Быль о полях бранных - Станислав Пономарев

— Если пайцза у коназа Димитро, он отдаст ее нам! — уверенно заявил простодушный вояка. — Для Урусии много надежнее милость Мамая-беклербека, чем какого-то степного разбойника из Кок-Орды. К тому же урусы злы на Араб-Шаха за то, что он порубил прошлой зимой урусских невольников и потом побил их пьяное войско на реке Жея-су.

— Может, и злы, — согласился Усман-Ходжа. — Разбойник, ты говоришь? У Араб-Шаха сегодня четыре тумена батыров.

— Ну и что? — поморщился военачальник. — Эти батыры вмиг разбегутся при первой же неудаче. У Араб-Шаха нет золота, чтобы удержать их. Бараны всегда идут за тем вожаком, который может привести их на сочные пастбища, — закончил Кара-Буляк татарской пословицей.

— Теперь у Араб-Шаха есть и золото, и много серебра, — помрачнел мурза Мамаев. — Он захватил крепость Мукши, Гюлистан ал-Джедид и Булгар ал-Махрусу вместе с их богатствами и монетными дворами.

— Откуда весть?! — сразу оживился Кара-Буляк.

— В охране посла Араб-Шаха я нашел дальнего родственника. Жаль только, убили его в сегодняшней стычке.

— А-а...

В этот момент они остановили коней у подножия высокого теремного крыльца. Подбежавшие княжеские слуги сначала почтительно склонили обнаженные головы перед татарскими мурзами, а потом помогли им сойти на землю. Нукеры спрыгнули с коней сами, но в терем сопровождать послов разрешили только четырем батырам. Кара-Буляк заспорил было, однако его вежливо и твердо осадили: в чужом доме поют песни хозяина! А хозяин — Великий Князь Московский и Владимирский — был в ранге эмира Золотой Орды, то есть самому Мамаю по чину равен!

Боясь, что очень важная встреча пусть и с данником, но с данником могущественным может сорваться, Усман-Ходжа на правах старшего в посольстве согласился с доводами руссов.

Небогатое убранство и лестницы, и наружного оформления великокняжеского дворца, его скромные внутренние покои вызвали на лицах ордынцев лишь презрительную усмешку: то ли дворец султана в Сарае ал-Джедиде, или летние хоромы Мамая в Гюлистане, или зимний дворец бек-лербека в Узаке, или... Да чего там сравнивать!

И почему-то не пришло в головы кочевых властителей, что дворцы из награбленного золота совсем недолговечны на этой земле. Почему-то не вспомнили они о предшественниках своих — гуннах, аварах, хазарах, половцах, занимавших некогда великие степи Восточной Европы. А ведь в главных городах этих племенных объединений тоже золотые дворцы стояли. И праха не осталось не только от дворцов, но и от крепостей каменных! И народы те тоже сгинули в беспощадном течении времени.

А русские деревянные дома, дворцы и города стоят испокон века. Сгорают от огня вражеского, отстраиваются заново и живут многие столетия. Оказывается, и дерево может быть крепче и долговечнее камня. Выходит, тает и самый крепкий камень от горючей слезы невольника: руки строят, а страдание разрушает!..

В стольницу татары вошли чередой — впереди безоружный Усман-Ходжа в богатом расписном халате из китайского шелка, в белоснежной чалме на остроносой голове. Был мурза тщедушен и рыж волосом, козлиная борода вперед торчит: так он от важности голову задрал... За ним, косолапя, как все исконные всадники, следовал надменный Кара-Буляк, положив левую ладонь на рукоять кривой сабли, ножны которой разбрасывали вокруг искры от драгоценных камней. На голове военачальника блестел стальной шлем, оправленный у основания мехом горностая. Наряд Кара-Буляка не отличался особым великолепием: синий добротного сукна чекмень, широкие кожаные штаны с разрезами по бокам нависали над красными сафьяновыми сапогами; под чекменем полированная дамасская кольчуга. Стражи мурз вообще одеты были просто и сурово...

Владимир Андреевич Серпуховский ввел опасных гостей в палату для приема иноземных послов.

Великий Князь Московский и Владимирский Дмитрий Иванович стоял на возвышении у стены, покрытой громадным персидским ковром, на котором висели иконы с ликами неулыбчивых православных святых и два великокняжеских стяга красного цвета с изображением Пресвятой Богородицы — покровительницы Московской Руси — и Христа Спасителя. Князь стоял, ибо в присутствии посла султана Золотой Орды он, данник его, сидеть не имел права. Дмитрий был одет в красный кафтан из царьградской парчи; на голове — шапка, отороченная соболем; на груди — золотая пайцза эмира татарского, только изображена на ней голова лошади. Достоинство высокородного данника вроде бы не попрано, ибо конь в понимании кочевника — главное богатство и чуть ли не обожествленное животное. И в то же время ведь конь на человеке не ездит, а совсем наоборот.

Рядом с Великим Князем сидел — только ему это разрешалось законами Орды — благообразный старец с пронзительными черными глазами и широкой белой бородой. На нем — черное одеяние и высокая белая шапка с белым же оплечьем. На груди этого старца не пайцза висела, а массивный серебряный крест с распятием. То был митрополит всея Руси Алексий.

Чуть ниже, по обеим сторонам от возвышения, утвердились нарядные бояре и «молодшие князья»[92]. Среди них, ближе всех к трону, стояли Владимир Андреевич Серпуховский и окольничий[93] Тимофей Васильевич Вельяминов в боевом облачении воеводы.

Усман-Ходжа задержал острый взгляд на этом боярине, и чуть заметная злорадная усмешка проявилась на тонком лисьем лице. Все знали, что племянник русского военачальника Иван Вельяминов переметнулся к Мамаю и вот уже три года вредит своему отечеству, обиженный на великого князя за отказ утвердить его тысяцким[94] на Москве.

Сумеречное лицо именитого боярина не дрогнуло под ехидным вражеским взором: племянника-переметчика Тимофей Васильевич проклял, а Дмитрию Ивановичу служил верой и правдой...

Мурза опустил глаза и подумал о другом: «Нет Евдокии — жены коназа Димитро. Нет детей его. Значит, прием мне приготовили ниже по достоинству, чем некогда Ачи-Ходже — мир праху его».

И еще он заметил, что нет среди московской знати грозного полководца — князя Дмитрия Михайловича Боброка-Волынского. То же отметил и Кара-Буляк, не раз битый «во чистом поле» хитроумным и смелым русским военачальником.

Татары насторожились. Их сюда, понятно, никто не звал — нужда Мамаева привела, и надо было сдерживать раздражение и даже на лицах благодушные улыбки строить. Минули те времена, когда ордынцы хозяевами хаживали на Русскую землю.

Послы подошли на положенное расстояние к возвышению и остановились, гордо подбоченясь. Все молчали, ибо первым, как данник, говорить должен был Великий Князь Московский и Владимирский. А он медлил... Пауза затянулась надолго. И Усман-Ходжа хотел было грозно напомнить «Митьке», кто он есть. Но Дмитрий Иванович опередил его, спросил с поклоном: