Их «заказали» в кафе - Инна Тронина

— В прошлом году осенью. Всё произошло так быстро… А жена его жива, но еле-еле. Ей пересадили печень, но началась реакция отторжения. По всем прикидкам ей мало осталось. Это всё ужасно, ужасно… — Ирина встала с табуретки, села к Артуру на колени, обвила его шею руками. — Пойдём, пойдём отсюда! Я хочу в постель, в тепло. Я не могу больше терять эти драгоценные минуты, зная, что они не повторятся. Я надоела тебе, понимаю. Повесилась на шею, как последняя шлюха. Я противна сама себе, потому что невольно воображаю себя твоей женой. Мне кажется, я смогла бы. Я так мало тебя знаю, но всё равно чувствую, что мы похожи. Признаюсь тебе, что ненавижу Марину за её предательство. Лично я ни за что не поступила бы так. Она не понимала своего счастья, а я понимаю, и мечтаю немного подлечить тебя. Пусть главное для мужчин — работа, но всё-таки их дома должны ждать. Ждать и любить, создавать условия для этой самой работы. Мы не зря встретились вчера — это какая-то мистика. Я в студенческие годы даже не мечтала обратить на себя твое внимание. Гадкий утёнок в очках не имел права претендовать на это. Весь наш курс, самые красивые девчонки, были влюблены в тебя. А достался ты мне. Судьба для чего-то свела нас. Или ты не согласен?

Фарфоровые щёки Ирины робко порозовели. Глаза без очков казались огромными, кукольными. Впечатление усиливали длинные, будто приклеенные, ресницы. Сейчас при всём желании её нельзя было назвать гадким утёнком.

— Я согласен. Это вышло отнюдь не случайно.

Тураев говорил правду. Разве можно назвать случайной встречу, к которой он тщательно готовился целых три недели? Встречу, итогом которой стало решение — нужно действовать через семью Антона Кобылянского или его несчастной супруги. Без разговора с Ириной Рыцаревой Артур никогда не узнал бы о том, что случилось с Серафимой и её мужем, и что в результате изощрённой мести отвергнутой жены пострадала её соперница. Своё первое убийство Кормилица совершила совершенно бескорыстно…

Поняв, чего от него ждёт Ирина, Артур встал с табуретки и медленно, глядя ей в глаза, развязал пояс халата. Ирина, оторопев поначалу, поднялась и сделала то же самое. Лёгкий шёлк соскользнул на пол, и Ирина осталась стоять в ярком электрическом свете, обнажённая, беззащитная, как белая берёзка в степи. Длинные ноги, сильные плечи пловчихи и по-детски открытый взгляд моментально возбудили Тураева, и его халат мягко упал на Иринин.

На этот раз они не ушли в спальню. Всё произошло здесь же, на кухне, в ослепительном свете лампы, кофейных парах и табачном дыму.

Высокий худой старик поправил тёплую шапочку на подстриженной ёжиком голове, пощипал седые усы и, поближе придвинувшись к камину, помешал угли короткой тяжёлой кочергой. Печь в мраморных плитах, украшенная скульптурами, давно не согревала его, но старик каждый вечер растапливал камин. Делал это для того, чтобы хоть чем-нибудь заняться.

Сегодня он ужинал в круглом здании ресторана «Шахерезада», похожем на распустившийся цветок. Сердцевиной его была зеркальная эстрада, а лепестками — четыре разноцветных сектора. Сидя за своим столиком, старик смотрел, как танцуют молодые, и вспоминал свою обожаемую внучку Полину, которую похоронил десять дней назад.

Она просила дедушку не плакать, поминать её спокойно, без надрыва. Например, ходить в «Шахерезаду», на Новый Арбат, где они по торжественным дням ужинали с мужем Антоном. Персидские и индийские миниатюры на стенах, тёмно-красные, в золотых звёздах, стулья, уют и покой, салат с артишоками и креветки по-царски — всё это появилось в Полининой жизни вместе с Антоном Кобылянским, хозяином нескольких дорогих ателье.

В одно из них поступила работать приёмщицей заказов Полина Шугалей, и ей посчастливилось обратить на себя внимание господина Кобылянского. Далее произошло невероятное — Антон не только сделал Полину своей любовницей; он развёлся с женой, оставил двух дочерей. И даже беременность бывшей супруги мальчиком не поколебала решимости быть с Полиной.

Разбивая кочергой угли, старик думал о том, что жить в этом доме не сможет. Унаследовав виллу от скончавшегося в прошлом году супруга, Полина незадолго до собственной кончины подарила её дедушке. Он и бабка вырастили девчонку, которая стала не нужна родителям.

Отец и мать Полины здравствовали поныне, но старик Шугалей не сообщил им о трагедии. Понимал, что для двух самых близких людей Поленька скончалась уже давно, а вот на наследство они набросятся, как голодные звери. Внучка сумела стать богатой женщиной без чьей-либо помощи; наоборот, старалась больше отдавать, чем брать.

Старики не могли и помыслить, что им придётся жить в престижном посёлке на Рублёво-Успенском шоссе под охраной, ездить на «Ауди» с водителем. Поленька ушла от них, оставив несметное богатство, а дедушка с бабушкой предпочли бы жить в панельном доме и ездить на метро, но каждый день видеть внучку рядом, значить, что она жива и здорова.

Неприметная с виду, но светящаяся изнутри, жертвенная и отзывчивая, Поленька так и не привыкла к своему новому статусу. А когда узнала, что тяжело больна, посетовала на самое себя. Увела, мол, отца от детей, за то и страдает. Старики же считали, что Полинка зря смотрела сквозь пальцы на бесконечные загулы мужа, который в результате заразился неизлечимой болезнью. Погубил себя, да заодно ни в чём не повинную жену.

Их обоих не спасла пересадка печени. На две операции ушло очень много средств, но дед жалел не десятки тысяч долларов, а людей. Они не заслужили такой жестокой кары. Жён и детей бросают многие, но почему-то не умирают через год после этого. Тем более что первая жена Антона далеко не бедствует — рассекает на дорогой иномарке в обнимку с увешанным золотом кавказцем. Дочка Кобылянского Машенька учится в элитарном лицее «Ступени». Правда, Катериной, старшей, случилось несчастье. Она ушла из дома в шестнадцать лет, но не от бедности; скорее, наоборот, зажралась. Вступила в какую-то секту, ожидавшую в августе этого года конца света. Солнечное затмение прошло в августе, всё осталось по-прежнему, а десятки зомбированных детей и подростков, причём из богатых семей, наложили на себя руки.

Полинка и в этом видела свой грех, не знала, как искупить его. Она оправдывала всех, кроме самой себя. Но кто-то злой и жестокий там, наверху, не оценил искреннего самобичевания, не принял его и послал кару…

Очень страшно сознавать, что враг твой всемогущ и невидим — Бог, судьба, Провидение. Когда имеешь противника в плоти, его всегда можно убить. Старик отдал бы все случайно обретённые деньги за возможность отомстить. Но кому мстить сейчас, когда никто, вроде, и не виноват? Внезапно уверовавшая жена считала, что они, подлые черви, не смеют противиться воле Господа. А Шугалей не мог найти утешение в церкви. Наоборот, когда он находился там, выстаивая службы, к горлу подступал ком, и хотелось выть от непрекращающейся, выматывающей душевной боли.

Он так просил у небес для внучки здоровья, потом — просто жизни, но ничего не выпросил. И замкнулся в горькой, недоумённой обиде.

— А если бы Антон не к Полинке, а к другой ушёл, с ней то же самое случилось бы? Или всем дозволено то, что нам заказано?..

Шугалей дремал в кресле, и перед мутнеющим взором его плясало пламя. Оно то вытягивалось вверх, к дымоходу, то стреляло искрами, то расцветало оранжевым лотосом — как там, в ресторане, на стенках.

Внезапно старику почудилось, что из пламени выросла зыбкая человеческая фигура. Шугалей отчётливо разглядел лицо — незнакомое, но притягательное. Он не испугался, даже не удивился, понимая, что просто видит сон. Старуха в больнице с сердцем, слегла после похорон внучки. Он дома один, да ещё в ресторане выпил больше, чем можно. Вот и мерещится всякое…

Огненный человек пропал, и Шугалей открыл глаза. Всё оставалось по-прежнему, и в то же время комната стала другой. В одном из окон открылась форточка, и по гостиной загулял сквозняк, полетела снежная крупа.

Шугалею стало страшно от мысли о том, что придётся подняться в спальню, лечь в ледяную постель, которую он не в силах согреть даже электрический плед. А с портрета на него будет смотреть Полина, о чём-то немо умоляя. В гробу она лежала с полуприкрытыми глазами и, сколько ни бились в морге, сомкнуть веки не смогли. «Врага своего высматривает», — шептались кладбищенские старухи, когда Полину привезли отпевать. Значит, есть этот враг, есть! Нужно только узнать его имя…

Внезапно тишину разорвал телефонный звонок, и старик даже сразу не поверил, что слышит его. Ни разу за эти десять дней не ожил телефон, потому что детские Полинины друзья ничего не знали об её кончине, а люди из высшего общества не находили в безутешных родственниках Кобылянских ничего для себя интересного. Скорее всего, ошиблись номером, или старуха решила узнать, как там дед без неё коротает зимний вечер.