Исчезновение - Роберт Кормер

  Я подтянул ее к себе и положил руки ей на плечи. Она тихо рыдала, тяжело засасывая воздух, когда ее лицо утонуло в моей груди.

  - Бедный мой потерянный мальчик, - безутешно шептала она.

  - Может, он и не потерян, - обнадеживающе сказал я.

  - Ты о чем?

  - Твой сын, он – жив, где-нибудь, в этом мире… - и презрел себя за то, что захотел сказать дальше. – Ты ненавидишь себя за то, что оставила его на произвол судьбы. Возможно, ты смогла бы найти его, увидеть…

  Я почувствовал, как она напряглась, оттолкнувшись от меня.

  - Я не позволяю себе даже об этом думать, Пол. Но я знаю, что все отдам за то, чтобы его вернуть.

  - Сколько ему теперь – двенадцать, тринадцать?

  - В ближайший август ему будет тринадцать. Двадцать первого числа. Интересно, он низкий или высокий? Его отец был высоким, звездой баскетбола, красавцем. Надеюсь, что он такой же высокий, как и отец, а не низкий и коренастый, как я…

  - Ты - не коренастая…

  Она невыразительно улыбнулась. Пятнами щеки все еще блестели от слез.

  - Добрый старый Пол, - она откинула волосы за спину. - Нет. Я никогда не смогу его увидеть. Я дала слово, и даже не знаю, где бы это можно было сделать.

  - Он родился… где, ты говоришь, в штате Мэн?

  - Он родился в больнице «Бангор». Но тот женский монастырь находится в предместье маленького городка, который называется Ремзи. Серые постройки из потемневшего камня на протяжении всего огороженного места. Часть женского монастыря была отведена для монахинь, давших обет молчания. Они никогда не выходят за пределы этой части монастыря, разве что на ежедневную мессу и вечернюю молитву. Сестра Анунсиата и еще несколько монахинь занимались хозяйственными работами, приготовлением пищи и уборкой.

  Ремзи. Сестры Милосердия. Еще что-нибудь?

  - Господь, как они были добры ко мне, - продолжила Роз. – Преподобная Сестра Анунсиата с ее синими глазами, переполненными доброжелательности и надежды. Она была моей приятельницей. Не волнуйся, сказала она мне в день, когда я уезжала, мы нашли для него хорошим дом.

  Она встала на ноги. Слез уже не было.

  - Спасибо за доброе плечо, в которое можно было выплакаться.

  Обняв меня, она поцеловала меня в щеку. Она остановилась в дверях. Ее белый ночной халат гладко укутывал ее тело. Она обернулась и пожелала мне спокойной ночи.

  Позже, лежа на старой кушетке, я все никак не мог погрузиться в приятное забвение сна. Осознание того, что исчезатель существует, не давало мне покоя. И, возможно, уже теперь он ожидает моего визита. Я почувствовал сигналы приближения исчезновения - остановка дыхания, обозначающая паузу. Я пытался с этим бороться, но избежать его своими силами было бесполезно. Дальше последовала вспышка боли…

  Мне так и не удалось решить проблему воздержания от исчезновения. Проиграл я и на этот раз. По крайней мере, я был благодарен Роз, которая уже спала в другой комнате и не видела того, как мое тело становится ничем перед ее глазами.

  Это об исчезновении:

  Оно полностью меняет взгляд на мир, на лица и на их присутствие.

  Сначала, пока исчезновение было контролируемым, то я мог вызвать его, поддаться или избежать его. Но со временем оно стало приходить само, без предупреждения.

  Однажды, когда на обеде в ресторане «Андре», в честь сорокалетнего юбилея Арманда, я почувствовал неизбежное приближение исчезновения. Уже был произнесен очередной тост, и мы подняли наши стаканы с шампанским. Я был вынужден немедленно опустить стакан и извиниться. Спотыкаясь среди столов и поглощая вспышку боли, я несся в мужской туалет. Уже внутри я мельком увидел в зеркале отражение исчезающих частей своего тела. Охваченный холодом, я помчался в одну из кабинок и захлопнул за собой дверь, задвинув задвижку шпингалета. И уже в этот момент я не видел собственной руки – задвижка двигалась сама. Сердце билось изо всех сил. Тело вспотело, притом, что я не видел ни тела, ни капель пота. Меня поразило, как мне удалось скрыться и по какой такой счастливой случайности. И всю свою жизнь, я больше всего опасался исчезновения в присутствии свидетелей.

  Я боялся болезней и того, что придется без сознания оказаться на операционном столе или просто в больнице, когда рядом не будет места, чтобы укрыться при внезапном исчезновении. Квартира, которую я снял, стала тем местом, где я мог скрыться. Но как-то раз я почувствовал резкую боль в кишечнике. Я закрылся в квартире, укутался в постели и, стиснув зубы, терпел боль, опасаясь того, что лопнет воспаленный аппендикс, или наступит какое-нибудь внутреннее кровоизлияние. Я мерил температуру, которая не опускалась ниже сорока. Меня лихорадило и знобило. Боли в животе становились невыносимыми. Я смотрел на себя в зеркало, висящее в спальне, и снова говорил себе: «Ни за что не пойду в больницу». Это продолжалось целых три недели. Наконец боли начали угасать, становясь отдаленным эхом прежних. Температура начала опускаться, приближаясь к нормальной. Позже я всегда оставался внимательным к себе: тепло одевался, чтобы меня не знобило, каждый день пил фруктовые соки, следил за собственным весом, совершал небольшие прогулки, старался много не есть и не злоупотреблять крепкими напитками.

  С годами исчезновение начало сказываться и по-другому. Я начал слабеть, стал хуже ходить. Организм начал истощаться, пропал аппетит, и без объяснимой причины появилась вялость. Усталость не проходила неделю-другую. Я уже не мог сидеть за пишущей машинкой. Я по нескольку дней не поднимался из постели, вместе с тем пытаясь что-то писать карандашом на бумаге, что не приносило результатов. Писать я мог только сидя за пишущей машинкой – за старым добрым «Эл. Си. Смитом», когда пальцы быстро стучат по потертым клавишам, оставляя на бумаге слова, быстро выскакивающие из моего мозга.

  В последний раз дядя Аделард вернулся во Френчтаун осенью за несколько месяцев до собственной смерти. Меня потрясло, как его истощило за эти годы, и что с ним сделало исчезновение. Он исхудал. Иссушенная кожа на его лице плотно обтянула скулы, глаза глубоко утонули в своих орбитах.

  «Каждый раз, как наступает исчезновение, оно забирает у меня все больше и больше сил. Уже нет вспышек боли и паузы, но раз за разом меня становится все меньше и меньше. Оно постепенно съедает меня, Пол».

  Глядя на него, я осознавал свое собственное будущее.

  В последний его визит мы уже не гуляли по улицам Френчтауна. Прохладными вечерами мы сидели на нашем крыльце, одевшись в толстые свитеры, попивая пиво, иногда ни о чем не говоря – просто молча общаясь. Я обратил внимание на иронию, заключавшуюся в том, что исчезновение заставило его блуждать где-то далеко, в то время как я должен был прятаться здесь во Френчтауне.

  - Почему ты остался здесь, Пол? - спросил он.

  Не было ясно?

  - Потому что здесь, во Френчтауне, дядя, у меня есть некоторый контроль над непредсказуемым исчезновением. Здесь я себя чувствую в безопасности. Если я случайно почувствовал, что неожиданно нагрянет исчезновение, то, как правило, я недалеко от дома, - и далее добавил. – В общем-то, исчезновение сделало меня писателем. Мне всегда хотелось увидеть мир, я завидовал вам и вашему бродяжничеству, но я обнаружил, что мне не надо уезжать из Френчтауна, чтобы писать. Я мечтал об известности и благосостоянии, о том, чтобы толпа приветствовала меня, когда мой поезд будет въезжать в большие города, и красивые женщины будут бросаться на меня. Но я понял, что писать – это замечательно само по себе, и что известность не имеет никакого отношения к ликующей толпе на перроне и к преследованиям поклонниц… - и сделал паузу. – А вы, дядя, тоже к чему-нибудь пришли, как и я здесь?

  - У меня, Пол, все совсем по-другому, потому что исчезновение принесло мне совсем иной опыт. Это было…

  На противоположной стороне улицы в церкви репетировал хор, что вечером было вполне обычно. Слабые голоса переливались в огромный смысл.

  - Что это было? - спросил я, мой голос мерк в тишине, в предчувствии последней возможности говорить о деталях исчезновения.

  - В те дни, исчезновение износило меня, когда в былые времена оно увлекало меня: я давал команду своему телу, мог управлять своими ощущениями, совершать поступки, не свойственные моему характеру и природе. Могли свершиться самые необузданные желания. Меня сводили с ума открывающиеся возможности. И, более того, я стремился ими воспользоваться. И иногда я этим пользовался – в магазинах… однажды, в темноте, ночью. Я разбивал окно и врывался в магазин, или просто входил туда раньше, чем его хозяин уходил и закрывал за собой дверь. Я видел, где он прячет деньги, если он не уносил их с собой в банк на ночной депозит. Мне уже были известны все потайные места, куда бы он мог их спрятать – куда-нибудь в коробки от сигарет или за бутылки на полке, под вкладыш выдвижного ящика. И однажды ночью я ограбил десять магазинов маленького городка в Огайо. Не знаю, что на меня тогда напало – какая страсть? Уже позже, сидя у себя в комнате, я подсчитывал деньги. Почти двенадцать тысяч долларов в мелких купюрах. Считая деньги, я смеялся, в то время как жар исчезновения был все еще со мной. Но на следующее утро я в панике посмотрел на все эти деньги и отнес их обратно, в некоторых магазинах положив их на место. Это грех, Пол - то, как я брал деньги, и как это меня веселило. Мне нужно было вернуть их обратно. Возможно, это и есть реальная цена исчезновения. Оно не годится для удовольствия.