Собрание сочинений в 8 томах. Том 1. Из записок судебного деятеля - Анатолий Кони

Судебное разбирательство длилось три дня, причем один день происходило при закрытых дверях — для выяснения характера отношения Жюжан к юному Познанскому. При этом обнаружилось, что страстная и экзальтированная француженка начала испытывать половое стремление к своему воспитаннику еще за несколько лет до его безвременной смерти, придавая своим ласкам все возрастающий животный оттенок и возбуждая в нем преждевременно и, конечно, не без вреда для его здоровья чувственные инстинкты. Тягостная картина развращения мальчика, едва вступившего в отрочество, нарисованная рядом свидетелей, оттенялась эпизодами из той своеобразной системы воспитания, которая, к несчастью, нередко практикуется у нас на Руси. В силу этой системы, которую правильней было бы назвать воспитательной анархией, забота о детях сводится к тому, чтобы всемерно избегать причинить им что-либо неприятное. Отсюда в самом раннем возрасте детей стремление поблажать всем их капризам и желаниям, как бы нелепы, а иногда даже и вредны они ни были, лишь бы не огорчить дитя. Отсюда замена во многих случаях разумного и твердого приказания смешным обычаем убеждать ребенка и доказывать ему неосновательность его желания в том возрасте, когда ему непонятны не только существующие житейские отношения, но очень часто даже и самое значение окружающих его предметов. Так возрастают маленькие семейные деспоты, приучаемые не знать никаких препон своим желаниям и невольно привыкающие с годами считать себя центром в жизни семьи. Так развивается в них сознательное и упорное себялюбие и вовсе не развивается характер, одним из главных проявлений которого надо признать умение обуздывать свои желания и отрекаться от своих мимолетных вожделений. Когда такое «сокровище» своих родителей вступает в отрочество, оно считает обыкновенно всякое материальное или нравственное ограничение, робко предъявляемое последними, за вопиющее нарушение своих прав, и начинается то возмущение против родителей и презрительное к ним отношение, на которое они горько жалуются, забывая, что сами создали его годами бессмысленной потачки и баловства. Но вот затем наступает суровая жизнь со своими беспощадными требованиями и условиями, и старая родительная нежность, сменившаяся обыкновенно страдальческим недоумением, уступает место борьбе за существование в ее различных видах. Тут-то и сказывается отсутствие характера, борьба для многих оказывается непосильной, и на горизонте их существования вырастает призрак самоубийства, с его мрачной для слабых душ привлекательностью. Есть, конечно, и при таком воспитании многие исключения, в которых здоровые прирожденные задатки берут верх над систематической порчей со стороны родителей, но тем более жаль тех жертв этой порчи, действиями которых так богата хроника ненормальных явлений нашей общественной и частной жизни. Разумное воспитание, конечно, вещь трудная: сказать любимому ребенку «не смей» или «нельзя» не особенно весело, гораздо легче постоянно видеть его веселое личико и предаваться животной радости в созерцании этой дорого стоящей и хрупкой живой игрушки. Но в таком чувстве нет настоящей деятельной любви к ребенку. Это лень ума и воли, порождаемая отсутствием сознания ответственности перед существом, которому мы осмелились дать жизнь; это в сущности грубейший эгоизм, подготовляющий новый эгоизм или, в лучшем даже случае, подготовляющий эготизм, благодаря которому в обиход нашей общественной жизни вторгается так много болезненных самолюбий и бесплодных самомнений. К этому же желанию родителей избегать неприятных впечатлений в отношениях с детьми следует отнести и уклонение их от откровенных бесед и назиданий по вопросам половой жизни именно в то время, когда это так необходимо ввиду наступления возраста, в котором пробуждающийся инстинкт заставляет отрока настойчиво искать ответа на эти вопросы и находить его у испорченной городской жизнью прислуги или у школьных товарищей. Эти беседы требуют известной обдуманности и умственного напряжения, но наша обычная беспечность снова вступает в свои права, и бедный отрок отдается на жертву болезненному и небезопасному любопытству. И это случается нередко даже и тогда, когда между родителями и детьми существует так называемая дружба, очень часто выражающаяся лишь в том, что каждый из родителей, закрывая глаза на недостатки, ошибки и зарождающиеся пороки детей, старается их завлечь на свою сторону, с цинической откровенностью рисуя и оттеняя слабости и непривлекательные стороны своей «дражайшей половины».

В показаниях отца несчастного мальчика содержалось, между прочим, указание на то, что еще задолго до смерти последнего он, войдя внезапно в комнату сына, имел случай наглядно убедиться не только в недопустимых отношениях Жюжан к своему воспитаннику, но даже и в способах, которыми эти отношения осуществлялись. Все объяснения по этому случаю ограничились намеками отца и уклончивыми ответами сына, а Жюжан продолжала оставаться с последним в его комнате, когда он уходил спать, и засиживалась там до поздней ночи. На мой вопрос, какие же последствия имело это открытие и почему Жюжан не была немедленно удалена и знакомство с нею не было прервано навсегда, благодушный отец ответил, что не решился так поступить, «чтобы не огорчить Колю», который был привязан к Жюжан. При дальнейшем допросе оказалось, что, видя физическую перемену в сыне и приписывая ее, быть может, влиянию дурных привычек, привитых гувернанткой, отец умершего, не вступая с ним в прямые объяснения, указывал ему на книжку о вреде порочных половых привычек, вместо того чтобы точно и строго выяснить характер отношений сына и Жюжан в семье, где свидетельницей их могла быть 11-летняя девочка, дочь. Всякий, однако, кому попадались подобные якобы научные книжки, знает, как мало в них не только серьезного медицинского содержания, но и простого человеколюбия по отношению к несчастным читателям, попавшим во власть сокровенного порока, последствия которого изображаются в таких преувеличенных и устрашающих красках, что чтение подобной книжки впечатлительным юношей прибавляет к физическому расстройству организма еще и страшную душевную подавленность и безнадежность, способные толкнуть к сумасшествию или на самоубийство. Недаром в Германии одно время пришлось запретить продажу книги «Der personliche Schutz» [30], которая своим преувеличенным изображением результатов тайного порока доводила многих юношей до мрачного отчаяния и покушения на свою жизнь. Указанные Николаю Познанскому книжки едва ли, однако, в данном случае имели такое гибельное влияние: он слишком любил жизнь, и, как видно из его дневника, из него вырабатывался большой себялюбец. Но во сколько раз была бы уместнее откровенная беседа с ним отца и разумное указание моральных средств борьбы со своим болезненным стремлением вместо нелепых механических мер, рекомендуемых подобными книжками наряду с пикантной «казуистикой».

Отец бедного юноши рассчитывал, как он заявил на суде, что, когда сын его более возмужает, войдет в общество товарищей и будет посещать их семьи, влияние Жюжан на него ослабеет. Этот расчет оказался верным. С наступлением 15-летнего возраста сын его стал бывать в кружке товарищей и очень заинтересовался сестрой одного из них, переписка его с которой носила чистые следы того, что французы называют «une amitie amoureuse» [31]. Но расчет был верен не во всем. С возмужалостью появились и глубокие душевные страдания юноши. Жизнь предстала перед ним сразу многими своими неприглядными сторонами. Описывая в своем дневнике «тайну своей жизни С 14 лет», он говорит: «Много перемен, много разочарования, многие дурные качества появились во мне; кровь моя с этого возраста приведена в движение, и это повело меня ко многим таким поступкам, что при воспоминании о них холодный пот выступает у меня на лбу; мое сердце, не выдерживавшее прежде малейших страданий близких, окаменело; во мне развилось искусственное хладнокровие; стоя на краю гибели, я стал атеистом и дорого бы дал за обращение меня вновь в христианство; много таких взглядов получил я, до которых врагу своему не желаю додуматься: таков, например, взгляд на отношения к родителям и к женщинам». Хотя в этих словах и есть известная доля преувеличения, свойственная вообще юношеским дневникам, но тем не менее они указывают на то, с‘ каким тяжелым душевным складом стоял на пороге своей молодой жизни возлюбленный Маргариты Жюжан. Вместе с тем «Маргоша» — так звали ее в семье Познанских — втерлась в товарищеский кружок бедного юноши, участвовала в пирушках гимназистов, пила со многими из них на брудершафт и не выпускала из цепких и сладострастных рук свою жертву. Николай Познанский сильно заботился о своем здоровье и явно тяготился неотступностью Жюжан. Дело доходило до ссор, до исступления и угроз с его стороны, до пощечин, истерических припадков и анонимных доносов с ее стороны.,