Колдун и Сыскарь - Алексей Евтушенко

— При ком это при всех?

— При крестьянах местных, при ком же ещё. Из Ракиток, Десны, Толстиково, Дёминской, других сёл и деревенек.

— А зачем?

— Вопросы у тебя… Сам подумай. Если крестьянин видит, что хозяин о его безопасности печётся, то он что? Правильно. В жизни от такого хозяина не убежит. Ни на Дон, ни в Сибирь, ни ещё куда. Харитон хоть и вороват, не без этого, а понятие верное имеет, не то что многие иные. Такого управляющего поискать на Руси, повезло князю Василию Лукичу, я считаю. Он нам пять рублей за две головы заплатит, а сам на этом червонец, не меньше, заработает, а то и два, попомни моё слово.

— Значит, получается, выгодное это дело — на всякую нечисть охотиться? — спросил донельзя увлечённый рассказом кэрдо мулеса Сыскарь.

— Да как тебе сказать, Андрюха… — Симай сдвинул шапку на лоб и почесал на ходу в затылке. — Как и всякое дело у вольного человека. Когда густо, а когда и пусто. Мы чай не дворяне-бояре — своими руками и головой себе хлеб добываем. Опять же, я хоть и цыган, а воровать не люблю. Ни коней, ни вообще. К тому же крещён.

— Так ты православный?

— Вестимо. Без креста на гайтане моей работой и не думай заниматься даже — лучше сам вешайся сразу. Крест — последняя защита. А ты крещён? Как там у вас с верой православной через триста лет? И вообще, как вы там живёте? Давай, рассказывай, скоротаем дорогу, да и мне интересно, не думай. Вчера уснул, потому как устал сильно. А сейчас милое дело послушать.

Сыскарь успел вкратце поведать не только о том, как обстоят дела с православной верой в России его времени, но и поверг Симая в полное изумление, сообщив, что человек давно уже летает по воздуху в железных птицах, побывал на Луне и может говорить с кем хочет на любом расстоянии по специальному устройству, которое умещается в кармане. Да Симай его ночью видел, из него ещё музыка шла.

— Верно, песня там знатная, — кивнул Симай и тут же музыкально напел без слов начало саундтрека из «Крёстного отца». — Пам-парам-парам-пам-пам-парам-парам-па. Сердце прямо моё цыганское рвёт. Надо бы выучить слова. Споёшь такую на гулянке — все девки твои.

— Она ж на английском, — усмехнулся Сыскарь. — Нешто местные девки по-аглицки понимают?

— В хорошей песне главное на слова — душа. Ежели душа есть, неважно, на каком языке песня поётся. Так как, говоришь, эта коробочка называется?

— Телефон. Мобильный телефон, если говорить точно. Устройство для связи с кем хочешь и на любом расстоянии. И много чего ещё — записная книжка, диктофон — можешь записать любой звук или речь, а он повторит, часы, календарь, плеер — проигрыватель музыки, это ты слышал, фотоаппарат — делает изображение всякого предмета или человека или пейзажа один в один…

— Как это, рисует, что ли?

— Не рисует, делает. С помощью э… света. Проще показать, чем рассказать.

— Так покажи.

Они остановились, и Сыскарь показал.

Кэрдо мулеса долго рассматривал на экране мобильника свою фотографию, восхищённо цокая языком:

— Чудеса! Чистое колдовство самой высшей пробы, бабушкой клянусь, она у меня та ещё шувани[4] была! Вы там, в будущем, все кудесники, гляжу, как один.

— Это не колдовство, — пояснил Сыскарь. — Всего лишь наука и техника. Ты же не называешь колдовством подзорную трубу, к примеру, которая предметы приближает?

— Ну ты сказал! Там всё понятно — две линзы…

— Здесь тоже линзы и всё понятно. Если знать. Мы уже знаем. Да только ерунда это, тут он бесполезен.

— Почему? Такая вещь!

Сыскарь постарался доступными словами объяснить почему.

— Так давай его загоним какому-нибудь купцу проезжему! — воскликнул цыган с воодушевлением. — Скажем, что это заморская музыкальная шкатулка и саморисовальный аппарат! Такого даже у светлейшего князя Меншикова Александра Данилыча не имеется. В жизни б не отдали, да уж больно гроши нужны. Прямо зарез.

— Единственная вещь в своём роде, — подтвердил Сыскарь, тихо офигевая от того, насколько быстро его новый друг ухватил суть дела. — Уникальный экземпляр.

— Вот! На сколько, говоришь, достанет заряда?

— На день-полтора, если слушать непрерывно или фотографии-картинки делать и смотреть. Здесь хороший аккумулятор, и я его только вчера заряжал.

— Эва! — засмеялся Симай. — За день-полтора купец так далеко уедет, что назад возвращаться не станет. Опять же всё честно — мы ему заморскую музыку с картинками в заморской же коробочке, а он нам — червонец денег. Мы ж не станем говорить, на сколько времени той музыки и картинок достаёт, а он и не спросит, зуб даю.

— Ну ты хват! — восхитился Сыскарь. — Одно слово — цыган. А не много — червонец-то?

— Да ты что! — возмутился кэрдо мулеса. — Эта вещь четвертной стоит, не меньше, а то и все сто рублев! А мы всего за червонец отдаём. Она ж одна такая на всём свете, сам говоришь.

— Нет, — подумав, пришёл к выводу Сыскарь. — Пожалуй, не стану продавать без крайней нужды, погожу.

— Что так?

— А вдруг мне серьёзное доказательство потребуется, что я и впрямь из будущего?

— У тебя и кроме телефона их полно, доказательств этих. Один пистоль многозарядный кого хошь убедит. Нет во всём мире такого оружия. Да и часы на руке, и фонарик — натуральное диво.

— Всё равно, — упрямо покачал головой Сыскарь. — Чую, пригодится он мне ещё, телефон мой.

— Как знаешь, — пожал плечами Симай. — Твоя вещь, тебе и решать. Только помни, сейчас она рабочая, а кому будет нужна, когда в ней заряд кончится? Ты ж пополнить его не сможешь? Или… сможешь?

— Не смогу. Нет у вас пока устройств для получения тока электрического. И не скоро появятся. Но я его уже выключил, теперь заряд надолго сохранится.

Так, болтая о том о сём, они перешли из леса на луг. Потом тропинка пересекла берёзовую рощу и нырнула в балку, по дну которой бежал неширокий ручей.

— Передохнём, — предложил Симай, останавливаясь и кладя на землю палку с головами оборотней.

— Да я вроде не устал, — удивился Сыскарь.

— Я тоже. Но надо нам с тобой, Андрюха, придумать на первый и все последующие случаи, кто ты такой есть. А то ведь каждому встречному-поперечному рассказывать о том, что ты неведомым колдовством из будущего к нам попал, — это верный путь прямиком в монастырь, где умалишённых держат, а то и в Преображенский приказ, не приведи господи. Оно, конечно, там уже не так сурово, как было при покойнике князе-кесаре Ромодановским Фёдоре Юрьевиче, царствие ему небесное. — Симай широко перекрестился. — Сынок его, Иван Фёдорович, нравом помягче, хоть и тем же приказом заведует. Да только нынче за языком всё одно следить надо — мигом донесут. Найдётся завистник какой, крикнет: «Слово и дело!» — и доказывай потом в застенке, что ты нормальный русский и государю-императору нашему царю-батюшке Петру Алексеевичу верный слуга и подданный.