Алена и Аспирин - Марина Дяченко

Ждать повторного визита молодчиков в масках? Алена ухмыльнулась. Она была уверена, что уж сегодня-то, во всяком случае, бояться их не стоит. Пока поймут, что случилось, пока сменят мокрые штаны, пока посмотрят друг другу в глаза… старшие и младшие по званию… Пока доложат начальству… или не решатся доложить, а начальство станет требовать и злиться. Пока все эти телодвижения не будут проделаны – нового ареста Аспирин не дождется. Ну, не станут же они сбрасывать бомбу сразу на весь дом?

– Откуда ты знаешь? – сумрачно спрашивал Аспирин. – Откуда ты вообще что-то о них можешь знать? Я, например, в догадках теряюсь, из какого они ведомства, и кому подчиняются, и что на меня имеют…

– Забудь, – пренебрежительно говорила Алена. – Больше тебя не тронут.

– С чего ты взяла? Ты понятия не имеешь о правилах этой игры! Теперь-то как раз…

– Ты уверен?

– Да ни в чем я больше не уверен!

Вжик-вжик, ездила ножовка, и на пол кухни летел нежный, как пудра, металлический пушок.

– Значит, ты можешь вот так, запросто, сыграть страх кому угодно? И всегда это могла?

– Не всегда. Научилась.

– А что еще ты можешь сыграть, волшебная девочка?

– Радость. Грусть. Сильные чувства, но без оттенков. Плоские, как у животного.

Она покачивала головой в такт движения пилы. Из-под повязки на затылке выбивался изрядно отросший хвостик русых волос.

– Давай поменяемся, – глухо сказал Аспирин. – Ты держи пилку, а я буду наручниками ездить взад-вперед… Вот елки-палки, а ведь неприлично получается!

– Ничего неприличного, – Алена на секунду подняла глаза. – Просто ты привык везде видеть пошлость. Профессионально.

Аспирин обиделся молча. У него не было сил ругаться – да еще будучи скованным наручниками. Да после всего, что случилось.

Зависла долгая пауза.

– Значит, ты всемогущая, – сказал Аспирин сквозь зубы. – И ничего тебе не страшно.

Алена понурилась.

– Значит, ты этой тетке, которая тебя огрела, могла сыграть, например, приступ раскаяния… или, по крайней мере, внезапный бурный понос!

– Раскаяние я не могу играть, – равнодушно отозвалась Алена. – Не умею.

Аспирин перестал елозить цепью по ножовке. Устало сгорбился на стуле.

– И потом, – добавила в тишине Алена, – немножко трудно играть, когда по голове стукнули. Неудобно.

Аспирин проглотил слюну.

– Давай опять я буду резать, – сказала Алена. – А то ничего не получается.

И снова заскрипела в тишине ножовка – вжик-вжик.

– Что ты еще можешь сыграть?

– Давай поставим так вопрос, – Алена не отрывалась от работы, – что возможно сыграть на его струнах и что могу я? Потому что я ведь с каждым днем могу все больше. Потому что его песня, которая нужна мне, чтобы найти брата – самая сложная из всего. Почти то же самое, что сыграть человека… Тебя, например.

– Что?!

– Да. Можно сыграть человека целиком. Только нужен большой оркестр, и, конечно, я никогда не научусь играть человека, даже самого простенького.

– Человека не научишься… а эту песню, сто семьдесят три минуты, научишься?

– Научусь, – сказала Алена очень тихо и упрямо. У Аспирина ни с того ни с сего закололо в груди.

– А любовь ты можешь сыграть?

– Похоть. Запросто.

– Любовь, Алена. Знаешь, что это такое?

Она усмехнулась, не поднимая головы:

– Ты имеешь в виду книжное понятие. Та любовь, что в журнале «Люли-леди», вообще не играется. Потому что это не чувство. Это так, карамельный бантик, пустое слово.

Аспирин еще подбирал слова, когда ножовка в последний раз сделала «вжик», и цепочка от наручников распалась.

– …Так вот, дорогие мои слушатели, что я хотел вам сказать. Мы все сейчас на работе, все хотим удобства и комфорта, и мечтаем об отдыхе, и не знаем одного: музыка бывает куда интереснее, чем мы обычно думаем. Вот представьте, вы приходите вечером из офиса, холодильник пустой… что вы делаете? Вы берете скрипочку… или губную гармошку… и играете себе, к примеру, пиццу. Это если у вас нет музыкального образования и слон на ухо наступил. А если не наступил – вполне можете сыграть судачка в белом соусе, жюльенчик с грибами, попугая ара, запеченного с кактусами, да что хотите! А если вы особенно продвинутый пользователь – можете сыграть себе женщину, да такую, что прямо вдребезги! Взахлеб! Представляете? А теперь представьте, что такое споет нам Верка Сердючка, у которой сердечко тук-тук-тук? Каковы могли бы быть материальные, так сказать, результаты ее песни? Вообразили? Нет? Тогда слушайте!

Он вытер губы платочком. Микрофон был весь заплеванный. Любовь, тук-тук-тук, карамельный бантик…

(– Ты, волшебница, можешь сыграть смерть? – спросил он вчера ночью, безуспешно ковыряясь шилом в замке наручников.

– Отстань. Я спать хочу, – Алена поднялась. – Знаешь, какой у меня самый страшный сон? Что струна рвется. Дзинь – и все).

– …Так, дорогие друзья, мы имеем звонок, звоночек, у нас на проводе Тома. Томочка, доброе утро! Что вы хотите нам всем сказать?

– Хочу сказать, что я очень люблю своего парня, – забубнил растерянный молодой голос. – Его зовут Слава. Ну, и чтобы мы с ним поменьше ругались…

У Аспирина в кармане беззвучно задергался мобильник. Затрепыхался, как пойманная рыбка.

– «Поменьше ругались» – отличная мысль, Томочка! Вся философия любви в двух словах! Если бы вы не ругались совсем – я лично очень усомнился бы в крепости ваших чувств, потому что милые, чтобы тешиться, обязательно должны браниться, а не бьет – значит не любит!

Болтая, Аспирин вытащил телефон. Посмотрел на табло: номер Вискаса.

Продрал по коже привычный уже мороз. Уходя, Аспирин едва удержался, чтобы не попросить Алену – с Мишуткой и скрипкой – сопровождать его в студию. В качестве телохранителей.

Удержался. Отправился один, на кураже – будучи абсолютно беззащитным.

– Для вас, Томочка, и для вашего офигительного Славы поет Се-ре-га!

Телефон все дергался и вибрировал. Аспирин, весь подобравшись, нажал «Ответ».

– Алло.

– Леша, надо встретиться, – очень серьезно сказал старый друг.

Аспирин молчал.

– Не ссы, – вдруг по-дружески предложил Вискас. – Ты везунчик. Ты даже не понимаешь, Аспирин, какой ты везунчик.

– Эта твоя девчонка – гипнотизер, куда там Месмеру.

Они сидели в полутемном кафе и дышали дымом. Витя Сомов, знаток дорогих сигарет и фанат курительных трубок, в минуты душевного напряжения всегда выуживал откуда-то пачку вонючих папирос.

– Цыганки-гадалки отдыхают, граф Калиостро идет в сад, Кашпировский нервно курит на лестнице… Да она бы миллионершей могла стать хоть завтра. Миллиардершей. А может, уже.