Семь печатей тайны (главы из романа) - Константин Мзареулов

Часом раньше в дом вошел, пошатываясь, известный поэт. Популярным он стал еще при царизме, а после революции быстро сориентировался, стал писать по-новому и был обласкан рабоче-крестьянскими правителями. Жизнь вел разгульную, как положено богеме. За последние сутки он успел покутить в шести ресторанах, написал полтора четверостишия, переспал с двумя пылкими поклонницами и ввязался в три драки. День прошел не напрасно. В подворотне поэта ждал приятный сюрприз: роскошная круглолицая красотка чуток помоложе бальзаковских лет. Сочившееся откуда-то сзади голубоватое сияние просвечивало насквозь ее полупрозрачное платье, соблазнительно очертив аппетитнейшие формы, слепленные сплошь из упругих округлостей. Дама утирала обильные слезы и причитала о каком-то Алексашеньке, коего она якобы безумно любила, а если порой изменяла, так это не могло иметь значения. Поэт собрался подкатиться к ней и утешить с перспективой забраться под корсаж, а там уж - и под одеяло. Однако рядом с красавицей вдруг возник незамеченный прежде поручик в дореволюционном мундире и с револьвером в руке. - Дурак вы, сударь,- сказала ему женщина.- Нашли из-за чего стреляться. Изменила - так ее убей, а не себя. Офицер принялся что-то объяснять, экспансивно размахивая оружием. От греха подальше поэт поспешно шмыгнул по лестнице мимо ненормальной парочки. Глянув вниз с площадки второго этажа, он не увидел ни поручика, ни женщины. Вздохнув, служитель музы Эвтерпы позвонил в дверь Жохова. - Заходи, Сереженька,- обрадовался гостю Степан Иванович.- Глядите, товарищи, кто к нам пожаловал! Как там на улице - льёт по-прежнему? - Люблю грозу в начале мая,- машинально пробормотал поэт. - Сейчас уже середина мая,- захохотал Жохов. - Штрафную ему! - завопили гости. Поэта заставили рассказать о недавней поездке по столицам Европы и Америки. Потом он и другие приглашенные читали стихи, травили анекдоты, обменивались свежими сплетнями и строили грандиозные творческие планы. Жохов щедро раздавал обещания, так что обиженных не осталось. Поздно вечером большинство гостей, правильно поняв намек хлебосольного хозяина, начали откланиваться. Только поэт Сережа, явившийся последним, не мог оторваться от наполовину недопитого графина. - Слушай, Серега, мотай отсюда,- по-дружески строго посоветовал Степан Иванович.- У меня, видишь ли, супружница в отлучке - с агитационным поездом по Украине колесит. Так что, сам понимаешь, мне тут третий лишний ни к чему... Он выразительно повел бровями, указав на свою последнюю пассию из МХАТа. - Ухожу,- тоскливо проскулил поэт.- Помоги, Степа, совсем депрессия заела. - Тоже невидаль - депрессия! Бросай, парень, эти господские хворобы... Ладно уж, организую тебе творческую командировку на Кавказ. Шашлыки, вино, теплое море... - Знойные черноглазые провинциалки,- подхватил, возвращаясь к жизни, поэт.- Спасибо, бесценный, ты меня спасаешь. Желаю тебе установить олимпийский рекорд по скачкам на кобылах! Весело мурлыча "Мурку", он вразвалочку спустился по ступенькам. Навстречу поднималась хорошенькая девушка с простым крестьянским лицом, которое показалось поэту смутно знакомым. Пока он пытался вспомнить, где видел эту красотку, она сказала с укоризной: - И не совестно тебе, Сереженька? Ведь жениться обещал, говорил, что больше всех меня любишь. А сам уехал и совсем забыл по Настеньку, да еще дурной болезнью меня наградил. А ребеночек-то на тебя похож родился, а меня в деревне гулящей прозвали. Вот и бросилась я в речку вместе с дитем, а ты даже не вспомнил, как мы... Бесчисленная орда девок с их идиотскими претензиями осточертела поэту хуже партсобраний, но эта оказалась настырнее прочих. Окутанная голубоватым сиянием она приближалась, протягивая руки, которые вдруг превратились в голые кости скелета, и вместо милого простого лица появился череп, на котором колыхались отвратительные клочки истлевшей плоти. Ослабленные алкоголем и сульфидином нервы не выдержали, и кумир позолоченной молодежи, спотыкаясь, метнулся обратно к спасительной квартире Жохова. А вслед ему шипели мстительные слова утопленницы: - Недолго тебе, Сереженька, белый свет видеть. Сам в петлю полезешь... Он исступленно колотил в филенку и, когда встревоженный Жохов в шинели на голое тело отворил дверь, принялся нечленораздельно выкрикивать: мол, там, там внизу, голубым светится, угрожает расправой. Как ни странно, Степан Иванович понял, о чем идет речь. Выхватив револьвер из кобуры, висевшей на гвозде в прихожей, он грозно прорычал: - Слишком много подозрительных личностей у нас по дому шляется... Размахивая "смит-вессоном", Жохов спустился на нижнюю площадку, где был окружен угрюмой толпой детишек с осунувшимися лицами. Но самое страшное над головами детворы покачивалась, ни к чему не подвешенная люлька. Из колыбельки показалась крохотная головка грудного младенца, который приоткрыл беззубый рот и внезапно заговорил на удивление взрослым голосом: - Помнишь, сволочь, как в феврале семнадцатого был комендантом станции Речная? Это ведь ты, прапорщик Жохов, упившись до скотского состояния собственными руками передвинул стрелки и пустил под откос два эшелона с мукой, отчего движение на три дня прервалось. А тем временем в Питере начался голодный бунт, и все мы, по твоей милости, коньки откинули. Ох, ждет тебя расплата... Степан Иванович плохо помнил, какие оправдания выкрикивал, охваченный смертельным ужасом. Кажется, он разрядил барабан револьвера, но пули безвредно пролетали сквозь детские тела. Потом Жохов обнаружил, что лежит на лестнице ничком с завернутыми за спину руками, а вокруг стоят соседи и, что хуже всего, два гэпэушника, которые жили на третьем этаже.

Степан Иванович был в невменяемом состоянии, так что показаний от него ждать не приходилось. Во всяком случае, пока не очухается. Поэтому Шифер положил в карман шинели разряженный "вессон" и грозным голосом предложил ротозеям разойтись, дабы не затоптать следы преступления. Комиссар остался объясняться с подоспевшим нарядом милиции, а Садков проводил до квартиры апатичного Жохова. Дверь им открыла перепуганная дама, закутанная в простыню, из-под которой выглядывали полные голые плечи. Оставив любовников наедине, Антон Петрович, усмехаясь, поднялся к себе на третий, где тоже толпились взбудораженные жильцы. В первых рядах любознательных, конечно, оказались жены чекистов. - Теракт? - с придыханием осведомилась Эстер Шифер. - Сомневаюсь,- Садков пренебрежительно щелкнул языком.- По-моему, товарищ Жохов перебрал и устроил пальбу. Хорошо, никого не зацепил. Соседи, немного успокоившись, разбрелись по квартирам. Виктория Николаевна, облегченно вздыхая, позвала мужа ужинать, но добавила: - Между прочим, у нас не дом, а проходной двор. Полчаса назад какие-то иностранцы тут слонялись. Японцы или китайцы. Комиссар, поднимавшийся по лестнице, услышал последние слова и ответил: мол, ходят слухи, что в дом подселят товарищей из Коминтерна - вот они, наверное, и заглянули посмотреть будущее жилье. Мысль показалась здравой, и коллеги отправились восвояси. Садковы уже подходили к своей двери в самом дальнем углу длинного коридора, когда Шифер окликнул Антона Петровича. Оглянувшись лицом к начальнику, Садков увидел за спиной комиссара тускло светящуюся женскую фигуру. Между тем Исаак Абрамович, не подозревавший о присутствии подозрительной особы, приблизился к оперуполномоченному и вкрадчиво начал: - Антон Петрович, я хотел бы вернуться к нашему разговору о той девушке... Азарт заставил забыть все нормы субординации. Садков бесцеремонно схватил комиссара за плечи, рывком развернул на 180 градусов, прошептав: - Вот о какой девушке надо думать! Он двинулся на сближение, взмахом руки пригласив Шифера следовать за ним. Пробежав на цыпочках половину коридора, Антон Петрович втрое сократил дистанцию. Дама, одетая в легкомысленно короткую юбочку, испуганно обернулась и, едва слышно вскрикнув, заслонилась обеими руками. Окаймленная голубым ореолом она пятилась мелкими танцующими шажками. Сквозь ее полупрозрачное тело просвечивала стена, украшенная лепными медальонами. - Не бойтесь, барышня,- миролюбиво воззвал Садков.- Нам стоит побеседовать. Она отчаянно замотала головой, продолжая отступать. Антон Петрович обратил внимание, что женщина не касается пола босыми ступнями, а как бы плывет над паркетом. Внезапно она метнулась к выступу стены, в последний раз оглянулась на людей и проскользнула внутрь камня. Шифер, тяжело дышавший за спиной Садкова, спросил, запинаясь: - Как это... что... кто она такая? - Обычный призрак,- задумчиво произнес Антон Петрович.- Начинаю понимать, чего так испугался этот боров Жохов. - А я начинаю понимать, что ужинать ты не собираешься,- печально резюмировала Виктория Николаевна. - Подожди, не до ужина. Я не успокоюсь, пока не выпотрошу из очевидцев все подробности. С этими словами Садков решительно направился к квартире Степана Ивановича. Почесав ногтем висок, Шифер двинулся следом.