Секс в Средневековье - Рут Мазо Каррас

Женщина, которая правильно соблюдает свой статус ниды, не будет готовить для своего мужа, не будет печь, не будет танцевать, не будет стелить постель и не будет переливать воду из одного сосуда в другой, поскольку она нечиста и может передать нечистоту. Ей запрещено входить в синагогу до тех пор, пока она не погрузится в воду. Слюна ниды может передать нечистоту. Если нида вступит в сношение с мужем, то ее сыновей на двадцать поколений постигнет проказа[107].

Раввин Элеазар, конечно же, любил и уважал свою жену; в 1196 году она была убита, и он писал в память о ней сочинения в стихах и в прозе. Впрочем, это совершенно не мешало ему винить женщин в том, что они оскверняют мужчин. Впрочем, обычай омовения также можно было использовать для подчеркивания добродетельности женщин: хотя Талмуд указывал, что добродетель женщин в том, что они занимаются хозяйством и тем самым дают мужчинам возможность уделить время занятиям, средневековые ашкеназы также утверждали, что она достигалась погружением в микву. Однако погружение требовалось только от замужних женщин: нечистота женщины была важна только если она влияла на мужчин.

Представление о женской скверне, разумеется, не было характерно только для иудаизма. Ритуальная чистота была одной из причин, по которым христианские авторы вроде Петра Дамиани настаивали на целибате для клириков. Менструация была «проклятием Евы», наказанием женщин за первородный грех, так что богословы недоумевали, почему у девы Марии, которая еще в утробе матери были очищена от греха, все же было менструальное кровотечение (ответ был дан такой, что она добровольно приняла наказание из смирения, хотя она его не заслужила). Но христианство не соединяло ритуальную нечистоту женщин с менструальным кровотечением так, как это делал иудаизм: женщины не были нечисты только из-за выделения крови или исключительно во время и непосредственно после менструации, и ритуальное омовение не могло их очистить.

В испанских респонсах говорится о женщинах, которые отказывались погружаться в микву, поскольку они не хотели заниматься сексом с мужьями. Одна история конца XII – начала XIII века из «Сефер-хасидим» Иегуды Хасида из Регенсбурга повествует о том, как одна женщина подталкивала мужа к свершению благих дел, отказываясь погружаться в микву, пока он не купит книги для богоугодных целей. Когда ее муж пожаловался раввину, он получил такой ответ: «Благословенна она за то, что принудила тебя исполнить достойное дело. Никакие другие способы принудить тебя ей неведомы»[108]. Тем не менее, ей посоветовали найти другие способы убеждения мужа, поскольку если она отказывается проходить ритуал очищения для секса с ним, она не сможет зачать ребенка, и тогда он может обратиться к иной сексуальной активности. Супружеские пары часто занимались сексом непосредственно после ритуального омовения женщины, как показано в немецком религиозном сборнике начала XV века.[109]

Согласно народным повериям, то, что женщина увидит, выходя из миквы, определит природу зачатого в эту ночь ребенка. Согласно преданию о рождении жившего во II веке рабби Ишмаэля, когда его мать выходила после ритуального омовения, она «увидела свинью. Она вернулась, погрузилась снова, вышла и увидела прокаженного. Она вернулась, погрузилась снова и увидела верблюда. И так было несколько раз, и каждый раз она возвращалась и снова погружалась». Наконец, ангел Гавриэль «стоял рядом со входом в купальни, и она увидела его и поспешила домой. И той ночью она зачала рабби Ишмаэля, и ликом он был так же прекрасен, как Гавриэль»[110].

Визит женщины в микву становился достоянием общественности, и это указывает на то, насколько по-разному относились к супружескому сексу христиане и иудеи. Когда женщина посещала микву, любой мог увидеть, что она входит внутрь, и каждый знал, что в ту ночь она будет заниматься сексом с мужем (считалось, что в это время особенно высок шанс зачать ребенка). Это было ее обязательством, и никто не считал это постыдным. Тем не менее, еврейская культура также была расколота конфликтами о том, как следует расценивать секс – как порок или как ценность.

Мужья, жены и удовольствие

Некоторые еврейские авторы обесценивали удовольствие от секса между супругами. Маймонид утверждал, что обрезание проводится с целью уменьшить сексуальное желание. Хотя некоторые предполагали, что оргазм жены создает благоприятные условия для зачатия сына, Исаак бен Идайя, последователь Маймонида, живший в XIII веке в Провансе, считал, что обрезание снижало сексуальное удовольствие женщины, поскольку мужчина быстрее достигал оргазма, и это было к лучшему:

Он обнаружит, что быстро делает свое дело, испуская семя сразу же, как только введет головку. Если он возляжет с ней, он заснет удовлетворенным и не познает ее снова на протяжении следующей седмицы. Так поступает обрезанный мужчина снова и снова с любимой женщиной. Он первый испытывает оргазм, и он не сдерживает свою удаль. Как только он вступает в сношения с ней, он незамедлительно дойдет до пика. Она не получает удовольствия, когда она ложится с ним и когда она встает, и для нее было бы лучше, если бы он не знал ее и не приближался к ней, ибо он возбуждает ее страсть понапрасну, и она продолжает желать мужа, пристыженная и смущенная.

В этом состояло отличие от секса с необрезанным мужчиной, который может держаться так долго, что женщина начнет получать невероятное удовольствие и требовать секса чаще, отвлекая мужчину от всех остальных дел:

Она тоже будет искать расположения мужчины с необрезанной плотью и прижиматься к груди его с огромной страстью, ибо он будет долго входить в нее из-за крайней плоти, которая препятствует эякуляции при сношении. Так она испытывает удовольствие и первой достигает оргазма. Когда необрезанный мужчина возляжет с ней и затем соберется возвращаться домой, она бесстыже хватает его, держит за половые органы и говорит ему: «Вернись же, люби меня снова». Так происходит от того, что она находит в сношениях с ним удовольствие – от железной силы его тестикул и от извержения, как у жеребца, его семени, которое он стрелой выстреливает в ее лоно. Они едины и неразлучны, и он может возлечь с ней дважды и трижды за одну ночь, но аппетиты так и не оказываются удовлетворены[111].

Элеазар из Майнца, который в XIV веке оставил своим детям «духовное завещание» (заветы), указывал, что его дочери «должны вступать в сношения с мужьями в скромности и праведности; не со страстью и разнузданностью, а с почтением и в молчании»[112]. В целом раввинистическую литературу крайне волновали вопросы сексуального желания и даже привлекательности женщин и опасности, которую они несли