Верхний ярус - Ричард Пауэрс

на что она была готова сама. Человеческие суждения больше не трогают Патрицию. Теперь она свободна и может экспериментировать. Открывать что угодно.

Потом года пропадают. По крайней мере, со стороны: Патриция Вестерфорд исчезает в мире неполной занятости. Сортировка складских ящиков. Мытье полов. Случайные работы, ведущие от Среднего Запада через Великие равнины к высоким горам. У нее нет места работы, нет доступа к оборудованию. Она не пытается устроиться в лабораторию или преподавать, даже когда бывшие коллеги уговаривают ее подать заявление. Почти все старые друзья заносят Патрицию в список жертв научного процесса. На самом деле, она занята изучением иностранного языка.

Лишь немногие претендуют на ее время и никто — на душу, а потому Патриция возвращается в лес, в это зеленое отрицание всех карьер. Она больше не теоретизирует и не размышляет. Только наблюдает, подмечает и делает наброски в блокнотах — ее единственном постоянном имуществе, кроме одежды. Глаза смотрят только перед собой и лишь на то, что важно. Много ночей она проводит с Мьюром под елями и пихтами, совершенно потерянная, ее голова кружится от запаха сухопутных океанов. Патриция спит на кровати из плотного лишайника, на подушке из шестнадцати дюймов коричневых иголок, под сумкой живая земля, чья жидкая суть проникает в волокна ее тела и возвышающиеся вокруг стволы, охраняющие Патрицию. Частица ее личного «я» воссоединяется со всем, от чего была отделена, — с замыслом непрерывной зелени. «Я всего лишь вышел прогуляться, но решил не возвращаться до заката. Выходя из дому, я почувствовал, что ухожу глубже в себя»[36].

У костров ночью она читает Торо. «Как же мне не ощущать своего родства с землей? Разве сам я не состою отчасти из листьев и растительного перегноя?»[37] И еще: «Кто этот Титан, что овладел мной? Расскажите мне о тайнах! — Подумайте о нашей жизни в природе — каждый день материя показывается нам, и с ней мы вступаем в связь, — камни, деревья, дуновение ветра на щеках! твердая земля! настоящий мир! здравый смысл! Связь! Связь! Кто мы? где мы?»[38]

Патриция уезжает все дальше на запад. Удивительно, как далеко могут завести даже небольшие деньги, если научится добывать себе пищу. В этой стране полно еды, которую можно есть бесплатно. Просто нужно знать, где искать. Однажды Патриция моется в туалете автозаправки рядом с национальным парком в штате, куда она только что приехала, и мельком замечает в зеркале собственное лицо. То выглядит удивительно обветренным, старым не по годам. Она опустилась. Скоро начнет пугать людей. Ну, она всегда их пугала. Разгневанные люди, ненавидевшие девственную природу, отняли у нее карьеру. Испуганные люди издевались над ней за то, что она рассказала им, как деревья посылают сообщения друг другу. Она прощает всех. Ничего. То, что больше всего страшит человека, однажды превратится в чудо. И тогда он сделает то, к чему его приучили четыре миллиарда лет: остановится и наконец-то разглядит, что же находится у него перед глазами.

Поздним осенним днем Патриция останавливает свою старую колымагу на обочине вдоль живописной дороги Фишлейк, на западной окраине плато Колорадо в южноцентральной части Юты. Патриция ехала проселочными дорогами из Лас-Вегаса, столицы невежественных грешников, в Солт-Лейк-Сити, столицу коварных святых. Она выходит из машины и идет к деревьям на горе, что к западу от дороги. Тополи стоят под полуденным солнцем, расстилаясь вдоль хребта до самого горизонта. Populus tremuloides[39]. Облака золотых листьев блестят на тонких стволах, окрашенных в бледно-зеленый цвет. Воздух неподвижен, но деревья качаются, словно на ветру. Только они дрожат, когда все остальное замерло в мертвом спокойствии. Длинные приплюснутые стебли скручиваются от малейшего порыва, и миллионы двухцветных кадмиевых зеркал мерцают на фоне праведной синевы.

От прорицающих листьев ветер становится слышимым. Даже самый спокойный свет они наполняют предвкушением. Стволы прямые и голые, снизу шероховатые от старости, затем гладкие и белеющие до первых ветвей. Круги бледно-зеленого лишайника разбрызганы по коре. Патриция стоит в этой бело-серой комнате, в холле с колоннами, ведущим в загробную жизнь. Воздух дрожит от золота, а земля усеяна буреломом и мертвыми ветвями. Горный кряж пахнет простором и увяданием. Атмосфера свежа, как бегущий горный ручей.

Патриция Вестерфорд обнимает себя и без причины начинает плакать. Дерево, важное для песнопений навахо о Доме солнца. Из его ветвей Геракл сплел себе венок, которым пожертвовал, возвращаясь из ада. Отвар из тополиных листьев защищал местных охотников от зла. Это самое широко распространенное дерево в Северной Америке, имеющее близких родственников на трех континентах, и в то же время оно кажется невыносимо редким. Патриция проследовала за тополями далеко на север, в Канаду, одинокую твердыню широколиственников на широте, монотонной от хвойных. Она зарисовывала их бледные летние тени по всей Новой Англии и Верхнему Среднему Западу. Разбила лагерь под их сенью на горячих, сухих скалах, что выступали над хлынувшими потоками талого снега в Скалистых горах. Находила их в дендроглифах с зашифрованными знаниями, вырезанных коренным населением Америки. Лежала на спине с закрытыми глазами в далеких юго-западных горах, запоминая шум тополиной беспрестанной дрожи. И сейчас, переступая через упавшие ветки, она снова слышит его. Ни одно другое дерево не издает такой звук.

Тополя дрожат на незаметном ветру, а Патриция начинает замечать то, что сразу не разглядела. На одном из стволов высоко над головой виднеются порезы от когтей, загадочные письмена медведей. Но они старые и покрыты почерневшими шрамами; звери давно не ходили по этим лесам. Из берега над ручейком вырываются спутанные корни. Патриция изучает их, открытый край сети подземных каналов, проводящих воду и минералы через десятки акров, вверх, к другим стволам, казалось бы, отдельно стоящим вдоль скал, где жидкость трудно найти.

На возвышенности открывается небольшая поляна, вырубленная бензопилой. Кто-то что-то улучшал. Патриция снимает лупу с цепочки для ключей и прикладывает ее к одному из пней, чтобы посчитать количество колец. Самым старым поваленным деревьям около восьмидесяти лет. Она улыбается этой цифре, такой смешной, потому что пятьдесят тысяч молодых деревьев вокруг нее выросли из массы невероятно старого корневища, которое родилось даже не в ближайшую сотню тысячелетий. Под землей этим восьмидесятилетним стволам по меньшей мере тысяч сто. Патриция совсем не удивилась бы тому, что этот сросшийся вегетативно размножающийся гигант, похожий на лес, живет здесь около миллиона лет.

Вот почему она остановилась: чтобы увидеть одно из древнейших и самых больших живых существ на земле. Вокруг нее раскинулся один-единственный самец, чьи генетически идентичные стволы покрывают более сотни акров. Он