Дворянство Том 1 (СИ) - Николаев Игорь Игоревич

Между Раньяном и Артиго с охранницей остался здоровяк. Он пошатывался, выпучив залитые кровью глаза, двигался враскорячку, словно океанский многолапый зверь под названием краб, надо полагать, пинок Раньяна даром не прошел. Но солдат был упорен и все еще опасен. Раньян потерял еще без малого полминуты, запутав противника сетью ложных замахов и уколов, спрятав среди них один настоящий. Плохо пытаться отбивать удары тяжелым клинком, если у тебя головокружение, а противник быстрее и к тому же легче вооружен. Раньян ткнул солдата в пах, между набедренной пластиной и щегольским гульфиком, который был отделан по краю клапана медными гвоздиками. Дождался, пока здоровяк упадет на колени вторично и прикончил ударом сверху вниз по шее, как палач. Сабля была посредственно заточена, поэтому лезвие не столько разрубило, сколько переломило шейные позвонки.

Бретер взял оружие крепче, повел плечами, стараясь разомкнуть оковы слабости. Кровь, пропитавшая куртку, уже начала остывать, дополнительно вытягивая тепло и силы. Раньян пошел вперед, намереваясь закончить дело. Бретер ничего не имел против бегства кавалерист-девицы, но та решила драться по примеру доблестных товарищей. Пока бретер шел к ней на ватных, подламывающихся ногах, женщина буквально оторвала от себя мальчишку, толкнула за спину и присела, держа обеими руками тесак, почти такой же длины и размеров как трофейная сабля бретера. Раньян запоздало подумал, что надо было в придачу к сабле захватить щит или второй меч, тогда шансов оказалось бы существенно больше. Сейчас, трезво оценивая свое состояние, он давал себе три шанса из пяти, а может быть и поровну, если проклятая тетка владеет оружием на уровне сотоварищей.

- Уходи, я не за тобой, - проскрежетал Раньян, каждое слово продиралось через глотку с усилием, царапая и садня. Бретер уже почти не чувствовал ног и знал, что когда угаснет огонь битвы в крови, скорее всего придется кричать от боли. Если останется жив, конечно.

- Уходи, - повторил Раньян. Больше всего он опасался, что женщина попробует закрываться мальчишкой, но дозорная то ли растерялась и не подумала об этом, то ли имела крепкие понятия о чести, что было редкостью среди наемников, пусть даже на государевой службе. А может неистово надеялась получить награду именно за живого.

- Убирайся, - едва ли не попросил бретер, чувствуя, что вот-вот упадет. Слабость пролилась в левую ногу, как моча у старика с недержанием, неотвратимо и неостановимо, так, что никакое усилие воли уже не могло помочь. На фоне этого рана в груди ощущалась как легкая ссадина, хотя там явно было что зашивать хорошему хирургу. Левая рука действовала плохо из-за пореза топором.

Женщина, упрямо стиснув бескровные губы, шагнула вперед, тесак она держала уверенно, правильно, уперев локоть в бок, чтобы меньше уставать. Левую руку вытянула вперед и немного в сторону, намереваясь принимать удары на латную перчатку. Странно, что, явно будучи смелой, она удерживалась от боя прежде. То ли выполняла приказ, то ли не хотела делить славу и награды с коллегами. С другой стороны, мотивы не важны, главное, что не вмешивалась.

Раньяну пришлось встать прямо, поровну распределив вес на обе ноги. Глянув, как двигается соперница, бретер пересмотрел шансы, приписав ей три успеха из пяти вместо прежних двух.

Они обменялись парой осторожных ударов на пробу, и дозорная осмелела, поняв, что страшный мечник уже не такой страшный и едва стоит на ногах. Женщина атаковала с быстрыми подшагами и отскоками, даже не стараясь особенно попасть, просто выматывая бретера еще сильнее. Клинки сталкивались с жестяным стуком, и Раньян отстраненно подмечал, что тесак у соперницы слишком тяжелый для полноценного фехтования, чистое оружие войны для прямого удара без изысков, поэтому взмахи медленные и защита достаточно слабая. Но бретеру сейчас и этого хватит.

В тот момент, когда дозорная, осмелев, начала обходить его сбоку, вынуждая резво шевелить ватными ногами, громко щелкнула тетива из свиных кишок, из темноты в голову женщине прилетел свинцовый шарик. Она потеряла равновесие, махнула тесаком наугад, а Раньян, заученно, с точностью пружинного автоматона рубанул противницу по ноге чуть выше колена и, на подъеме клинка зацепил острием кисть вооруженной руки, распоров кожаную перчатку на внутренней стороне запястья.

Женщина отступила на шаг, затравленно озираясь, по ее лицу змеилась струйка темной крови. Затем дозорная побежала, неловко, шатаясь и прихрамывая. Артиго снова закричал, отчаянно протягивая руки ей вслед. Раньян долго, протяжно выдохнул, оперся на саблю, теперь двумя руками. Криво усмехнулся, подумав, что снова живой.

Снова…

Мимо проскакала лошадь, которой неумело правила Хель. За ней топал Кадфаль, держа на плече палаческую дубинку. Из темноты выступила Гамилла, взводя баллестр, благо винтовой механизм позволял делать это на ходу. За спиной арбалетчицы мелькали еще какие-то тени, видимо прочие спутники. Кажется, они были твердо намерены завершить все, что не удалось Раньяну, то есть перебить дозор окончательно и вернуть юного беглеца. На соседней улице колотился бабий вопль «Ай-яй-яй!!! Убили, всех убили, совсем-совсем перебили, люди честные, люди добрые, да что же это делается?!!»

- Руку давай, - властно сказал Пантин, протягивая свою. И Раньян, жутко стыдясь собственной слабости, принял помощь, тяжело опираясь на бывшего наставника, считая урон. Рассеченный лоб, порезанная рука, колотая рана в груди – это все не страшно, здесь требуются лишь нитка с иголкой, а также крепленое вино, чтобы выжечь яд, который источают железо и сталь. А вот рубленая рана в поясницу легко могла сделать бретера калекой. По меньшей мере, калекой. Каждый бретер знал, что выжить можно даже при рассеченной печени, для этого нужно чудо, но такое бывало. А вот если топор действительно задел или хотя бы отшиб почку, это плохо, по-настоящему плохо. Оставалось только надеяться, что кираса была прочна, Хель действительно хороший лекарь, а самоограничение Патина в магии касается лишь убийства других людей. Немного целительного волшебства сейчас было бы очень к месту.

- Как-то нехорошо получилось, - выдохнул Раньян, и ему стало еще противнее. Куда делись прежняя ловкость тела и речи? Раньше красивые слова сами собой просились на язык, достойно венчали поединки, повторялись множеством уст и уходили в народ. А сейчас Раньян не чувствовал ничего, кроме боли, усталости, разочарования - во всем. Он посмотрел на мальчишку, свернувшегося клубком прямо на земле, у коновязи. Артиго выл, как раненый зверек, на одной ноте, закрывая голову руками. Кажется, ребенок обмочился.

- Глупо, - вымолвил бретер. - Как же глупо…

Ему показалось, что тело вдруг стало очень легким, совсем как перышко. Бретер взлетел силой мысли над землей, не понимая, что на самом деле падает навзничь. Глухо, издалека звучали неразборчивые голоса.

«Кладите его»

Это Пантин. Но кого же они кладут? И куда?

«Надо больше огня»

А это Хель, ее голос не спутать, чуть низковатый для женщины, но без мужских ноток. Очень запоминающийся, потому что лишен какого-либо акцента, и приятный, временами кажется, что когда лекарка говорит, она поет без строф и рифмы. Но почему здесь Хель, ведь она скакала на лошади? Или то была не она…

«Режь ремни»

«Ох, ни черта себе! Без этой пластины разрубило бы до брюшины с изнанки»

«Хорошая броня, не сталь, конечно, зато для тайного ношения отменная. Жаль, не починить»

Больно. Вот теперь стало по-настоящему больно. Раньян заплакал бы, если бы мог, но уже не чувствовал тела, во всех членах будто перерезали сухожилия.

«Кровь не останавливается. Попробую сделать плотную повязку»

Кто-то истекает кровью… А кто?

«Да заткните же этого ублюдка!»

Это они о моем сыне, понял Раньян. Хотел сказать, что сами они ублюдки, а ребенок не виноват, и он их всех убьет, если не перестанут оскорблять, однако не успел, проваливаясь в окончательный и благословенный обморок.