Жемчужины детства - Вера Гиссинг

мимо окон однокомнатной квартиры Марты. Меня никто не узнавал. Не замечая ничего и никого вокруг, я не подняла головы, даже проходя мимо широкой арочной двери нашего дома.

Я перешла дорогу и очутилась на городской площади, где холодным утром никого не было. Села на деревянную скамейку и уставилась на неухоженные клумбы, заросшие сорняками. Несколько поздних осенних цветов храбро пробивались из зарослей, сражаясь за выживание. Позади меня высились элегантная старая ратуша и здание моей старой школы, укрытые зелеными ветвями гигантских каштанов.

Я заставила себя медленно поднять глаза и посмотреть на дом напротив. Каким обшарпанным и печальным он казался, каким неухоженным: грязные окна, облезлая краска, зияющие дыры в стенах, где был балкон. Всего шесть лет назад этот дом был таким белым, а на каждом окне висели ящики с цветами. Мой дом, мой дом, в котором было столько счастья и любви!

Как в трансе я подошла ко входу, поднялась по знакомой лестнице и позвонила в звонок над своей собственной входной дверью. Открыла незнакомая женщина.

– Я Вера Диамант, – шепотом произнесла я. – Раньше я здесь жила.

Женщина кивнула и впустила меня.

Слева от входа находилась веранда – солнечная комната, где я играла, а папа всегда спал в субботу после обеда. Теперь на голом полу валялись велосипедные запчасти. Мужчина и мальчик вопросительно взглянули на меня. Я прошла мимо и открыла дверь в туалет. Там на стене отчетливо виднелись слова, написанные моим детским почерком: «Прощай, моя уборная». Я вспомнила, как папа писал, что не будет перекрашивать здесь стены до моего возвращения. «Я здесь, – кричало мое сердце, – а где же ты, дорогой папочка?»

Я повернулась и бросилась бежать. Я бежала по улицам и наконец очутилась на берегу Эльбы. Там я зарылась лицом в пожухлую траву и заплакала горькими слезами, которые не должны были увидеть ни тетя Берта, ни кто-либо еще.

Тот первый час в Челаковице должен был принадлежать лишь мне и родителям. Никто не должен был вмешиваться. Мое сердце стало храмом их памяти, полным любви. Наконец я взяла себя в руки, хотя по-прежнему чувствовала себя опустошенной и несчастной, и пошла к городу, надеясь, что теперь готова к встрече со старыми знакомыми.

Вдруг передо мной возникла девушка, пухленькая, с развевающимися на ветру темными волосами, при виде меня ее хмурое красивое лицо расплылось в широкой улыбке, а на щеках заиграли ямочки.

Сомнений быть не могло: это была Марта, моя подруга детства, что повсюду следовала за мной, как тень. Оказалось, меня узнал прохожий и, вспомнив, что мы с Мартой дружили, постучался к ней в дверь.

Визжа от радости, мы бросились друг другу в объятия и расплакались. А я словно глотнула свежего воздуха и увидела солнечный лучик во мгле последних безрадостных и серых двух месяцев.

После моего отъезда в Англию Марта исправно исполняла данное обещание и навещала моих родителей каждый день с риском для себя, так как арийцам строго запрещалось контактировать с евреями. Об этом мне рассказала тетя Берта. В какой-то момент местный констебль предупредил отца Марты, что она подвергает себя опасности, но тот так любил и уважал нашу семью и настолько невыносимо ему было смотреть, как моих родителей подвергают остракизму и унижению, что он предпочитал не замечать ежедневных отлучек Марты в наш дом.

Ее общество, должно быть, утешало маму с папой в тот одинокий и страшный период, когда многие друзья, опасаясь за свою безопасность, начали их избегать и даже переходить на противоположную сторону улицы, увидев, как те шли навстречу с нашивкой в виде желтой звезды, которая была обязательной для всех евреев.

Я многим была обязана Марте. Мы шли по улице, взявшись за руки, и увлеченно болтали, пока снова не очутились около моего дома. Ощущая рядом успокаивающее присутствие Марты, я набралась храбрости и ступила во двор. Там больше не было техники и коробок с товаром. Здания, где размещалась контора, винодельня и склад, теперь пустовали. Их отдали под другие цели, а все имущество немцы конфисковали после папиного ареста. Никто бы не догадался, что здесь когда-то находилась процветающая винодельня и заводик по производству спиртного.

Мы оглядели двор, где когда-то вместе играли. Пропало все, даже большая деревянная лохань, где так здорово было плескаться летом, и старая сломанная телега. Я заглянула в пустую конюшню, где все еще пахло Ваней. Казалось, вот-вот, и я услышу его ржание в радостном предвкушении морковки или кусочка сахара в кармане… Я задумчиво взглянула на сеновал и вспомнила всех кошек, бродячих и моих, кому он служил пристанищем.

Словно прочитав мои мысли, Марта спросила, хочу ли я увидеть одного из своих котят. Я кивнула, и Марта повела меня в таверну, где отец провел столько счастливых часов, играя в карты и потягивая пиво с завсегдатаями. Вскоре мне на колени уселась и заурчала упитанная трехцветная кошка. Я гладила ее мягкую шерстку, а хозяин таверны деликатно стоял поодаль и ждал, когда можно будет подойти и поздороваться. Обняв единственную выжившую четвероногую обитательницу нашего дома, я увидела в глазах хозяина таверны искреннее сочувствие и доброту и поняла, что впервые с момента возвращения в Чехословакию чувствую себя как дома.

Это был очень памятный и эмоциональный день, полный радостных и грустных переживаний. Все открывали мне двери, и за каждым порогом меня встречали с гостеприимством и радушием. Все удивлялись, как я выросла, называли меня настоящей англичанкой и говорили, что я стала очень похожа на маму. Последнее меня очень радовало, так как мама была красивая, а я нет. Говорили о прошлом и о моих родителях с такой искренностью и теплотой, что я постепенно растаяла.

Хозяин магазина сладостей, где я раньше оставляла все свои карманные деньги, бросился за мной и протянул мне плитку моего любимого шоколада.

– Видишь, я не забыл, – воскликнул он с сияющей улыбкой.

– У меня тоже для тебя кое-что есть, – сказала круглолицая деревенская женщина, которую я смутно помнила, и с гордостью достала Евин велосипед. Он был такой чистенький и блестящий, что казался совсем новым. Мама отдала его дочери этой женщины, Евиной подруге. Та почти на нем не каталась, зато полировала до блеска каждую неделю на случай, если мы с Евой решим вернуться.

Эта пожилая женщина, которую я почти не знала, не числилась в тетином списке близких друзей моих родителей, у которых они оставили на хранение свои самые ценные вещи. Я знала, что мне придется с ними увидеться и попросить отдать то, что принадлежало мне, но не хотела портить день, оказавшийся таким счастливым. Поэтому я оставила эту задачу на следующий