Убийство – дело житейское - Натали Рафф

за ними необходимые ей для работы предметы: грубо сколоченную швабру, железный совок и веник. Вытащив узлы и выставив швабру, Лина постелила на пол газету и встала на колени, чтобы из-под стеллажа достать необходимые ей вещи.

– А Миша не плохой хозяин, – мелькнуло у нее в голове. – Балкон выложил плиткой. Внутри шкафа пол выстелил досками.

Пазевская достала из-под нижней полки веник и совок, бросила взгляд под нее, и обомлела: на деревянном полу виднелись глубокие желобки – такие обычно делают в сервантах, где стекла передвигаются от одного края до другого. Ощупав перегородку между квартирами, Лина сообразила, что она сделана не из тяжелых железных листов, а из пластиковых щитов, покрашенных под цвет металла. Эвелина Родионовна не поленилась, встала на стремянку и освободила верхнюю полку от газет. Просунув руку, она и на потолке нащупала такие же пазы, что были сделаны в полу.

– Вот так-так! Да это же раздвижная стена! Наверняка, один из щитов сдвигается, открывая проход между квартирами! Выходит, когда-то соседи могли ходить друг к другу в гости, не болтаясь по подъездам с четвертого этажа одного на четвертый другого. Отличная идея, особенно если учесть, что в домах этого типа лифты не предусмотрены. Хотя, я ведь тоже дома надумала поступить аналогичным образом, потому и предложила Исе проделать калитку в нашем заборе… Любопытно, кто раньше там жил, и кто теперь обитает? Вполне возможно, те же люди, что и прежде. Если это так, то надо с ними познакомиться. Вдруг откроется что-нибудь любопытное из прошлого этой семейки?

Пазевская засунула газеты на полку, смела с балкона снег, сбила сосульки и, захватив стремянку, вернулась в дом. Она сменила мокрые тапочки на свои домашние туфли и подсела к телефону. Лина решила не рассиживаться без дела, а потому, едва ознакомившись с полем своей деятельности, сразу же стала названивать Миликовой.

Софья быстро сняла трубку. Узнав в собеседнице мать Тани Рийден, она очень обрадовалась, сказала, что очень скучает по Танюше – своей единственной близкой подруге. Потом объяснила, что в настоящий момент немного приболела и пригласила Лину навестить ее, сообщив, что муж уйдет в больницу на целых двадцать четыре часа, – у него суточное дежурство, которое он ежемесячно берет по одним и тем же числам.

Пазевская любезно приняла приглашение, пообещав приехать засветло и поинтересовалась номером телефона, по которому смогла бы связаться с Загориной – последним лечащим врачам дочери. Не откладывая дело в долгий ящик, Эвелина Родионовна тут же набрала номер, указанный Софьей.

Трубку сняли в ординаторской и сообщили, что Анна Петровна будет не раньше восьми вечера, так как у нее ночное дежурство. На вопрос Пазевской, сколько врачей присутствует ночью в отделении, ей ответили:

– За двумя блоками – мужским и женским – обычно присматривает один врач, и сегодня это будет Загорина.

– И этот обманывает жену! – пришла к выводу Эвелина Родионовна.

Не успела Лина осмыслить полученную информацию, как в дверь тихонько постучали. Эвелина глянула в глазок и обомлела. На лестничной площадке стояла Валентина, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. В руках у нее был большой пакет.

– Привет, детка, заходи. Рада, что ты пришла. В вашей квартире мне нужен гид, а то я не знаю, где что находится.

Валя переступила порог, огляделась и сообщила, что принесла чистое постельное белье.

– Не возражаете, я тут немного похозяйничаю? – спросила она Эвелину Родионовну.

– О чем речь, дорогая? Здесь ты дома. Это я у тебя в гостях!

Валя скинула пальто, сапоги и с пакетом направилась в спальню. Через минуту, выскочив оттуда, как ошпаренная, убежала в ванную комнату, заперлась там и пустила воду на полную мощь.

– Сообразительная особа. Увидела грязную постель и сразу поняла в чем дело, – решила Лина. Немного погодя, девушка с покрасневшими от слез глазами, вышла на кухню, молча села на табурет и уставилась на пол.

– Скажи, дорогуша, ты имеешь привычку красить губы? – спокойно поинтересовалась Эвелина.

– Иногда, когда иду гулять… А что, нельзя? Вы против? – с вызовом глядя Лине в глаза, выпалила Валентина.

– Я не об этом. Погляди-ка на чайник. Кто-то пил заварку прямо из носика и на нем остались следы помады. Это отпечатки твоих губ?

Валя судорожно схватила чайник, стерла пальцем краску, отрицательно покачала головой и разрыдалась.

– Не плачь, детка. Не ты, а я должна лить слезы. Михаил – муж моей дочери. Она болеет, а он здесь с кем-то развлекается. И даже не считает нужным скрывать это от меня.

Валентина долго плакала, а потом, сквозь слезы, стала говорить.

– Меня никто не любит. Никто! Я абсолютно никому не нужна. И у меня совершенно ничего нет. Нет даже этой квартиры! Миша обозлился на меня, врезал новый замок, а ключи спрятал. А Ваша Таня мне даже отдельной комнаты не дала… А мой отец – мерзавец. Он меня обманул. Обещал любить больше всех на свете. Говорил, что будет заботиться обо мне всю жизнь. И наврал! Он меня предал! А Фрося? Надеялась, что я буду пахать на нее, как домработница, а когда не получилась, стала из дома гнать.

– Что делать, все мы не святые. Ошибаемся. Но, по-моему, и ты тоже великая грешница. Не реви. Я наведу порядок, все почищу, и сегодня же поговорю с Мишей. Объясню ему, что тебе давно пора оборудовать отдельную комнату. Ты уже совсем взрослая, должна много заниматься. Еще несколько месяцев, и у тебя будет паспорт. Сможешь выйти замуж и устроить свою жизнь. Вот моя Лена, окончила школу, подцепила хорошего человека и укатила с ним за кордон.

– Не хочу я замуж… Я ничего не хочу!

– Отвлекись, детка. Лучше скажи, что ты знаешь о своей родной матери? Я сколько тут бывала, ни разу не видела ее фотографии.

– Они все молчат. Я тысячу раз спрашивала о ней. И бабушку, и отца! Отвечают одно – погибла, несчастный случай. А как все произошло, ни слова. Иногда я думаю, может и ей я тоже была не нужна, вот она и сбежала. Бросила меня и отвалила!

– Нет, дорогая, ее, к сожалению, уже нет. Была бы жива, не оставили бы. Я сама видела свидетельство о смерти Полины. Таня выходила замуж за вдовца, а не за разведенного. А комнату тебе Татьяна не отдала из-за того, что ты тогда была маленькая. Предпочитала жить у бабушки, а здесь только гостила. Поживешь, бывало, с недельку, а потом бежишь к своей «маме Еве». А вообще-то ты зря на Фросю окрысилась. Она, действительно, старая и больная женщина. Ей