Исчезновение - Роберт Кормер

  Я давно уже не хожу на исповедь и на мессу. Родители не сомневаются в том, что я остался католиком, также как и в том, что и Роз тоже. Иногда вечером я могу придти в «Сент-Джуд» и помолиться, когда уже темно. Как-то Сестра Анжела сказала, что одним из самых страшных грехов является отчаяние. Я молюсь о матери и отце, и каждом члене нашей большой семьи, и еще о тете Розане, где бы она не была, и том, чтобы мои молитвы были услышаны господом, притом, что я избегаю исповеди.

  По праздникам семья всегда собирается вместе, и хотя Роз и перешла в иудаизм, она продолжает соблюдать и католические праздники. Они вместе с Гарри всегда щедры на подарки в Святки, и никогда не пропускают воскресный обед после пасхи. Мать больше не жарит пасхальную ветчину, она запекает индейку по всем правилам. Первый раз, когда душным пасхальным утром я вошел в дом, охваченный ароматом индейки, то я обнял мать и расцеловал ее в щеку, и тогда она отмахнулась от меня, примерно так же, как это было в детстве, когда она отгоняла нас от своей кровати. Мать даже перестала спрашивать Роз, когда же у нее появятся дети.

  О, эти дети.

  И вот мы подошли к детям, с ними у меня связано гораздо больше, чем с кем-нибудь еще. Они часто приходят ко мне в дом, особенно сыновья и дочери Арманда, проживающие во Френчтауне. Я обычно их вижу, когда у них есть время после школы, или на выходные. Дети  Иветты и Ивоны обычно ко мне заходят, когда их матери приезжают во Френчтаун. Они не упускают возможности провести здесь часть летних каникул. Главной достопримечательностью является бассейн Арманда.

  С детьми у меня немало дел. Приходя ко мне, племянницы тут же берутся за любую работу по дому. Они моют пол и посуду, вытирают пыль со шкафов  книжных полок. Племянники же тут же направляются за покупками (главным образом они покупают булочки, пирожные и конфеты, что позже сами же и съедают), отправляют мои письма и рукописи в ближайшем почтовом отделении. Я изо всех сил стараюсь заплатить им, пытаюсь чем только можно заинтересовать их, держу целые полки книг и игр для детей разного возраста. У меня есть полное собрание записей Элвиса Пресли, что постоянно слушают старшие сыновья Арманда Кевин и Денис.

  Я выгляжу иногда как предатель, будто бы использую детей для своих собственных целей. Но за этим есть что-то еще. Я до сих пол не женат, и своих детей у меня нет, и, кроме того, я нуждаюсь в одиночестве, чтобы можно было писать, чтобы слова танцевали на бумаге и пели – эта квартира гарантирует мне одиночество. Этажом ниже живет одна пожилая пара по фамилии Контуар, об их присутствии я знаю лишь, когда они выкручивают до отказа регулятор громкости телевизора. Когда ко мне приходят племянники, то в мой дом они приносят с собой цвет, звук и бунт. Они оккупируют все пространство и начинают что-нибудь делать. Девочки экспериментируют на кухне, придумывая новые блюда, перепробовав все из поваренных книг, которые я когда-то мог купить в букинистическом магазине. У нас бывают продолжительные прогулки, хотя я по возможности избегаю кладбища Святого Джуда, и не могу сходить с ними на луга, потому что там, где раньше были деревья и трава, сейчас отстроена большая торговая зона, а Мокасинские Пруды превращены в парк водных развлечений, где краски уже не переливаются как когда-то из зеленого в красный.

  Я провожу с детьми немало времени, внимательно изучая их и не прекращая свой поиск. Я делаю это тщательно, тайно, как бы невзначай, но я знаю, что ищу. Я пристально рассматриваю их, начиная со дня их рождения.

  Я все время учусь любить их. Я переживаю за болезненную застенчивость Дебби, особенно когда она оказывается за спиной у всех, нахально добивающихся своего. Я необычно горд за Майкла, когда тот получил первое место на конкурсе сочинений в школе, мастерски описав Гетисбургскую Битву, дополнив все это панорамой с миниатюрными солдатами и пушками, которых он вырезал и клеил из бумаги всю зиму. Лаура настолько красива и хрупка, что мне хочется стать рыцарем на белом коне, чтобы защищать ее от всех бед, от бандитов и хулиганов, с которыми она неизбежно будет сталкиваться.

  Эхо Розаны отозвалось и в новом поколении. Так же, как моя сестра Ивона любит яркие и вызывающие цвета, так же легка в общении с мальчиками Донна, храня для меня и другие сюрпризы Розаны. Где-то есть старые фотографии Розаны в детстве, где она так похожа на Донну в этом возрасте за исключением того, что черты Донны гораздо тоньше, будто кровь, текущая по венам Морё, с появлением на свет нового поколения очистилась. Иногда у чуть ли не слезы выступают у меня на глазах, когда я смотрю на Донну.

  Никто и знать не может, как сильно я любил Розану. Это была бесполезная любовь, потому что Розана исчезла от моей жизни, как и из жизни семьи. Она больше не писала писем, не посылала открыток и не появлялась на праздники. Время уходило, и вместе с ним моя тоска о ней тускла и теряла свою силу. Но иногда вдруг бывают моменты, когда Донна входит в комнату, или случайно мною увиденная на улице женщина в проблеске вечернего света напоминает мне ее своей походкой или развеянной ветром прической – и тогда моя старая мука возвращается.

  Я внимательно изучал детей, постоянно искал ключ, сигнал, но никаких признаков исчезновения ни в ком из них не наблюдалось.

  Это было однажды летом. У Кевина выступила сыпь. Он был весь в отца – крепкий, широкоплечий, с большими и сильными руками, которые в прежние времена идеально подошли бы для работы где-нибудь на фабрике. Сыпь стремительно развивалась, когда мы все шли по улицам Френчтауна на Мокасинские пруды за черникой, которой там было в изобилии. Маленькими прыщиками покрывались руки и грудь, и мелкие складки кожи Кевина, показалось, начали светиться. Я был заворожен этим необычным свечением, мой пульс заметно участился. Было ли это признаком исчезновения? Я рассматривал его плоть, будто препарат в лаборатории, пытаясь быть объективным, но я не был способен отрицать, что в моих венах кровь чуть ли не закипела, а пульсация в висках стала невыносимой. Впоследствии, когда Кевин побывал у врача, то стало ясно, что это лишь аллергическая реакция. И все же я осознавал до конца, что Кевин не был тем исчезателем, которого я искал. Ни один из этих детей им не был.

  Откуда я мог это знать?

  Не было ясно, откуда, но я знал. Дядя Аделард говорил, что что-то в крови потянуло его обратно во Френчтаун, когда стало ясно, что я готов к исчезновению – зов не поддавался сомнению. И этой весной, сидя у себя в квартире на третьем этаже, я почувствовал этот зов. Иногда я пробуждался среди ночи, будто в ответ на отдаленный голос, который взывал в мольбе средь темноты. А в другой раз, осознание чего-то нового начинало будоражить мое воображение. Это напоминало вычеркнутые из памяти давно прошедшие события, которые нельзя было вспомнить, как бы ты не старался. Подолгу ворочаясь в постели, я не мог уснуть. Я знал, что следующий исчезатель дает о себе знать, что он уже ходит где-то по улице – исчезатель нового поколения.

  Но где? Я не знал. Но я знал, что где-нибудь на нашей планете он существует.

  Однажды ко мне в дверь постучала моя сестра Роз. Я был удивлен, увидев ее в прихожей с чемоданами. Увидев меня, она нахмурилась и спросила: «Можешь на день-другой принять гостя? Я могу спать на кушетке…»

  Когда она вошла в кухню, то выглядела усталой и разбитой.

  - Мне нужно было уехать, - сказала она. - И я поняла, что мне больше некуда приехать, кроме как сюда – во Френчтаун. Но мне не хотелось беспокоить Ма и Па и заставлять их волноваться. Вчера вечером я ночевала в мотеле. Но подумала, что может быть, на пару дней остановлюсь у тебя.

  - Все, что у меня есть - твое, - сказал я. - Я предпочитаю кушетку, все равно сплю плохо.

  Я ее ни о чем не спрашивал. Казалось, что она была на грани отчаяния. Слегка коснувшись ее плеча, я поцеловал ее в нос. Она подняла руку и погладила мою щеку.

  - Старый добрый Пол, - сказала она. – На тебя всегда можно положиться.

  Моя младшая сестра. Она давно уже стала взрослой женщиной во всей своей красе, при этом оставшись моей младшей сестрой. Она обеспокоена своим весом:

  - Я ем очень осторожно, потому что все идет мне только во вред, а вообще, еще недавно, я была страшной обжорой.

  Она надолго заняла ванну, затем переоделась в другое платье и в изношенный, растянутый синий свитер.

  - Я проголодалась, - объявила она. – Хочу чего-нибудь отвратительного, вроде пиццы…

  Пиццерия заняла помещение бывшей «Аптеки Лакира», и я заказал большой картон самой лучшей пиццы, которую мы с Роз быстро проглотили, а обилии запивая пивом.

  - Вкусная еда - страшная месть, - сказала Роз.

  Наконец, когда, скрестив ноги, я сидел на полу, а Роз, сутулясь на кушетке, дожевывала последние остатки пиццы, она начала говорить.