Издержки богемной жизни - Анна Данилова

У них обоих был загадочный вид. И Зимин понял, что не ошибся: им есть, что ему рассказать.

– Гриша, я уезжаю, – Рита тепло пожала ему руку, позволила даже себя приобнять. – Но я все сделала. Все то, ради чего и оставалась в Москве. Теперь мы знаем, кто убил Юракова. Но как будут дальше развиваться события – это зависит уже от тебя. Паша тебе все расскажет, и ты, я думаю, примешь правильное решение. А мне пора домой.

– Я приеду туда… к вам… в Саратов. – Он не знал, как ей сказать, что это не пустые слова, что он действительно хочет помочь ей разобраться с Марком. – Я же обещал.

– Забудь об этом, Гриша. Пусть все идет, как идет.

Павел Смирнов слушал их, ревнуя. Хотя и догадывался, что речь идет о Марке.

Они внесли ее багаж в купе, где она должна была ехать одна, потом все снова вышли на залитую утренним розоватым светом платформу. Крепко пахло смазкой для вагонных колес, горячим кофе из распахнутого окна кафе и еще чем-то специфическим, вокзальным, железистым, дымным, горьковатым.

– Я бы прямо сейчас поехал с тобой, тем более что одно место свободно, – говорил Зимин, зная, что Смирнов выкупил для Риты СВ-купе, чтобы она могла спокойно ехать одна. – Но у меня такая работа!

– Я знаю, – улыбнулась Рита.

– Я бы тоже поехал, – вздохнул Павел, – но у меня сегодня суд. Клиент не простит моего отсутствия, будет слушаться дело о его сыне, подозреваемом в покушении на убийство своего друга, совсем мальчишки. Случай на охоте.

– Приезжайте, когда появится такая возможность. Мы с Марком… – Она осеклась. – Я буду очень рада. А останемся мы с Марком или нет – пока не знаю. Сложно что-то сказать заранее.

– А что с Белозеровым? – вдруг вспомнил Павел. – Как уехал, так и пропал. Будет покупать твои картины, нет? Не звонил?

– Нет. Ни он, ни Марк. Думаю, они продали мои картины, а деньги пропили, – невесело пошутила она.

– Марк не знает, что ты приезжаешь? – спросил Зимин.

– Нет.

За пять минут до отхода поезда они распрощались. Рита с трудом сдерживала слезы. Не так, не так она представляла себе поездку в Москву и уж тем более не таким образом собиралась покидать ее – одна, без Марка, готовая в любую минуту разрыдаться. Теперь, когда прошло так много времени с тех пор, как она не видела Марка, сомнения охватили ее: а что, если он действительно ни в чем не виноват, а она постоянно треплет ему нервы своей подозрительностью и обвинениями? Ведь, будь он виноват, разве так бы он себя вел? Хотя, надо знать Марка. Непредсказуемого Марка! Она так соскучилась по нему, так истосковалась… Она поняла это только сейчас, когда поезд тронулся и в купе она осталась одна.

Помахав рукой Павлу и Григорию, она вскоре потеряла их из виду.

Села устало на диван, достала телефон – ни одного звонка – ни пропущенного, не принятого. Ни единого сообщения. Марк исчез из ее жизни.

Она позвонила в Пристанное, маме, но потом, чувствуя, как подступают слезы, быстро отключила телефон. Совсем. Она не сможет сейчас разговаривать ни с матерью, ни с Фабиолой. Разрыдается от одного звука их голосов. А они не должны знать о том, что произошло. Не должны слышать, как она рыдает в трубку.

Весь день она промаялась, не зная, чем ей заняться, чтобы убить время. Женские иллюстрированные журналы, купленные ею у немого продавца, который чудом прорвался в СВ-вагон, она прочла от корки до корки, поражаясь однообразию статей и рассказов о том, как быть любимой, как надо любить. Выдавалось на-гора множество советов и рекомендаций якобы известнейших психологов о том, как следует обращаться с мужчинами, стоит ли их прощать, если они изменили жене или возлюбленной, какое белье лучше надеть, чтобы соблазнить мужчину, советовали чуть ли не какой пастой чистить зубы, чтобы привлечь мужчину. От всех этих статей тянуло каким-то нездоровым оптимизмом и духом всепрощения: мол, жизнь – удивительная и прекрасная, и не стоит портить жизнь себе и мужу, если речь идет о каких-то пустяках, мелочах. Мужчины-психологи считали, что мужчинам как бы по штату положено изменять, они от природы полигамны. Рите и прежде доводилось читать такую чушь, но в этот раз эти приторные и пустые статьи вызывали лишь раздражение и горькую досаду. Мстительная нотка ее размышлений, связанная с тем, что Марк наверняка все еще ревнует ее к Павлу Смирнову, а теперь еще и к Зимину, не доставляла ей удовольствия и почему-то причиняла беспокойство. А правильно ли она себя повела? Разве должна была она, замужняя женщина, оставаться в Москве в то время, как ее муж решил вернуться домой? Она бросила дочь, свои работы и позволила малознакомому мужчине, представившемуся перекупщиком картин, побывать в ее мастерской, оценить ее творения. А что, если он мошенник – ограбил доверчивого Марка или вообще… убил? Поэтому Марк и не звонит?

Но даже подобные мысли не взволновали ее до такой степени, чтобы она сама позвонила мужу.

К вечеру у нее разболелась голова. Она вышла из купе и встала возле окна, долго смотрела на пролетавшие мимо, темнеющие прямо на глазах пейзажи. Приближалась ночь. Спать не хотелось. Разве что поесть…

Она отправилась в ресторан. Села за свободный столик и заказала отбивную, салат с помидорами и чай. И когда официантка удалилась, она увидела входящую в ресторан женщину, при виде которой у нее волосы зашевелились на голове. Это была галлюцинация! Ее застарелая и болезненная галлюцинация, имя которой было Валентина Рыскина. Как могло случиться, что они оказались в одном вагоне? Это было невероятно!

Женщина была одна, она подошла к столику, стоявшему в одном ряду со столиком Риты, села. Их разделяла всего лишь пара метров. Может, подсесть к этой раскрашенной дуре и расспросить ее обо всем, что произошло между ней и Марком в ту злополучную ночь? Или просто подойти и влепить ей пощечину? Так, на всякий случай. Чтобы ей неповадно было соблазнять чужих мужчин!

Такого Рита от себя не ожидала – таких мыслей, желаний, такой мстительной злобы, буквально переполнявшей ее.

Отбивная оказалась на редкость вкусной. И это в вагоне-ресторане! Она поела не то, что с аппетитом, а с каким-то остервенением, словно утоляя застарелый голод, она утоляла и другие свои не очень-то пристойные желания, такие, например, как схватить свою соперницу за волосы и оттаскать хорошенько.

Когда ужин был съеден, она вдруг поняла, что женщина, на которую она смотрела немигающими глазами целый час и которая уже и не знала, куда деваться от этого тяжелого взгляда, вовсе и не Рыскина. Она обозналась. И обозналась потому, что хотела увидеть Рыскину, вызывала ее образ в своем воображении.

Обозвав себя в душе дурой, Рита вернулась в купе, разделась, легла и долго считала, пока не уснула. Раз, два, три… двадцать пять; шестьсот тридцать девять… тысяча…

Приехав на следующий день в Саратов, она не поехала ни домой, ни в Пристанное. Она не готова была встретиться ни с Марком, ставшим за эти дни практически бывшим мужем (он сам этого хотел!), ни с мамой, чье присутствие вызовет у нее истерику, – и это вместо того, чтобы радоваться встрече с самыми родными людьми. Она перепугает их всех своими слезами.

И она поехала к Мире. Несмотря на то что Зимин назвал ее врагом, сказал, что Мира после всего сделанного ею просто не может называться подругой, все равно, – Рите хотелось увидеть лишь ее, излить душу только ей.

Мира встретила ее восторженными аханьями, расцеловала Риту и, казалось, совершенно растерялась ее неожиданному приезду. В ее глазах светились и радость, и какой-то страх, растерянность.

– Проходи, господи, как же я рада! Почему не предупредила? Я бы тебя встретила. Рита, ты дома была? Была?

– Нет, и пока не поеду. Мне надо собраться с мыслями. Мне надо так много тебе рассказать…

Рита по-свойски, зная уже, что Мира дома одна, разделась и первым делом отправилась в ванную – принимать душ. Мира вошла туда, и по ее виду Рита вдруг поняла, что та смотрит на нее как-то странно, словно не решается что-то сказать.

– Ну! Говори… ты же всегда знаешь, как меня успокоить, как посоветовать вести себя, чтобы Марк от меня не ушел. Так вот. Он ушел от меня! Понятно? – Вот и злоба на лучшую подругу проявилась в этих словах.

Рита и сама не знала, зачем это сказала. Но – это уже было произнесено. А потому ей вдруг стало жарко под прохладным душем.

– Марк исчез, ты знаешь? – сказала Мира чуть ли не с виноватым видом. – Дима говорил, что он вроде бы вернулся из Москвы, а ты осталась, из-за каких-то дел, связанных с твоими картинами. Но на работе он так и не показался. Дома его тоже нет. Мы с Димой заезжали, долго звонили, но нам никто не открыл. Я позвонила твоей маме, в Пристанное, не стала ее ни о чем спрашивать, просто поговорили о Фабиоле. Думала, она сама скажет, что Марк, предположим, у нее. Но она сама спросила меня, не знаю ли я, когда вы вернетесь, ты давно не звонила.

– Марк исчез? – побледнела Рита.