роль гида. Смирив желание удавить сажающего бедных аборигенов в клетки упыря прямо здесь, я предложил Маргарите локоть, и мы прошли короткой аллеей, справа и слева от которой росли пальмы в кадках — сейчас им еще нормально, но на зиму приходится убирать.

Вольер первый засыпан песком, из декораций имеются глиняно-соломенные хижины, муляжи льва и антилопы, работающий колодец — вон там труба торчит, значит накачивают его водой — а жил в вольере десяток разновозрастных негров. Этих даже и не жалко — выглядят сытыми, а это в Африке реально роскошь.