Наукамоль - Хали Джейкобсон

тому же я в Калифорнии всего второй месяц и совсем ничего не знаю о местных знаменитостях. Признаюсь, никогда особенно не интересовался подобными вещами.

– Что ж, отлично. Значит разговор может получится интересным. В этом доме у гостей одни только и разговоры о Гарольде. Здесь бывают только лишь большие шишки, поклонники и подлизы. Это утомляет. Помню свой первый год в Калифорнии – это волшебство. Завидую каждому новоприбывшему сюда. Второй раз таких чувств уже не испытать, я много путешествовала, много чего повидала. Сюда обычно приезжают в поисках лучшей жизни, начать все с ноля. И эта особенная атмосфера влюбляет в себя навсегда. Здесь найдётся место кому угодно, здесь нет никого лишнего. Мне было 22 года, сыну 4 года. Я жила в Дании. Ни о какой помощи думать не приходилось. Отец от Гарольда отказался, да и зачали мы его честно сказать по пьяной глупости. Я решила сохранить ребёнка, наверное, если бы ни это, то я сторчалась бы или как минимум спилась. С самого детства будучи отшельником я была далека от своей семьи. Меня воспитывала тётя и я для неё была неожиданной обузой, свалившейся на её шею. Особенно учитывая, что она не была близка с моими погибшими родителями. Так я росла сама по себе – гулящей оторвой, моей семьёй была улица. Готы, рокеры, панки, с кем я только не водилась. Мяса я практически не ела, тётя была небогатой и конечно экономила на мне. Но это как раз один из тех случаев, когда зло превращается в добро. Я благодарна ей за то, что она неосознанно привила мне тем самым вегетарианский стиль питания. Я не держу обиды за это, она такая же жертва обстоятельств. В общем семьи у меня не было и рождение Гарольда все поменяло, уберегло меня от кончины на какой—нибудь помойке. В общем я пошла работать. Образования у меня не было, кроме как нескольких лет церковной школы. Знакомая помогла мне устроиться помощницей ветеринара. Каждый день я сталкивалась с болью животных, по ночам я часто плакала, из—за неприятия жестокости мира. Тогда то я и стала благодарна судьбе, за то, что в моей тарелке всегда было так мало мяса. Вечный холод, отсутствие перспективы и просто отсутствие уюта в душе, заставили меня принять решение уехать. Я даже не колебалась и не сомневалась в своём выборе – уехать как можно дальше. Так я и оказалась здесь. Я сразу же ощутила себя дома, это чувство незнакомое мне с рождения. У меня не было жилья, денег, работы, только голодный ребёнок и неопределённые перспективы. Но как только моя нога ступила на эти земли я словно очутилась в потоке. Все складывалось удачно с самого начала. На пароходе на пути в Калифорнию я познакомилась с Мартином, он ехал к брату и пообещал приютить нас на пару месяцев пока все не утрясётся. Он был перфекционистом и готовился к своему переезду несколько лет и это при том, что его младший брат уже пять лет находился там. Он называл меня спятившей авантюристкой. Сам он несколько лет усердно готовился, изучал английский язык и планировал свою жизнь на годы вперёд. Несколько месяцев я работала в забегаловке Junk Food. Меня это полностью устраивало, я комплектовала заказы, для этого не надо было хорошо знать язык. Длинные смены, бесплатное питание, но оплата достойная, хватало на детский сад для Гарольда и на комнатушку в квартире Йорна. Это тот самый младший брат Мартина. С меня не брали плату, но я настояла на этом при первой же возможности. Нам всем было комфортно вместе, Йорн жил со своей девушкой Глорией, Мартин почти все время пропадал на работе, рабочих командировках, и вечерних курсах. Он был инженером по профессии и сходу был нарасхват на рынке труда. Мы с Йорном сразу же сдружились, нас связывал общий дух протеста, он был фанатом рок музыки и жил как настоящий рокер. Его тело было наполовину в татуировках, и он постоянно размышлял над тем куда бы набить очередную наколку. В один из таких вечеров он подошёл ко мне с чернильным пером и попросил нарисовать льва на его правом плече. Картинка была довольно сложная и Йорн сказал: «Намалюй хоть что—нибудь похожее по размеру, мне просто надо примерно оценить, как это будет на мне смотреться» Рисование было моим увлечением, нераскрытым талантом. Но сколько себя помню, с самого детства рисовала, где угодно и чем угодно. Чаще всего просто веточкой на гладком песке. Когда я закончила Йорн продолжал бубнить, о том чего я так долго вожусь. Но когда он взглянул в зеркало его глаза округлились словно он увидел самого дьявола: «Это просто невозможно! Как, Тереза… Тереза, как ты это сделала? Твою мать, это просто шедевр!» Он сиял и улыбался как дитя. Этот двухметровый татуированный бородатый дядька прыгал и скакал по комнате от счастья словно викинг выигравший тяжёлое сражение. Он кричал и визжал от восторга. Затем молча выскочил из комнаты и побежал на улицу в неизвестном мне направлении. Через несколько часов он вернулся со своим приятелем, который в свою очередь как оказалось был профессиональным тату мастером. На плече Йорна уже красовалась свеженабитая прямо поверх моего рисунка татуировка.

Коди – тот самый тату мастер, расспрашивал меня кто я такая и чем занимаюсь, где научилась так хорошо рисовать и какой у меня опыт: «Почему ты мне о ней ничего не говорил?» – Коди вопросительно уставился на Йорна. «Да я вообще не знал, что она умеет рисовать, да ещё так словно Господь ей даровал свои руки! Она вообще сверхчеловек, не ест мясо, все время при деле и спит по четыре часа» Коди смотрел на меня с восхищением, а Йорн не мог отойти от зеркала около часа, бесконечно любуясь своей новой татуировкой. Коди предложил мне прийти к нему в салон и попробовать свои силы. Я сомневалась в своих способностях, к тому же работа и ребёнок занимали основную часть моего времени, и я была вполне довольна текущим положением вещей. Но Йорн услышав мои отговорки воскликнул:

«Клянусь, Коди, если она не придёт к тебе сама на своих ногах, то я просто приволоку её к тебе на своём плече! Ты будешь рисовать, Тереза, даже если мне придётся пойти на преступление. Это твой дар!» Через несколько дней я пришла к Коди, и он попросил меня нарисовать ещё несколько эскизов чтобы протестировать мои способности собственными глазами. В тот же