Застывший шедевр - Инесса Рафаиловна Давыдова

несколько часов до смерти, минимум за шесть, – констатировал патологоанатом, взял ножницы и начал осторожно снимать швы с длинного срединного разреза. Вооружившись костотомом15, Смирнов приступил к вскрытию грудной клетки.

– На мое место метит, – усмехнулся патологоанатом и жестом показал полковнику на срезанный шовный материал, – если так дело пойдет, к следующей жертве приколет протокол вскрытия.

– Зачем он наложил швы? – Лимонов отер платком лицо.

Смирнов заметил, как дрожат у полковника руки.

– Не хотел портить картину. Я читал протоколы вскрытий предыдущих жертв, видел снимки. Для убийцы, как я понимаю, дело архиважное – имитировать картины Караваджо.

Взгляд полковника застыл на растерзанном теле женщины, которая комплекцией походила на покойную жену, его захлестнули воспоминания. Прошло уже пять лет, но он до мелочей помнил тот день, когда увидел ее безжизненное тело, накрытое белой простыней до подбородка, скрывающей следы удушья. Любовь всей жизни, его веселая и никогда не унывающая жена, нежнейшее создание, лежала на холодном металлическом столе с распахнутыми от ужаса глазами. Он, поймавший свыше четырех десятков особо опасных преступников, не смог защитить от монстра собственную жену.

Смирнов раздвинул мышцы по обе стороны грудной клетки и брюшной полости. Распахнутые ребра выпирали наружу, как остов корабля.

Полковник знал, что перед препарированием обычно судмедэксперт приступает к эвисцерации16, а затем проводит взвешивание органокомплекса, но в данном случае убийца уже извлек органы из тела, поэтому ассистент патологоанатома двинулся к контейнеру с встроенной охладительной системой, какие обычно используют для переноски донорских органов. Он начал распаковывать герметичные пакеты, отложив в сторону улики с пометкой «Дастан Дзасохов». Затем поочередно взвесил органы на анатомических весах.

Полковника качнуло вперед, Смирнов поднял на него опасливый взгляд.

– Надеюсь, вы не клюкните носом в труп? А на вид вы тертый калач…

– Видать, возраст берет свое, – буркнул полковник и сел на стул у стены.

– Тут, батенька, не возраст, а ваше отношение к собственному здоровью. Когда последний раз спали? Я имею в виду полноценный восьмичасовой сон.

Лимонов фыркнул и отмахнулся, давая понять, что не помнит такого.

– Ну и кому вы делаете лучше? Не себе уж точно. Им? – Смирнов показал на тела жертв. – Тоже нет. Пропустите важную улику, и убийца уйдет. Сон, батенька, самое важное в нашем деле.

Полковник не сводил глаз с тела жертвы. Сейчас ему казалось, что сама смерть вступила с ним в свой безапелляционный разговор. Она, словно эксперт, показывала ему ссадины, синяки и кровоподтеки, будто рассказывала историю своим ледяным черствым языком.

– Он изъял все органы, кроме матки и придатков.

Голос Смирнова прогремел, словно гром, рассекающий тучи. Он кинул на полковника оценивающий взгляд, подметил неестественную белизну лица и предложил:

– Вы посидите в приемной, я к вам выйду, когда закончу.

Долго уговаривать не пришлось, полковник поспешно поднялся со стула и покинул прозекторскую.

†††

К своему удивлению, Кира быстро нашла общий язык с владелицей ателье и ознакомилась с договорами цехов, которые обслуживали предприятие последние десять лет. Правда, чтобы получить заветные адреса, ей пришлось выслушать стенания по поводу тяжелого положения дел в стране и в этом конкретном бизнесе. Из какого именно цеха пришел жилет, который использовал убийца, выяснить не удалось, и ей предстояло проехать по трем адресам.

Два адреса оказались бесполезными, с недавнего времени предприятия прошли перепрофилирование и теперь базировались на изделиях другого типа. Перекусив в кафе с новым «напарником», Митяева направилась по последнему адресу. Пока они ехали на северо-восток Москвы, Иван сообщил, что по третьему адресу частенько находили неопознанные трупы с раздробленными костями и изуродованными лицами. Он попросил следователей убойного отдела присоединиться к Митяевой, чтобы обменяться информацией и решить, стоит ли продолжать поиски в этом направлении.

«БМВ» остановилась у заброшенного здания, в котором когда-то находился пошивочный цех. Ныне мрачное бетонное двухэтажное здание с выбитыми стеклами служило притоном для наркоманов и бомжей.

Из полицейской машины выбрался худощавый мужчина лет сорока с орлиным носом и резкими чертами лица. Его острый взгляд придирчиво осмотрел майора, потом машину и на несколько секунд остановился на идеально скроенном костюме телохранителя. Следователь протянул ей руку и представился:

– Сухоруков Андрей Павлович.

Кира еле сдержалась, чтобы не скривиться от излишне сильного рукопожатия.

– Меня ввел в курс дела ваш коллега. Так с чего вы взяли, что наши дела связаны? Почерк совершенно другой.

Кира объяснила, что убийства, инсценированные под картины Караваджо, начались недавно, но они были не первыми для Отверженного. Где-то и на ком-то он уже практиковался.

– Ваш убийца не душитель, убивает гуманно, если так можно сказать. Наш агрессивен, не может себя контролировать. Он кромсает тела, душит, забивает на смерть битой.

Кире не хотелось спорить, и тем более убеждать следователя, ей нужно отработать версию и приниматься за другую. Она показала на полицейскую машину и спросила:

– Вы привезли дела? Мне бы хотелось взглянуть.

– Пожалуйста, если вам больше заняться нечем, – съязвил Сухоруков.

После просмотра фотографий и протоколов вскрытия Кира поняла, почему следователь занял такую позицию. Почерк убийц был настолько разным, что никому и в голову бы не пришло, что это один и тот же человек. Отверженный не только сохранял лица, но и придавал им особый взгляд, мимику. Его жертвами становились люди социально защищенные, а вот жертвы убийцы, которых сейчас рассматривала Кира, были бомжи, наркоманы и все как один – мужчины. Лица отсутствовали, тела растерзаны, их словно рвали на куски. Но кое-что Кире все-таки бросилось в глаза.

– Обратите внимание, что убийства прекратились с двадцатого июня, – подметила Кира, – после этой даты вы не обнаружили ни одного трупа.

– Ну и что? – с безразличием парировал Сухоруков.

– А то, что наши начались с тридцатого июня, так что отработать версию все же нужно.

– Он и раньше делал перерывы…

Вынув из багажника фонарик, перчатки и медицинскую маску, Кира двинулась в сторону здания.

– Мы оглядимся здесь, если хотите, присоединяйтесь.

Идея Сухорукова явно не радовала, но делать нечего, вдруг девчонка что-то найдет и припишет себе все заслуги. Он годами бьется над нераскрытыми делами, и пока ни одной стоящей зацепки. Следователь вытащил фонарик из бардачка и, ворча себе под нос, двинулся за странной парочкой. Особенно его раздражал щеголь в синем костюме.

– Когда вы опрашивали очевидцев, никто из них фургон не упоминал? – Кира зашла в здание.

– Нет, – недовольно буркнул Сухоруков. – Когда мы находили трупы, здесь не было ни души. А все обитатели этого притона шли в отказ, как три обезьянки: ничего не видели, ничего не слышали, ничего не скажем.

Следователи блуждали по длинным лабиринтам