Коронка в пиках до валета - Василий Сиповский

— Кабы нас двое с Яшкой, али с Федосеевым вон, мы бы к черту на рога пошли, а вы — люди непривычные. Да еще, вон, женщина с вами, — где вам! Морозы ударят. Пурга гулять пойдет. Беда!

Уильдер решительно высказывался за то, чтоб войти в контакт с «американами», которым подчинены кенайцы.

— И собак достанем, и провизии, — говорил он уверенно.

Вадим перевел его слова. Тимошка выслушал внимательно и сказал:

— Ну что же, делайте, как знаете. А нам с Яшкой это не с руки. Нам своя голова дороже. Мы вон по пути пять кенайцев устукали, узнают — нам не поздоровится, да! Кенайцы — дерьмо, а вот американы — сволочь! Вот на волос не верю им!

Яшка и Федосеев присоединились к нему. Уильдера поддержали остальные.

Тимошка насупился, потом промычал:

— Может так и ладно будет. Видать, их благородие, — он мотнул головой в сторону Уильдера, — тоже из их компании. Може и обладит. Може и наших с редута вызволит. Не забудьте, смотрите. А мы с Яшкой теперь в сторону: вам — направо, нам — налево. Вот Зотов пусть вас завтра к мериканам сведет, — там уговоритесь, а мы с Яшкой из леса говядины вам достанем, потому в пустыне уж ничего не добудете.

На следующий день Уильдер, Илья, Зотов отправились в село кенайцев.

По дороге Зотов рассказал о жизни кенайцев. Село у них большое: 30 юрт, а посередине дом бревенчатый с крышей, частоколом обнесен. В этом доме в свободное от охоты и рыбной ловли время сидят мужчины, покуривают трубки — лясы точат. В этом же доме обсуждаются дела, что до войны, или там до охоты касаемо. Праздники здесь же празднуются, игры там всякие играются, и моются здесь же всем селом — на манер бани.

— Только уж и мытье у них! — закрутил головой Зотов, — кислой мочой моются! Ей-богу! Оттого от них и вонь такая! И кожи звериные тоже в моче вымачивают.

Зотов подвел Илью и Уильдера к общественному зданию. Пока путники шли мимо юрт, оттуда выбегали собаки и злобно кидались на пришедших. Из юрт выглядывали женщины, выбегали голые ребята, бежали следом, визжали…

Путников ввели в главную комнату. Там восседали старцы и вожди племени. Один из них, по-видимому, главный, был облачен в живописное одеяние: с его головы до пят спускалась лента, вся усаженная пестрыми орлиными перьями. Его кухлянка была искусно расшита разноцветными узорами. Энергичное лицо было причудливо разрисовано черными и белыми красками. Взгляд его монгольских глаз был жесток и упорист. Большой нос с горбинкой резко выдавался на его сухом медно-красном лице.

Зотов выступил вперед и на кенайском языке стал объяснять причину появления путешественников. Он сказал, что они идут с мирными целями к горе св. Ильи, нуждаются в собаках и провизии, за все будут платить. Сказал, что они были очень удивлены, увидев редут сожженным.

Вождь, его свита и старцы сидели неподвижно и смотрели куда-то поверх пришедших.

Видя, что вся речь Зотова пропала даром, вступился Уильдер. Он заговорил по-английски — резко и властно.

Кенайцы зашевелились, переглянулись и устремили свои взоры на него. Уильдер требовал свидания с американцами, проживавшими в селе, и в заключение приказал передать им своего пикового валета и… протянул его вождю.

Кенайцы оживились. Они залопотали друг с другом и, по приказу вождя, один из молодых воинов, взяв валета, быстро вышел из дому. Минуты через две он уже вернулся и знаками пригласил с собой Уильдера. Оба вышли. Вождь проявил к Илье и Зотову любезность, — жестом пригласил их сесть на медвежью шкуру, которая лежала на полу. Сам же важной походкой тоже вышел из дому. Прошло еще пять-шесть томительных минут. Уильдер и вождь вернулись вместе. Вся важность вождя куда-то улетучилась, — он улыбался, при этом его рожа сделалась еще ужаснее, хлопал по плечу Илью и Зотова (Уильдера не смел) и даже вдруг заговорил на русском языке:

— Русс… корош! Ууу! Уг-Глок-така любит русс, — и он ткнул себя пальцем в грудь — очевидно, отрекомендовался.

Уильдер сообщил, что все уладил — и собаки будут, и провизия, и вожаки будут даны надежные.

Он сообщил также, что гарнизон редута цел, но отправлен уже на шхуну, откуда всех отправят на остров Шарлотты, где уже собраны гарнизоны всех других русских фортов. С острова Шарлотты вероятно всех пленников отправят в Михайловский форт. Американцы признают, что уничтожение всех русских фортов, пограничных с американской территорией и пленение гарнизонов есть насилие, но что делать, — таков приказ, полученный из Нью-Йорка. Шхуна еще должно быть не ушла, — стоит в Кенайском заливе. На ней можно без труда добраться до острова Шарлотты. И только там можно договориться окончательно относительно тех вопросов, которые интересуют путников.

— Помог пиковый валет, — сказал со смехом Уильдер, потрясая в воздухе фатальной картой.

— Ах да, забыл предупредить, — добавил он, — американцев здесь нет!

Илья удивился:

— То есть, как это? — сказал он.

Уильдер засмеялся.

— Они-то собственно здесь, только я должен утверждать, что их нет. Они пребывают секретно. И представьте, капитана Вельса нет… ушел и не возвратился. Кажется, действительно, мы его кости хоронили!

Между тем вождь кенайцев оживленно беседовал с Зотовым. Тот угрюмо слушал его, потом прервал его слова:

— Вишь, он на праздник вас зовет. Игры вам в уважение устроить хочет.

Илья стал было отговариваться недосугом — боялся, что Елена и Вадим будут беспокоиться вследствие его долгого отсутствия, но Зотов мрачно сказал:

— А вы не спорьте с ними. В обиде будут. Худо бы не вышло. Я сбегаю в редут, чтоб не беспокоились.

Пришлось покориться.

И вот, по знаку вождя, его воины стали колотить палками в доски и что-то выкрикивать. Со всех сторон стала сбегаться молодежь. Начались состязания в беге, в прыжках, в метании копий, в стрельбе из лука.

Потом перешли в дом. Здесь началось представление: появились ряженые, одни в звериных шкурах и мордах, другие в виде каких-то чудовищ. Между обеими группами разыгрывалось что-то вроде сражения. Зрители били изо всех сил в доски, ревели что-то нескладными голосами, плясали вокруг актеров. А в круге страшные чудовища одерживали верх над зверями.

Потом гостей угощали какой-то кислой мутной дрянью. Из вежливости оба омочили губы. Потом женщины внесли на железных прутьях жареную оленину. Пожалуй, это был бы самый удачный номер праздника, если бы не тошнотворный воздух, который исходил от кенайцев, — он мешал есть, мутило!

Любезный Уг-Глок грязными руками выдрал у оленя оба глаза и на ладошке поднес это почетное кушание Уильдеру и Илье в знак особого уважения к почетным иностранцам.

Вечерело. Огромная красная луна уже поднялась над черными елями, когда Уильдер и Илья вернулись к своим. Их сопровождал в качестве вожатого молодой кенаец по имени Клош-Кварт, с живыми смышлеными глазами. Он знал немного по-русски, носил на шее медный крест и усиленно крестился при всяком удобном и неудобном случае, очевидно, желая доказать свою приверженность к православной церкви. По дороге он старательно занимал путников болтовней, мешая кенайские слова с русскими и английскими. Лукавый кенаец рассчитывал с обоих сорвать по хорошему подарку в виде цветных бус, стеклянных пуговиц и двух бутылок рома (он так и говорил: «два бутылка» и прибавлял для ясности: «ту боттль» и растопыривал два пальца).

Охота на оленя

Пока Уильдер и Илья занимались в стане врагов «пиковой дипломатией», Вадим и Яшка охотились в тайге, а Тимошка стерег Елену.

Яшка наткнулся в лесу на следы большого оленя, который, очевидно, отбился от стада и бежал, спасаясь от волков. Охотники пошли по свежим следам. Капли крови, видневшиеся на снегу, показывали, что олень уже отведал волчьих зубов. Местами снег был помят особенно сильно, — видно было, что здесь утомленный олень останавливался и отбивался от наседавших врагов. Здесь крови было больше… Чья она — оленья или волчья?

Чем дальше шли охотники, тем чаще встречались такие площадки.

— Устает старик, — сказал Яшка.

Попался им и волк с распоротым животом. Еще живой… издыхал. К нему уже подкрадывалась лисица, да испугалась охотников — юркнула в кусты. По следам бегущего оленя и преследующих его волков Яшка читал, как по книге. Он и число волков определил, и степень усталости оленя.

— Упал, сердечный! — воскликнул он, показывая на одно место в снегу. — Ишь, накинулись! Крови-то! В горло вцепились, — пояснял Яшка, захваченный интересом к этой кровавой лесной драме, которую он не видел, но которую он живо себе представлял.

Путь сделался красным от обилия текущей крови.

След оленя слабел и сбивался.

— Стой, легче! Сейчас увидим. Ссс! — зашипел Яшка и замер. Он весь ушел в слух. Вадим тоже. Услышали, как будто какое-то урчание, хрипение…