Стефан Цвейг - Сергей Романович Федякин

И. В. Гёте

В феврале 1907 года Стефан Цвейг окончательно решил съехать с квартиры родителей и арендовать в Вене отдельное жилье для работы. «Я специально выбрал маленькую и в пригороде, чтобы высокая плата не стесняла моей свободы. Я не покупал слишком хорошей мебели, потому что не хотел ее “жалеть”, как мои родители, в доме которых на каждое кресло полагался чехол, снимавшийся только с приходом гостей».

Назвать его квартиру на Кохгассе, 8, «маленькой» довольно сложно, все-таки она состояла из трех комнат, отдельной кухни, балкона и коридора. И уж тем более «пригородом» столицы роскошные дома, расположенные на этой оживленной улице, давным-давно не являются. Свое название улица получила в 1862 году в честь известного повара (по-немецки Koch) Андреаса Деллафуса (Andreas Dellafuß), который еще в 1787 году построил себе поместье в самом начале улицы Блюмельгассе{159}, ставшее домом № 1 будущей Кохгассе. К моменту переезда писателя на «поварскую» улицу Кохгассе относилась к новому застраиваемому кварталу восьмого района Йозефштадт. Дом, где поселился Цвейг, был построен в год его рождения.

«На этой первой квартире мне довелось разместить не так уж много сокровищ. Но уже украшали стену тот самый, купленный в Лондоне рисунок Блейка и одно из прекраснейших стихотворений Гёте, написанное его порывистым легким почерком – в те времена это была жемчужина моей коллекции автографов». Речь идет о собственноручной копии лирического произведения «Майская песня», написанного веймарским громовержцем в мае 1771 года. Дабы как можно бережнее сохранять приобретенную реликвию, счастливый обладатель поместил лист в рамочку под стекло и повесил в гостиной. Точно так же он поступит и с добытым пером создателя «Фауста», о котором скажет: «Гусиное перо Гёте я годами хранил под стеклом, чтобы не поддаться искушению взять его в собственную недостойную руку». После войны, уже в зальцбургском доме, он пополнит коллекцию приобретением семи рисунков, выполненных стареющей рукой величайшего поэта Германии и рукописью «Свадебного стихотворения», баллады, написанной И. В. Гёте в 1802 году.

Но это все будет потом, а пока кроме рисунка Блейка и драгоценной страницы «Майской песни» стены гостиной его квартиры, где стояли красные кожаные кресла, столик для кофе и сигар, постепенно стали заполняться эскизами, рисунками, фотографиями, портретами, полученными в подарок от коллег и друзей или приобретенными у проверенных букинистов. «Много замечательного принес мне случай, многое и весьма существенное я получил в те времена, когда авторы, мои современники, не смотрели еще на свои рукописи как на товар, имеющий денежное выражение, и охотно дарили их своим друзьям». За первые полгода после переезда гостиная на Кохгассе преобразилась с появлением в ней портретов и рабочих рукописей Эмиля Верхарна и Шарля ван дер Стаппена, Карла Кламмера, Франца Эверса и Огюста Родена, Вильгельма фон Шольца и Константина Менье, Бёрриса фон Мюнхгаузена и Гюго Салюса – того самого, вместе с которым в ноябре 1906 года Цвейг был отмечен литературной премией имени Эдуарда Бауэрнфельда.

Коридор в квартире был узким, но не ввиду неудачной планировки, а по той причине, что Стефан установил в нем от пола до потолка книжные стеллажи. Во второй, спальной, комнате повсюду в беспорядке лежали бумаги, папки с газетными вырезками, многочисленные каталоги автографов парижских и берлинских аукционных домов и антикварных книготорговцев. «Я систематически и очень тщательно собирал все каталоги автографов, выпущенные с тех пор, как люди стали заниматься собиранием автографов, то есть более чем за сто лет, и собрал воедино такой уникальный материал, которого, думаю, нет ни в Британском музее, ни в Прусской государственной библиотеке, ни в одном учреждении, ни у одного частного лица на свете»{160}.

Беспечно жить на широкую ногу в Вене и в других городах во время долгих путешествий, иметь возможность помогать друзьям и коллегам, искать для них издателей, покупать им книги, одежду, билеты в театры, оплачивать общий счет в ресторане, аренду квартиры и услуги секретаря, все больше денег пускать на расширение коллекции рукописей – все это по-прежнему не слишком сильно расшатывало бюджет 27-летнего ценителя красивой жизни. «Я повесил в своей квартире гравюры итальянского барокко и пейзажи в манере Каналетто; разыскивать все это у антикваров или на аукционах было для меня приятным развлечением, без примеси опасного азарта; я предавался самым разнообразным занятиям, соответственно своим склонностям и вкусам, редко пропускал концерты и выставки картин».

Откуда же он сам получал основной доход в этот период? Я имею в виду не пресыщенного беспечной жизнью барона из «Фантастической ночи», которому покойные родители еще до совершеннолетия смогли завещать «состояние, оказавшееся достаточно значительным, чтобы навсегда избавить меня от забот о заработке и карьере». Гораздо интереснее понять, из каких источников складывался доход самого автора. И Стефан, и его брат, следуя завещанию Жозефины Бреттауэр, по достижении совершеннолетия поровну получили на банковские счета по сорок тысяч крон. Кроме того, с прибыли семейной фабрики каждый брат имел «пассивный» доход в размере еще двадцати тысяч крон в год, что, по словам Альфреда, являлось «щедрым пособием», сопоставимым с зарплатой какого-нибудь управляющего фабричным производством. Какой-то доход Стефан определенно получал от издания книг и публикаций статей, но никогда на него не рассчитывал, а стало быть, строго не учитывал.

Друзья, периодически навещавшие его на Кохгассе, с удивлением отмечали, что с началом самостоятельной жизни Стефан заметно переменился. Отныне по утрам он стал заниматься физическими упражнениями, гимнастикой, чего со школьной скамьи никогда не делал. С приходом весны стал брать уроки верховой езды, а в послеполуденные часы отправлялся в любимый Пратер, в парк Шёнбрунн или в сторону лесистой возвышенности Каленберг, где с удовольствием работал или читал книгу. В те дни он впервые для себя отметил, что прогулки благоприятно воздействуют на полет его фантазии, подсказывают новые литературные замыслы и образы, настраивают на новые поэтические порывы.

Первую его помощницу и секретаршу, приглашенную на Кохгассе, звали Матильда Мандл (Mathilde Mandl). С первых дней работы девушка обустроила на кухне кабинет и навела порядок в корреспонденции своего «директора», а затем и в бумагах его старшего друга, австрийского писателя и драматурга Зигфрида Требича (Siegfried Trebitsch, 1868–1956). Любопытно, что Требич, проживая в Вене совершенно по другому адресу{161}, а в 1907 году официально женившись на Антуанетте Енгалычевой (Engalitscheff), вдове русского князя, убитого в боях с японцами, предпочитал проводить свободное время не у себя на «вилле» с любимой женщиной, а в холостяцкой квартире друга. На протяжении семи лет вплоть до Первой мировой войны именно на Кохгассе у них будет общий кабинет и место для творческих дискуссий. Несмотря на то что Зигфрид Требич был довольно плодовитым писателем, наиболее широкую известность он получил как единственный переводчик на немецкий язык пьес Бернарда