Александр II - А. Сахаров (редактор)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Если Бог за нас, кто против нас?»
В госпитале время тянулось удивительно медленно, но здесь, в Систово, у тётушки Параскевы и Светозары, две недели пронеслись днём единым.
Из Систово поручику надлежало заехать в Тырново на врачебный осмотр – и снова в ополчение.
Чем ближе отъезд, тем грустнее на душе у Стояна. Даже в Петербурге, в графском особняке, не было поручику Узунову так тепло, как в доме у тётушки Параскевы.
По утрам тётушка собственноручно вносила в комнату Стояна кружку парного козьего молока, сладкого и жирного.
– Пей, сынок, – говорила болгарка ласково, – оно полезное.
Теперь Стоян знал: тётушка Параскева не такая старая, как показалось ему сначала, ей было чуть больше пятидесяти. Жизнь согнула её, избороздила глубокими морщинами лицо и руки, а волосы щедро осыпала сединой…
Узунов ходил из комнаты в комнату, где всё было чисто и просто, на окошках стояли цветы в глиняных горшках, а на полу разбросаны цветные домотканые коврики. На кухне пахло жареным луком, овощами и специями, которыми Светозара сдабривала еду, а в горнице и спаленке стоял дух высушенных цветов и трав.
Светозара заботливо ухаживала за Стояном, кормила чорбой и кебабом, брынзой и солёным перцем и ещё другими болгарскими блюдами.
Говорила, улыбаясь:
– Ешь, поправляйся.
Выросший в особняке бабушки Росицы, где царил строгий этикет, жизнь в доме тётушки Параскевы Стоян воспринял всей душой. Даже за столом здесь обходились так непринуждённо, что в первые дни это напоминало ему трапезы в людской.
После обеда Светозара водила Стояна по Систово, знакомила с городскими достопримечательностями, каких здесь, к удивлению, оказалось не так уж мало.
Однажды, гуляя, они выбрались за город. Тропинка привела их к монастырю. Стены его полуразрушены, и сам монастырь пребывал в запустении. За невысокой оградой каменные строения. Нижняя часть их утонула в бурьяне-сухостое. В дальнем углу монастырского двора буйные заросли боярышника и кизила с почти опавшей листвой.
– Во имя святой троицы, – перекрестилась Светозара. – Турки притесняли нашу веру, – сказала она задумчиво, и печальные глаза её наполнились слезами. – Пойдём отсюда, мне больно видеть это… Знаешь, Стоян, моя мама больше всего боялась, что османы возьмут меня в гарем.
– А если я тебя заберу в Россию, она не станет возражать?
Светозара постаралась свести всё к шутке:
– Но московцы не враги, и у них нет гаремов.
«Она не замечает моей любви», – подумал Узунов, и чем ближе день его отъезда, тем назойливее овладевала им эта мысль. Наконец Стоян решился. В то утро, когда он складывал свои вещи и в комнату вошла Светозара, Узунов, подвинув дорожный баул, подошёл к ней, взял за руку:
– Я люблю тебя, Светозара, слышишь?
Она растерянно смотрела на него.
– Я написал бабушке Росице, прося её согласия на наш брак. Закончится война, я увезу тебя в Петербург. Согласишься ли?
В голубых глазах Светозары блеснули слёзы.
– Да, – прошептала она.
– А тётушка Параскева не будет против?
– Ты нравишься ей. Но примет ли меня твоя бабушка Росица?
– Она болгарка из бедного крестьянского рода, и графиней её сделал дед…
Вечером Стоян сказал обо всём тётушке Параскеве. Пожилая женщина села на скамеечку и, положив натруженные руки под передник, ответила тихо:
– Пусть Бог поможет вам, дети, а чему бывать, того не миновать. Лишь бы Болгария была свободной, и вы смогли хоть иногда навещать меня и привозить внуков. Они должны знать, у них две родины – Россия и Болгария. Ты, Светозара, научишь их нашему языку, чтобы я могла понимать, о чём говорят мои внуки.
В Тырново, в штабе Балканского отряда, поручика Узунова дожидались два письма, одно из Петербурга – от бабушки, второе из Кавказской армии – от брата Василька.
Письмо графини Росицы было сдержанным и коротким. Стоян прочитал его дважды и по тону определил: бабушка относится к его выбору насторожённо.
«…Помни, ты граф, а девушка рода крестьянского. Сумеет ли она подняться до положения светской дамы и, как я, получить признание?
Но если твоя любовь к ней сильна, я по завершении кампании поеду на свою родину – сама хочу взглянуть на твою избранницу..»
Стоян так расстроился, что сунул письмо брата в карман, решив прочитать позже, когда успокоится, а пока, узнав, что на Шипку готовится обоз, отправился в гостиницу, которую содержал местный турок.
Номер оказался маленьким и грязным. Из ресторана тянуло, как в трубу, жареным бараньим салом, луком и ещё чем-то настолько едким, отчего Стоян чихал даже во сне.
Единственным утешением поручика была чашечка чёрного кофе по-турецки, отлично сваренного хозяином.
Ночью во сне Стоян увидел бабушку. Старая графиня наклонилась над ним, погрозила крючковатым пальцем и сказала: «А ты, повеса, всё ума не наберёшься…»
Из Тырново выехали утром, с тем чтобы сорокавёрстный путь одолеть до ночи. Гружёные телеги, укрытые брезентом, сопровождали конные казаки. Узунов ехал в коляске, снятой у тырновского извозчика. Он решил попасть в Габрово заранее, побывать в штабе Радецкого, может, повстречается кто из знакомых. Стояну было известно, что обоз на перевал пойдёт только следующей ночью: днём дорога обстреливалась.
Коляска катила вдоль виноградников с пожухлой, потемневшей от мороза листвой; сёл с белыми глинобитными домиками, крытыми красной полуовальной черепицей; обнажившихся садов. От Тырново холмистая равнина уступила предгорью. Дул, не встречая преград, северо-восточный ветер, холодный, колючий. Стоян поднял воротник шинели, запахнул полу.
Из головы не выходило письмо старой графини. Нет, о содержании его он не сообщит Светозаре, но бабушке напишет ещё раз и скажет, что это не увлечение, а самое серьёзное намерение.
При мысли о Светозаре потеплело на сердце. Мечты унесли Стояна в недалёкое будущее, когда он привезёт Светозару в Петербург и графиня Росица полюбит её. Светозару обучат домашние учителя, а друзья, любуясь его красавицей женой, будут завидовать ему. И уж кто станет ей настоящим другом, так это Василько.
Вспомнив о брате, Стоян достал письмо. Василько описывал действия своего Эриванского отряда, попавшего в довольно трудное положение без связи с главным действующим отрядом генерала Геймана.
«…Мы не имеем никаких сведений о колонне Геймана, ибо у Баязета нас отрезал Ванский отряд османов.
Позднее мы узнали: Лорис-Меликов, бывший при отряде Геймана, получил информацию о том, что Эриванский отряд окружён главными силами турецкой армии Мухтар-паши…
Генерал Гейман убедил Лорис-Меликова наступать на зивинские позиции. Операция оказалась не по силам и имела печальные последствия.
Отступив от зивинских позиций, Лорис-Меликов и Гейман, вместо того чтобы идти на Хоросан либо атаковать Дели-Бабу, приняли решение отойти под Каре и от Карса, сняв осаду крепости, начали отступление к русско-турецкой границе.
Мухтар-паша велел муллам воздать хвалу аллаху за столь неразумные действия русских генералов и, приказав Измаил-паше развернуть боевые операции против нашего Эриванского отряда, сам двинулся вслед за Лорис-Меликовым.
Действующий корпус уходил, и с ним отступал шеститысячный конный отряд, который Лорис-Меликов мог бы послать в помощь Тергукасову.
В штабе нашего отряда и среди некоторых офицеров раздавались голоса, что нас бросили на произвол судьбы, окружённых превосходящими силами врага, без боеприпасов и продовольствия.
Наше счастье, что нами командовал генерал Тергукасов. Он снял отряд с бивака и двинулся к Зейденяну, преследуемый Измаил-пашой. Мы отходили, отражая атаки неприятеля. Приходилось отбивать налёты многочисленной конницы черкесов. Знаешь, кто ею командовал? Гази-Магомед-Шамиль-паша, генерал свиты султана, сын небезызвестного Шамиля. Тот самый Гази-Магомед-Шамиль-паша, которого, как я уже тебе писал, ждали мятежные чеченцы…
Трудность нашего отхода усугублялась тем, что с Эриванским отрядом следовал обоз. Почти три тысячи армянских семей видели в русских солдатах своих спасителей. Старики, дети, женщины. Несчастный народ!
Получив от лазутчиков сведения, что нас готовится атаковать Фаик-паша, а русский гарнизон в Баязете ещё в состоянии продержаться некоторое время, Тергукасов принял решение отойти в Эриванскую губернию, оставить обоз и беженцев, а затем, пополнив отряд боеприпасами, двинуться на помощь осаждённому Баязету…
Мы застали в Баязете печальную картину. Когда отогнали противника от города, многих защитников уже не было в живых, а уцелевшие едва двигались, настолько были истощены.
Теперь мы получили предписание двинуться на Игдыр…»
