Планета Шеол - Кордвейнер Смит

И прекрасная К’мель в качестве партнера! Интересно, был ли в истории миров более странный дипломат?

III

Менее чем за неделю были отработаны все подробности. Они получат сведения во время заседания Совета Повелителей — мозгового центра Содействия. Риск велик, но если работать с самим Колоколом, операция займет считанные минуты.

Все это захватило Джестокоста.

Он не знал, что К’мель следит за ним. Обе К’мель. Верный товарищ, отчаянная конспираторша, целиком преданная делу, за которое они боролись. И женщина…

К’мель была более женственна, чем любая из дочерей Евы. Она знала цену своей тренированной улыбке, своей рыжей шевелюре, своей гибкой юной фигурке с твердой грудью и крутыми бедрами. Люди не могли скрыть от нее свои секреты. Мужчины мучились в ее присутствии чрезмерными желаниями, женщины — неприкрытой ревностью. К’мель хорошо знала людей, потому что не была человеком. Она училась, имитируя, а имитация подразумевает осмысление. Любая мелочь, детали, о которой обычная женщина почти не вспоминает, становилась для К’мель предметом пристального, тщательного изучения. Она была девушкой по профессии, люди ассимилировали ее народ, но по природе своей она осталась любопытной кошкой.

Она все больше влюблялась в Джестокоста и знала это.

Она не представляла себе, что ее страсть станет предметом искаженных слухов, распространившихся среди людей, слухи превратятся в легенду, а легенда облечется в стихи. Баллада, которая станет шлягером через много лет, начиналась так:

Уж давно легендой стало — то, что сделала она.Свой народ она спасала — вот что делала она.Но влюбилась в гоминида — слишком смелая она.Ведь она другого вида — что ж наделала она?

Но это будут распевать в будущем, которого она еще не знала.

Она знала только прошлое.

Она помнила принца-инопланетянина, его голову на своих коленях. Он говорил ей:

— Это смешно, К’мель, ты ведь даже не личность, но ты самое разумное существо из всех, кого я встречал здесь. Знаешь, во сколько обошлась моей планете эта поездка? И чего я добился? Ничего, ничего и ничего. Но, если бы ты правила Землей, я бы, наверно, получил то, что нужно моему народу. Это принесло бы пользу и Земле тоже. Дом Человечества — они зовут ее так! Дом, дьявольщина! Единственный обладатель мозгов в Доме Человечества — кошка!

Он провел рукой по ее лодыжке, она не отодвинулась. Это было в обычаях гостеприимства, а у нее были свои приемы, не позволявшие гостю заходить слишком далеко. Люди Земли следили за ней. С их точки зрения она была одним из удобств, предназначенных для инопланетных гостей. Чем-то вроде мягких кресел в залах ожидания или фонтанчиков с кислотной питьевой водой для тех, кто не мог пить щелочную воду Земли. Ей не положено было испытывать чувства или вмешиваться в дела гостей. Если бы по ее вине хоть что-нибудь случилось, наказание было бы страшным. Скорее всего, ее просто убили бы после краткой и формальной судебной процедуры (конечно, без права апелляции). Это было разрешено законом и поощрялось обычаем.

Она целовала в своей жизни свыше тысячи мужчин. Она создавала им уют, выслушивала их печали и секреты. Это утомляло ее эмоционально, но зато стимулировало развитие интеллекта. Ее смешили женщины-люди с их задранными носами: они знали о собственных мужчинах меньше, чем она.

Однажды женщина-полицейский приняла у К’мель доклад о двух туристах с Нового Марса — ей было приказано не отходить от них. Когда женщина прочла бумагу, лицо ее исказилось ревнивой яростью.

— Ты называешь себя кошкой. Кошка! Ты свинья, собака, грязное животное! Это преступление, что такие, как ты, общаются с настоящими людьми с других планет! Я не могу прекратить это безобразие, но попробуй только подойти к настоящему землянину! Попробуй только применить на нем свои штучки!

— Да, мэм, — покорно кивнула К’мель и подумала про себя: «Эта бедняжка не умеет одеваться и делать прическу. Неудивительно, что она ненавидит всех, кому удается выглядеть прилично».

Вероятно, эта женщина думала ошеломить ее взрывом ненависти. Она ошиблась. Квазилюди привыкли к ненависти. И они не видели разницы между ненавистью открытой и грубой и ненавистью вежливой. Они просто жили с этим.

Но теперь все изменилось.

Она любила Джестокоста.

Любил ли он ее?

Невозможно! А впрочем, нет: маловероятно. Это считалось и незаконным, и недостойным настоящего человека, но не невозможным. Он должен был почувствовать ее любовь.

Если это было так, он не подавал виду.

Любовь между человеком и квазичеловеком была не так уж редка. Когда это обнаруживалось, квазилюдей убивали, а людям стирали память. Существовал закон, запрещавший подобный мезальянс. Ученые, создав квазилюдей, дали им нечеловеческие способности, помогавшие им прыгать на полсотни метров или телепатировать в пределах двух миль. При этом их сотворили по образу и подобию людей. Это было удобно: человеческий глаз, пятипалая рука, размеры — исходя из инженерных соображений, чтобы не перестраивать помещений, не создавать новые виды одежды и мебели. Внешний вид человека был достаточно Удобен для этих квазилюдей.

О человеческом сердце они забыли.

И вот теперь женщина-кошка К’мель была влюблена в человека, настоящего человека, достаточно старого, чтобы быть дедом ее отца. Но чувства ее не были дочерними. Она помнила, как это было с ее отцом: она любила его, они дружили, она восхищалась им — и оба они не обращали внимания на то, что он куда больше похож на их кошачьих предков, чем она. И еще между ними была болезненная пустота никогда не сказанных слов. Они были так близки, что не могли стать еще ближе. Это создавало страшную дистанцию. Это разбивало им сердца — и об этом они тоже молчали. Ее отец умер, и появился этот человек со своей добротой…

«В этом все дело, — прошептала она, — в доброте. Я не видела ее ни в ком из тех, ушедших. Такой глубокой — никто из моих бедных квазилюдей не обладает такой. Она заложена в них, но они рождаются в грязи, их смешивают с грязью всю жизнь и выбрасывают после смерти, как грязь. Откуда же взяться доброте? А в ней есть какое-то особое величие. Это самое главное, то из-за чего стоит быть людьми. И странно, странно, что он никогда не любил женщину…»

К’мель остановилась, похолодев.

А потом утешилась, прошептав: «А если и любил, то это было так давно, что уже не имеет значения. Он получил меня. Осознает ли это он?»

IV