Быль о полях бранных - Станислав Пономарев

— Здрав ли и по-прежнему грозен господин наш и повелитель ста царств Мамет-салтан Могучий?

— Султан Мухаммед-Буляк Гияс-ад-Дин, да хранит его Аллах вечно, здоров и могуч. А трон Царя царей по-прежнему попирает полмира! — торжественно возвестил Усман-Ходжа.

— Здрав ли и славен старший брат мой эмир Мамай?

— Могучая рука беклербека Мамая тяжестью своей повергает ниц четыре стороны света! Владетельный эмир, Аллах его защитник, здоров и грозен, как никогда! — встал рядом с Усман-Ходжой туменбаши Кара-Буляк.

— Что привело в Московию мудрых послов моего повелителя Мамет-салтана и моего старшего брата Мамая? — с достоинством спросил Дмитрий Иванович.

В том, что в Золотой Орде «могучий и грозный султан» Мухаммед-Буляк и выеденного яйца не стоит, все здесь знали, как знали и то, что этот «царь царей» — очередная кукла в руках всесильного Мамая. Однако по этикету величать следовало сначала султана, а потом уж настоящего властелина, что и делалось сейчас в стольнице великокняжеской...

— Меня привело к тебе, коназ-баши Димитро, неотложное дело, — вкрадчиво ответил Усман-Ходжа. — Твоему повелителю, Великому Султану Высочайшей Орды, Царю царей и Защитнику правоверных, стало известно, что ты обманом захватил пайцзу Джучиева рода и владеешь ею не по праву.

— Да, не по праву, — как попугай, повторил за ним Кара-Буляк, и тоном тоже, как смог, вкрадчивым.

— Моего и твоего повелителя Мамет-салтана Могучего обманули, — назидательно сказал в ответ Великий Князь. — Посол грозного Царя татарского может убедиться сам, что на груди у меня родовая пайцза предка моего, названого сына Царя Батыя, грозного воителя Александра Невского![95] Пайцзу эту вручил Александру Ярославичу сам Покоритель мира в лето шесть тысяч семьсот пятьдесят пятое[96] от сотворения мира.

Усман-Ходжа поперхнулся от неожиданности, но быстро овладел собой и сказал уже не так вкрадчиво:

— Разве я об этой пайцзе говорю? Я говорю о пайцзе Великого и почитаемого нами старшего сына Потрясателя Вселенной.— Джучи-хана, которую украл и вывез из Сарая ал-Джедида твой килича Семен Мелик.

Изумлены были этим требованием не только нукеры татарские, но и ближние советники Великого Князя Московского и Владимирского, которые тоже впервые услышали о том, что заветная пайцза находится в Москве. Только князь Владимир Серпуховский был извещен о том. Впрочем, в отличие от нукеров, русские бояре и князья ничем не выдали своего крайнего изумления.

— Могучий Султан Мухаммед-Буляк Гияс-ад-Дин был настолько разгневан, — продолжал между тем Усман-Ходжа, — что хотел двинуть на Мушкаф десять туменов. Но его почтительно отговорил от этого преждевременного шага мудрый и дальновидный Мамай-беклербек.

— Да, именно мудрый и дальновидный Мамай-беклербек отговорил Султана, — вторил ему Кара-Буляк, и тоже теперь не вкрадчиво.

— Поклон мой владетельному эмиру Мамаю за мудрый совет Царю царей, — невозмутимо ответил Дмитрий Иванович. — Но я, право, не ведаю, о какой пайцзе идет речь. — Он пожал плечами и посмотрел на митрополита, как бы ища поддержки.

Но старец строго смотрел на татар и никак не отреагировал на этот красноречивый взгляд.

— Мамай-беклербек почтительно посоветовал Султану Мухаммед-Буляку Гияс-ад-Дину не брать с Урусии дани три года, если мудрый коназ-баши Димитро вернет наследственную пайцзу Джучи-хана, — хитро прищурился Усман-Ходжа.

— Да, именно так сказал Мамай-беклербек, — эхом отозвался татарский военачальник.

— Я бы и без того почтительно положил у ног Царя царей злато то заповедное, ежели бы оно у меня было, — пожал плечами на выгодное предложение Великий Князь, помолчал мгновение и добавил неуверенно: — Не ведаю, мож, у кого из воевод моих пайцза та вдруг очутилась. Так я розыск велю учинить строгий.

— Может, и у воевод, — согласился килича. — Но Мамай-беклербек велел передать тебе: если пайцза отыщется, он отпустит в Урусию пять тысяч невольников.

— Так велел передать тебе могучий Мамай-беклербек, — монотонно повторил за ним Кара-Буляк.

— Я постараюсь найти эту пайцзу. Всю Русь перерою! — пообещал Великий Князь. — Но надо подождать.

— Мы подождем, — быстро согласился Усман-Ходжа. — Но ты должен порубить всех людей Араб-Шаха, приехавших в Мушкаф. Араб-Шах — разбойник и враг султана.

— Я уже выслал их вон из Москвы, — сообщил Дмитрий Иванович.

— Надо было порубить, — сожалеюще сказал килича и потрогал синяк под глазом.

— Хватит им и того, что я не стал их слушать и выгнал вон с земли моей! — чуть строже заявил Великий Князь, а карие глаза его смеялись.

Татары не заметили этого или не хотели заметить.

— А сейчас, гости дорогие, прошу вас в трапезную откушать, чем бог послал, — повел рукой хозяин Московской Руси в сторону боковых дверей, которые сразу распахнулись и впустили в стольницу вкусный аромат обильных яств.

Глава третья

В малой горнице, вечером

Пир в честь послов султана Мухаммед-Буляка и Мамая продолжался до темноты. Великий Князь Московский и его ближайшие сподвижники пили мало, а Усман-Ходжу и Кара-Буляка к подворью посольскому на руках унесли: хоть и мусульмане, а разговелись[97].

Следуя по улицам вечерней Москвы, ордынцы горланили татарские песни и сквернословили по-русски. Когда Владимир Серпуховский спросил их об этом несоответствии, Кара-Буляк ответил со смехом:

— По-русски ругаться злее получается! Ха-ха, как загнешь, кр-расота-а! О-о, Ульдемер, ты щедрый и верный друг. Давай споем по-нашему!

— Я ордынских песен не пою, — ответил князь...

Когда совсем стемнело, в малой княжеской горнице собрались вместе с Дмитрием Ивановичем митрополит всея Руси Алексий, Владимир Андреевич Серпуховский, боярин Василий Беклемиш и Семен Мелик.

— Что делать нам, владыка? — первым нарушил молчание великий князь.

— Я не понял, сын мой, о какой пайцзе говорили послы татарские?

Дмитрий вынул из ковровой сумы, висевшей на стене, овальную золотую пластину и положил ее перед митрополитом.

— Вот оно что! — вскинул седую бровь Алексий. — Пошто раньше мне о ней не сказывал?

— Прости, владыка, — смутился Великий Князь. — Не до того было.

Митрополит погрозил ему длинным сухим пальцем:

— Хитришь, сын мой...

— Лучше скажи нам, отче, слово свое великомудрое, — построжел Дмитрий Иванович. — Что делать? Кому пайцзу сию передать? Арапше-хану аль Мамаю? — И он вкратце изложил предложение Араб-Шаха.