Нежнорогий возвращается в лес - Римантас Будрис

«Прекрасно, что эта сказка никогда не кончается!» — обрадовался сам про себя человек, дружный с солнцем. И бросил взгляд на реку. А там, ну и ну, бьется на льду белая птица!

Человек обернулся и побежал бегом. Прочь от берега, за пригорок с лениво выгнутой, прогретой солнцем спиной.

Есть ли на свете волшебное слово, которое в силах помочь белой птице весны? Вдруг человек знает это слово? Но тогда почему он убежал?

О! Он возвращается. И тоже спешно. Но зачем у него в руке топор? Железо в руках у человека чаще всего не к добру, много зла причинило оно.

— Не гусь на льду! Не гусь на льду!

Истошно голосит ворона. Нарочно отстала от всех: проверить, что это забелело на реке. Теперь летит назад, к остальным воронам, несет им новость:

— Не гусь примерз! Не гусь примерз!

Завопила, загалдела вся воронья стая. Все изумлены, нет конца удивлению.

А человек пытается столкнуть на воду лодку. Вот незадача: и лодка припаяна льдом. Человек поднатужился, налег на нос лодки, расшатывает, качает ее. Наконец удалось отпихнуть лодку от берега. Человек взял длинный шест, оттолкнулся, поплыл прямо на птицу. Неширока речная стремнина. Лодка разогналась и уже на отмели. Человек вышел, побрел пешком к ледяному островку. В руках — топор.

Бьется лебедь, трепещет. Но не выручат его крылья. Лебедь поник. Смотрит на человека. Тоска у птицы в глазах.

Человек спотыкается, скользит. Лебедь приник ко льду. Вода рядом бежит, журчит беззаботно. Ей все нипочем. У нее свой путь. Свои сроки. И ей все равно, началась или кончилась белая сказка…

Человек занес топор.

Острый металл вонзился в белый лед. Осторожно работает человек, боится задеть птицу. Чтобы не оборвалась белая сказка.

Вот лебедь и вынут изо льда.

Человек взял белую птицу и понес ее под мышкой, точно гуся. Лебедь вытянул шею, завертел головой.

— Не гуся несут! Не гуся несут!

Вороны разорались на всю округу. Кричат вдогонку человеку с птицей. Их не проведешь. А если воронье узнало, то и до остальных дойдет, как оно было.

Нелегко грести одной рукой. Но берег сам охотно бежит навстречу.

Хрустит у реки подхваченный морозцем наст. Ступает по нему человек с белой птицей в руках.

Идет и размышляет о белой сказке. Не кончается она, нет, не кончается.

— Папа, ты кого принес?

Тоненьким, нежным голоском, как у полевого жаворонка, спрашивает мальчуган с крыльца. Белая сказка для него только начинается.

— Птицу от облака несу.

— Упала или сама прилетела?

— Облака ее принесли и оставили нам.

— Ты видел, как несли?

— Видеть не видел, а знаю. От перьев веет высоким ветром.

— Не гуся несут! Не гуся несут!

Вороны еще не опознали, что за птица. Вот и кружат, беспокоятся, изнывают от любопытства.

Солнце уронило жаркий луч. Белой весенней птице. И человеку, своему давнему другу. Луч отыскал окно. И в доме у человека стало светлей.

— Вот оно как! Не всегда река к птице добра.

На перьях птицы — налипшие комочки льда. Надо хорошенько нагреть ладонь, чтобы легче отставали.

— Папа, а где он будет жить?

— Покамест в гусятнике. Отгородим закуток, пусть отдохнет, подкормится…

— А потом?

— Потом отпустим обратно, под облака.

— Зачем отпустим?

— Чтобы стали облака еще белее… Пусть несут весну.

— Разве это облака несут весну?

— Да, детка, облака. И голубые небесные мельницы, чьи крылья вертит ветер.

— Почему на небе мельницы голубые?

— Потому что весенний ветер голубой.

В хлеву тепло и никакой голубизны. Нет звезд, не блестит вода. Ни льда, ни белого снега. Тихо шуршит солома, есть в ней что-то от далекого лета.

— Было-было…

— Было-было…

— Шелестели-шумели, стояли-качались… ласкало солнышко, наливалось зернышко…

Вздыхает солома, не может нашуршаться. Что ни ночь, оживают в ней воспоминания.

— Одна судьба, — проскрипела старая гусыня. Крупная. Увесистая. По-лебединому белая.

— Никак, и тебе приспичило в облака? — вкрадчиво хихикнула в углу ласочка. Она собралась на ночную охоту.

— С какой стати в облака? — фыркнула гусыня. — Я другое говорю: у нас, и у этого белого гостя — лебедем его кличут — одинаково бело перо. Поклевали кой-чего и он, и мы, на одной соломе сидим. Зачем летать… Зачем суетиться… Одна судьба…

— Вдаль… Вдаль… Послушайте, как шепчутся звезды там, в вышине. Они говорят: весна… уже наступила…

Лебедь весь обратился в слух и расслышал, как шепчутся звезды.

— Какие там звезды — крыша над нами!

— Да, крыша, крыша!.. Отличная, прочная крыша. Тяжелая, толстая…

Загоготали, забеспокоились гуси, перекрикивают один другого. Старая гусыня умнее всех, она знает, что говорит. Жирная гусыня, она самая умная. Ого! Умнее нашей жирной еще поискать…

— Вдаль…

— Послушай, зачем тебе улетать? Подумай сам. Взвесь и прикинь. Мы — белы. И ты бел. Мы никуда не летаем и даже не хотим. Кто-кто, а уж мы знаем, что хорошо, что плохо. Зачем летать такому белому да большому, как мы?

— И облака белы, а высоко…

— Облака? Большое дело!.. — возмутилась в своем закутке свинья очень ценной и чистой породы, хотя в облаках она разбиралась немногим лучше любой худородной хрюшки.

— Н-да… облака… — большая гусыня вежливо умолкла.

А наутро сквозь запыленное оконце глянуло солнышко.

— Здравствуйте, я свечу и грею.

Появился человек — друг солнца. Взял лебедя и ушел.

— Уносит… Уносит… — запричитали, забеспокоились гуси.

Но жирная мудрая гусыня их осадила:

— Не гуся уносит, не гуся…

Высоко в синем небе тянется караван гусей. Летят серые дикие гуси.

— На север! На север! Вдаль…

Птицы летят на родину.

Человек отнес лебедя на реку. Он долго слушал, как тонко посвистывали могучие крылья. Пусть еще белее станут облака. Пусть не кончается белая сказка.

Апрель. Ночь ясного месяца

Зяблик прыгал по жердочкам, щебетал, «рюмил» и вдруг рассмеялся. Звонким смехом, на весь домик. И мое тесное жилье озарилось весенним светом. Ведь песенка зяблика — это смех, радостный смех птички, охваченной весельем, когда она видит солнце. С утра начнет и хохочет день-деньской напролет. И завтра будет смеяться. И все последующие дни.

А еще прежде однажды утром я очнулся от нежной мелодии — не то флейта, не то гобой. Какой-то затейливый весенний инструмент. Это черный дрозд приветствовал весеннее утро. Черный дрозд — птица чащобы. И песня его насыщена тенистым сумраком ельника, глубинной мудростью леса.