(Не) Пара для генерала драконов (СИ) - Валентина Ладная

сдерживать себя не собираюсь. Сделаю то, что столько ночей подряд так жаждало мое тело. Касаться, клеймить своим языком, зубами ее кожу, вбиваться в нее, когда я этого хочу, вот ближайшие планы на этот месяц.

В дверь постучали, и в мою комнату царственной походкой вошла Грета.

— Господин проснулся?

Я хмуро кивнул:

— Мне нужно ненадолго отлучиться.

Она вопросительно подняла бровь. А я не мог не пояснить. Потому что знал, что эта женщина будет целый день переживать, куда я подевался.

— Я по службе. Вечером буду. А по поводу жены… — скривился, как от зубной боли, но не успел продолжить, Грета меня перебила.

— Я как раз и пришла, чтобы с вами поговорить о ней.

Я добродушно усмехнулся. Начинается. Грете никогда не нравились мои женщины. Хотя я не так часто приводил их в свой дом и тем более знакомил с кем-либо. Но через Грету было невозможно пройти незаметно. И каждый раз она устраивала целое представление, проверяя на прочность, нет, не мои нервы, а очередной, как она думала, претендентки на мое сердце. Никто не выдерживал ее натиска. Чаще всего я просто молчал, уводил даму к себе, слушая ее недовольные возмущения. И трахал всю ночь, чтобы утром даже не вспомнить ее имени.

Поэтому я ожидал все что угодно, но только не то, что произошло дальше. Грета, переходя на ты, что делала, только когда хотела сказать что-то очень важное, вдруг произнесла:

— Не обижай девочку.

От ее слов я онемел, застывая около зеркала, возле которого спешно заправлял рубашку в брюки.

— Она хорошая девочка, и она та, кто тебе по-настоящему нужен.

А я впервые разозлился на Грету.

— Не лезь не в свое дело. Ты ее совсем не знаешь. И за пушистой бедной овечкой скрывается та еще сука и мразь.

Грета никак не отреагировала на мою пламенную речь. Упрямо поджала губы и, положив на стул чистое белье, ушла, тихо закрывая за собой дверь.

Я вышел следом в отвратительном настроении, мечтая поскорее выпустить дракона.

Спускаясь на первый этаж, замедлился, пока совсем не остановился.

Там в зале стояла серая и… Розали. От вида довольно смазливой служанки, которую я имел слабость иногда, когда сюда приезжал, тискать, скривился. Ее выражение лица не предвещало ничего хорошего. Я специально остался в тени, скрываясь за высокими перилами круглой лестницы, и, как оказалось, очень вовремя.

Напряжение в зале дошло до предела. Я не чувствовал, я видел его в прямой, несгибаемой спине Дары, что, пытаясь избежать конфликта, собиралась уйти. Но Розали хотела другого. Я прекрасно видел, как она намеренно взяла тяжелую на вид вазу и опрокинула ее содержимое на платье серой.

Дара отпрыгнула, отряхивая испорченное платье.

— Ой, какая вы неуклюжая.

Но ничего нахалке не сказала, немного постояла и, резко развернувшись, пошла в мою сторону.

Она не смотрела на меня. Зато смотрел я. Ее лицо кипело от гнева, она сжимала свои маленькие ладошки в яростные кулаки, но сдержала себя, не опускаясь до бабских склок. Пораженный ее выдержкой, я не устоял и вошел в зал, чувствуя всем телом, как она врезается в мою грудь. Ее близость, ее эмоции, все разом обрушилось. Розали, увидев меня, радостно заулыбалась, но не улыбался я. Потому что вдруг почувствовал жуткую необходимость защитить свою пару. Чтобы, проклятье, да… чтобы не чувствовать ее боль и злость… навсегда стереть с ее лица печаль и безысходность… Я, сам того не ожидая, встал перед Дарой. Закрыл, закипая внутри ледяной яростью. Розали побледнела и осеклась. Мигом притихла, покорно склоняя голову. И уже начала разворачиваться чтобы уйти…

— Стоять!

Глава 37

Размашистые, тяжелые взмахи крыльев. Я летел над морем под палящим солнцем, обжигающим и без того разгоряченное, наполненное злой энергией тело. Каждый взмах, и я наполнялся свободой, освобождаясь от груза, что бесконечно давил на мои плечи, прижимая к земле, когда я был вынужден находиться рядом с нею.

Недавняя картина в зале, где не получилось пройти мимо и не защитить свою пару, до сих пор стояла перед глазами.

Я еще ни разу не позволял двум совершенно противоположным эмоциям, яро сопротивляющимся во мне, так бесцеремонно и легко переписывать мои же принципы, с которыми жил не один год и которыми, да, сука, гордился.

Рот искривился от досадной ухмылки.

Никогда не думал и даже не подозревал, что опущусь до темного, жгучего желания пойти на поводу своих инстинктов. Ведь я желал, ой как желал разорвать эту бестолковую служанку на мелкие кусочки.

Сколько еще раз моему дракону придется так непростительно близко приближаться к черте, за которой его будет ждать безумие? И все ради кого? Чужой подстилки, умело притворяющейся моей женой?

Умом все понимал. И что это всего лишь бабские склоки, куда мужчинам, особенно драконам, вход воспрещен.

Но, слушая стук собственного сердца, напряженно пульсирующего в висках, и рев сошедшего с ума дракона, я реально ощущал безграничную власть. Свою власть от натянувшейся в моих пальцах тонкой жизненной нити Розали. Одно мое случайное движение, и от ее смазливого личика, да и в принципе от нее самой, ничего больше не останется.

Не знаю, чьими молитвами, но мне все же удалось побороть свою звериную ипостась. И уговорить дракона, стоящего в боевой стойке с глазами, полными ярко-алой ярости, превратить кровавую расправу в безжалостно холодные слова.

Сказал. А когда триумфально развернулся, ища глазами одобрения, то со скоростью света полетел вниз, разбиваясь вдребезги о полный ненависти и упрека взгляд серой.

Никогда не думал, что я настолько зависим от чужого мнения. Или отношения. Всегда было глубоко насрать. Но здесь меня это не просто задело — понесло куда-то за пределы моего терпения, где я подыхал от ее эмоций. Не удержался и сполна наказал, говоря хлесткую, бьющую наотмашь фразу.

— Ты такая жалкая, что не способна даже дать отпор какой-то служанке. Совсем не пара для черного дракона, который не знает, что такое страх. Но прекрасно осознает, что такое честь, Дара.

Да!

Ее вкусные настоящие эмоции на бледном от шока лице. Я чуть не кончил, как какой-то юнец, смакуя ее вздох и взмах ресниц с проступающими на них хрусталиками слез. Хотелось выпить ее боль, попробовать на вкус. В горле аж свело от этого порочного, необыкновенного желания языком слизать каждую каплю.

И сейчас, летя над морем, слушая его шумные звучные песни, я на мгновение закрыл глаза, наслаждаясь ветром, скользящим по блестящей чешуе. Он, как умелая любовница, ласкал работающие на пределе