Некромерон - Виктория Угрюмова

Мунемея осторожно развернула газету и пробежала глазами несколько строчек.

— Мама, читайте вслух, как не совестно, — забубнил сынуля.

— Помолчи, Милталкон, я занята. Я думаю.

— Ого, — сказал Милталкон. — Здорово. Я знал, что Такангор не посрамит фамилию.

«…человек, называвший себя знаменитым быкоборцем, уже в начале схватки стал проявлять признаки испуга и через несколько минут с позорной ловкостью вскарабкался на гладкий шест с собственным флагом. Публика свистела и улюлюкала, однако виантиец вовсе не собирался продолжать поединок со своим могучим соперником. Наш корреспондент хотел было покинуть свою ложу, дабы поспешить в редакцию, чтобы написать подробнейший отчет об испорченном празднике, но тут великолепный Такангор переломил ход поединка одним-единственным хитроумным маневром: выдернув из земли шест и стряхнув с него трусливого соперника, он стал наступать, грозя быкоборцу могучими рогами, окрашенными в алый цвет.

Вот тут и началась настоящая потеха. Давно уже на Чесучинской арене не было настолько Кровавой, Жестокой и Яростной паялпы. Даже Архаблог и Отентал — наши бессменные устроители и законодатели паялпы — были явно ошеломлены чрезвычайным успехом своего молодого протеже.

Юное дарование носилось за противником, издавая жуткие вопли, свирепо вращая багровыми глазами и обещая сделать из виантийца «мамины ляпики под клюквенным соусом». Наш корреспондент восторженно отмечает, что неистовый Такангор смог устрашающе выпускать пар из ноздрей при абсолютно солнечной ясной погоде в жаркий день.

Быкоборец Зигосин, тот самый человек, который за десять минут до начала поединка в интервью нашему же корреспонденту обещал разделать самоуверенного минотавра под орех, жалко улепетывал от стремительного Такангора, но явно проигрывал последнему не только в отваге и силе, но и в ловкости.

Издевательски пожевывая пойманный на лету пончик, минотавр зажал виантийца в угол и там исполнил свое обещание…»

— Вот, — грозно сказала Мунемея, — «пожевывая пойманный на лету пончик». Опять всухомятку и на бегу. А мне писал, что питается нормально. И словечко такое подобрал — питается. Не кушает, не ест, а именно что питается. Еще бы сказал, что он кормится. Ох, дети, дети — растишь их, растишь, а когда вырастишь, тут и начинаются настоящие хлопоты.

Питание — еда без скатерти.

— Чтоб мне ни рогов, ни копыт! — присвистнул Милталкон, дочитывая статью. — Серебряные подковы, памятник, почет и увалсение. А что, братик неплохо начал.

— Неплохо, — неохотно согласилась Мунемея, но тут же спохватилась: — Только не вздумай намылиться следом. Не то я тебе тоже устрою мамины ляпики… А что, мадам Горгарога, пишут про Зелга да Кассар?

— Ох, я вам так скажу, лучше бы Такангор остался в Чесучине, — вздохнула горгулья. — Кассар вернулся домой, армия Тиронги готова выступить против него, как только начнется новолуние. Я сильно удивляюсь, что вы разрешили Такангору пуститься в эту авантюру, с вашим-то благоразумием.

— Я и сама немного удивлена, — фыркнула Мунемея. — Но деваться некуда. Рано или поздно это должно было случиться, мадам Горгарога, и я ничего не смогла бы сделать.

— Ох уж эти ваши семейные тайны, — сказала Горгарога. — Еще моя бабушка говорила, что вся годичная подборка «Королевского паникера» не стоит одной истории о…

— О ком? — жадно спросил Милталкон.

— Что-то я заболталась, засиделась, а мне еще Прикопсам надо доставить последний каталог и Эфулернам — увесистую посылочку. Всего хорошего, мадам Топотан, — заторопилась Горгарога. — Спасибо этому дому, пойдем к другому.

— Мама, хоть вы объясните толком, какие семейные тайны? — поклянчил Милталкон.

— Кирпич в руки, валун под мышку и марш ремонтировать лабиринт. А то не древнее сооружение, но сущее решето, грабителям в глаза смотреть стыдно! — рявкнула минотавриха. — И чтоб я больше не слышала ни от кого в этих закоулках глупых вопросов.

Милталкон поплелся на строительные работы, дыша, как запыхавшийся дракон. Это надо же — пар из ноздрей. Как у брата получилось?

Каждый — кузнец своего счастья. Особенно если он владеет собственной кузницей.

— Замечательная голова, замечательная… Кузнец, привстав на цыпочки, измерял ленточкой расстояние между ушами и рогами минотавра. Такангор недоверчиво покосился на него:

— А ты уверен, что я смогу его носить?

— Все могут — и ты сможешь, — утвердил Альгерс. — Шлем — это гарантия красоты, надежности и безопасности. Каждый — кузнец не только своего счастья, но и своей безопасности.

— Сомнение имею на сей счет, — пошевелил ушами Такангор. — Что я в нем увижу? Да и в роду у нас никто шлемов не носил.

Кузнец приложил ленточку к затылку клиента.

— Ты помнишь войну с Пыхштехвальдом? Знаменитую Пыхштехвальдскую битву? А?

— Я — нет.

— Не верти головой, я еще не закончил. Так вот, тогда даже лошадям, которые служили в тяжелой кавалерии, и то сделали шлемы. А ты не лошадь, скакать не надо.

— Ты и мертвого уговоришь, — буркнул минотавр. — Ладно, нацеплю это ведро на голову. Только учти, если мне будет в нем неудобно — не обижайся, — сниму и стану в нем бульбяксу носить.

Альгерс лукаво улыбнулся:

— Знаю я вас, двурогих. Упертые вы, так что спорить не стану, ибо бесполезно. Но все же ты сперва примерь мою броню, а уж после упирайся рогами. Лады?

— Я только к тому, что все мои предки из поколения в поколение воевали, но никто ничего на себя не пялил. Папенька только вот латы признал, да и те из шкуры им же самолично пристукнутого дракона. Для пущего форсу.

Доспехи: одежда мужчины, который одевается не у портного, а у кузнеца.

— Сильная штука, совсем не для форсу, — уважительно кивнул Альгерс, — только теперь и самих драконов, ежели что, пачками в бою валить смогут. Я слышал, в Рохнэле понапридумывали и скоростные баллисты и залповые, и наконечники расщепляющиеся. Жуть, одним словом. Ни доблести, ни чести.

Кузнец нанес последнюю зарубку на дощечке закройщика и какое-то время внимательно ее разглядывал.

— Ну что, аккурат к новолунию и успею — больно хитрая конструкция получается.

— А Карлюзу ты не видел? — спросил Такангор, сладко потягиваясь.

— Видел, видел. И не только я. И смех, и грех — этот наш Карлюза. На кладбище ходит, с усопшими договаривается. Сходи погляди, пока он не перестал, — занятное зрелище.

Маленький троглодит и впрямь был на кладбище. Он осторожно переходил от одной могильной плиты к другой и деликатно стучал согнутым пальчиком в безответный камень.