Замок Эйвери - GrayOwl

Я, злобно посмотрев на Ремуса, бросаюсь по скрипящей лестнице на второй этаж.

… Он кашляет кровью, посмотрев на меня удивлённо, хочет что-то сказать, но закашливается снова. Приступы кашля очень долгие, Блейза буквально выворачивает наизнанку, а в результате - пара красных капелек на одеяле.

Я присаживаюсь рядом с молодым, гибким, таким притягательным, а теперь страдающим телом, успокаивающе глажу по спине, ищу в его мантии, аккуратно сложенной на стуле, платок и подаю ему, теперь он кашляет глухо, сплёвывая в платок с именными вензелями капельки алой крови.

- Шшш, Блейз, всё будет хорошо, я исцелю тебя… - шепчу я ложь, ласкающую ухо, - я с тобой и не променяю тебя ни на кого, - «до самой смерти» - вертится на языке, но я не даю этим страшным в своей правдивости словам сорваться с губ.

- Когда ты перестанешь кашлять, я позволю тебе… овладеть мной потому, что уверен - рана давно зажила, и теперь можно будет нам обоим быть… равными. Прости, что не сделал этого для тебя раньше. Я - ходячая гордыня, возлюбленный мой, ну, ты уж и сам понял, с кем связался, правда?

Он молча кивает, боясь очередного приступа кашля.

Я специльно говорю, как Блейз - это сближает нас.

Но, кажется, приступ отпустил, Блейз счастливо улыбается мне, потом бежит, нагой и босой (конечно, мы же опять ничего не взяли из дома!) в маленькую ванную, прополаскивает рот и горло, и бежит обратно - ко мне.

- Когда ты вошёл, мне было совсем плохо, ты просто не целуй меня теперь, а то я боюсь, что заражу тебя, ладно?

- Нет уж, Блейз, твоя болезнь - следствие черномагического проклятья, наложенного на тебя Ремусом…

- И он по-прежнему внизу?!

- Да, я почти привёл его в сознание, дав ему камень ещё раз, но он не помнит, что сделал с нами, зовёт тебя «умничкой» и не испытывает никакой агрессии по отношению к нам с тобой, хотя я сказал ему, что мы стали любовниками полмесяца назад. Он даже не придал этому факту никакого внимания, а удивился, когда я сказал, что его выгнали из Школы, выспрашивал, за что, а я ему и намекнул… Только он всё равно ничего о последнем, в общем, о времени, проведённом нами, пусть и не каждый час вначале, но в итоге, вместе, ничего не помнит. Я даже радуюсь, что он не помнит о том ужасе, который натворил, будучи невменяемым…

Так вот, я хочу сказать, что твоя болезнь не заразна, ибо проклятье было наложено только на тебя, и ты знаешь это… иди ко мне.

Кажется, обессилевший, Блейз впивается в мои губы таким жаждущим продолжения поцелуем, словно мы по-настоящему долго не виделись или были разлучены. Он совсем ещё юн, и только этим я могу объяснить такую страстность после натиска болезни, да ещё неумеренным чувством ко мне.

Я хочу быстро раздеться, чтобы продолжить игру «на равных», но Блейз, не спеша, берётся раздевать меня сам, я лишь стараюсь целовать его горячий рот, чувствуя во рту вкус его крови, столь схожий с послевкусием дамасского клинка, что мне кажется - я целую сталь.

Для меня это столь интригующе, что, когда Блейз достаточно быстро расправляется с моими одеждами, я ложусь рядом с ним под одеяло и чувствую, как он трепещет всем телом.

- Тебя знобит, возлюбленный мой?

- Не пойму - то ли это озноб, то ли предчувствие долгожданного обладания тобой, мой непокорный граф Снейп.

- Ты… так мечтал об этом?

- Да-а, - почти стонет Блейз.

Внезапно он отодвигается и спрашивает со страхом:

- А… Люпин не придёт нас… проведать?!

- Не думаю, он сейчас мирно спит.

- А ты не удостоверишься в этом, Сев?

- И не подумаю - покидать тебя, разгорячённого, ради сомнительного удовольствия наблюдать Ремуса спящим, - и в этот момент я действительно верю, что люблю своего молодого, пылкого любовника, хоть и смертельно больного, больше Рема, моего Рема, который чист, как дитя, и ничего не помнит об учинённых им зверствах, но, тем не менее, совершившего их…

Я ласкаю Блейза, он - меня, нам так хорошо вдвоём! И не нужно никакого Рема. Чтобы вот так, отдавшись чувству без доминирования разума, медленно покачиваться на волнах неторопливых ласк, потом мы, словно сговорившись, вспыхиваем страстью друг к другу и начинаем неистово сплетаться в крепких обътиях… как же, оказывается, хорош, этот полуразвалившийся дом, раз и в нём можно предаваться такой страсти, что, кажется, старая кровать с балдахином в слизеринских цветах, из которой Линки слегка выбил пыль, кажется, вот-вот развалится - так жалобно она скрипит… я ложусь на спину, слегка расставляя ноги, Блейз укладывается на меня.

- Приподнимись повыше, - отчего-то шепчу я, словно в соседних спальнях спят люди.

- Да, вот так, - я закидываю на плечи Блейзу ноги, и он приподнимается ещё выше, а вместе с ним изворачиваюсь и я, подставляя ему для входа анус.

- Дальше справишься без моих комментариев? - изнывая от вожделения быть, наконец-то познанным Блейзом, хрипло спрашиваю я и, чтобы скрыть неуместную ироничность вопроса, я целую моего возлюбленного в ожидании дальнейших его действий, которых ждать не приходится - он мягко, но с небольшим нажимом, растягивает меня пальцами, так мастерски обходясь с простатой, что я по привычке, кусаю губы.

- Ну же, Сев, так больно?

- Н-е-ет, хор-рошо.

- Так говорю тебе снова - отпусти себя, будет только лучше нам обоим, правда, а то ты так кусаешь губы, что я чувствую себя твоим персональным мучителем.

- Моими персональными, как ты правильно выражаешься, мучителями были Люциус Малфой и Бэллатрикс ЛеСтранж, а вовсе не ты, мой возлюбленный - просто я не кричу, когда меня… так страстно любят. Ну же, продолжай, Блейз, а то мне хочется тебя всё сильнее.

- Lumos maxima!

- Зачем эти свечи, Блейз?

- Чтобы мы могли видеть глаза друг друга.

И он входит мягко, на величину головки, в меня, в начале пострадавшего, потом излечившегося варварским методом, ну, а потом… просто обуреваемого гордыней, в случае с долготерпеливым, не жалующимся Блейзом, оказавшейся попросту излишней и ненужной, потом, удостоверившись, что мне совсем не больно, входит наполовину, я издаю выдох, не больше, но Блейз понимает меня и без слов и погружается в меня полностью. Я же испытываю это быстро забывшееся, такое желанное, чувство наполненности… он лежит так во мне несколько долгих, но не затянувшихся, секунд, потом выходит из меня, вызывая вздох разочарования, но тут же входит снова… постепенно, теперь он уменьшает амплитуду, но двигается быстрее и быстрее, мне уже нужна его рука, как вдруг мир приобретает не присущие ему, слишком яркие краски, я слышу, как под половицей в соседней комнате шныряет мышь, останавливаясь и грызя что-то… я ещё успеваю подивиться, что она, половицы от голода грызёт? Пустая, шальная мысль, потом (на самом деле всё происходит очень быстро, просто каждый миг воспринимается отдельно от остальных) я ощущаю малейшее изменение угла в движениях Блейза, но мне не-ве-ро-ят-но, безумно хорошо - каждая частичка тела поёт, исполняет гимн Любви плотской, а концентрация поющих микроскопических точек там, между ногами настолько велика, что, кажется, всё межиножие - единая остро чувствующая зона, вот мой возлюбленный, чувствуя, что мы оба на грани, протягивает руку к моему пенису, но я перехватываю её, не давая коснуться себя, яркость мира там, за стенами, громкость тамошних звуков, запах Блейза, сводящий с ума, всё та же чертовка - мышь, всё набирает скорость, кружит вокруг и внутри головы и… вдруг взрывается струйкой спермы, а Блейз заполняет меня своим горячим семенем изнутри… о, боги, боги, боги! А я ведь и не думал, и думать не смел, что мне с кем-либо, кроме того, прежнего Рема, будет лучше, и вот, без изысков, в классической почти позе, которую Блейз из-за ограниченности и «приземлённости», как он сам выражается о Клодиусе, и не знал, и совокуплялись они, как два бревна, лёжа строго друг под другом, я кончаю без руки Блейза, чувствуя весь мир - от мыши под половицей до дыхания мегаполиса… Со мной такое впервые, и я не знаю, как к этому отнестись, но уверен - мне это нравится… Пожалуйста, не умирай, Блейз! Ну, а что же тот, Арес (больно кольнуло сердце) Горт, неужели так и насиловал любовника, согнутого в талии и со сломанными ногами?! Ведь нет, но этой простой позой тоже не пользовался, видимо, из-за перебитых и никак не сраставшихся правильно ног…

И вот, оказывается, просто изучив неизвестную позу на самом себе, прочувствовав её, Блейз оказывается в состоянии не просто воспроизвести её подобно школяру, но и сделать нечто… невообразимое, неведомое, чему не находится слов в родном языке, а хочется произнести: «Grando, belissimo!»

- Ты превзошёл учителя сегодня, - говорю я, прижимая всё ещё дрожащее после оргазма (или от слабости?) тело возлюбленного к своей горячей груди. Он, не в состоянии выровнять дыхание (всегда этим страдал только я, значит - от слабости), спрашивает, тяжело дыша:

- По… Почему ты не дал прикоснуться к своей плоти?

- А ты как думаешь, «умничка»?

- Ты… же кончил… сам.