Блуждающая реальность - Филип Киндред Дик

и еще одного, по имени Карл Родс…[92] да, еще и Ницше, конечно же; но кроме него в самом, так сказать, «сердце тьмы» мы обнаруживаем безумных англичан. Учивших тому, о чем рассказывает Ханна Арендт: что мировая элита должна состоять из маленькой группы нордических арийцев – высшей касты, которая будет указывать «черненьким», т. е. большинству из нас, куда идти… например, в фальшивую душевую, которая обернется газовой камерой. Да, прав Гарри Уорнер, писавший в Niekas: мы все помним и вздрагиваем, потому что не только «они», но и «мы» поддавались страшным мыслям, а значит, и подстрекали к страшным деяниям. Это «мы» включает в себя и фанатичных еврейских националистов, ныне живущих в Израиле, из тех громил, что врываются в школы в квазивоенной униформе (вроде бы это называется «парамилитари») и срывают уроки у детей, потому что им показалось, что учитель в этом классе недостаточно чистокровен. В данном случае, однако, он уже не недостаточно немец, а недостаточно еврей.

Сионисты изгнали из Израиля миллион арабов; эти арабы, получившие поддержку – попросту говоря, спасенные от голодной смерти – у квакеров, сейчас составляют самую многочисленную на земле группу беженцев. И пусть никто не говорит, что эти арабы (т. е. неевреи, и, значит, чужаки, хотя их народ прожил на этой земле две тысячи лет) хотели уйти! Их запугали и заставили бежать, и теперь они не могут вернуться. Так жертвы Второй мировой войны превратились в агрессивных националистов, готовых воевать (см. Суэцкий кризис) с соседями, если им окажут адекватную военную поддержку (и поддержку снова оказывает Британия, вместе с Францией).

Все это ужасно. А во время Второй мировой в поселениях еврейских беженцев на Дальнем Востоке, под властью Японии, многие евреи вступали в гитлеровские организации и обменивались нацистским (или римским, если это название вам ближе) приветствием.

Нам нравится представлять себе жертв тирании и жестокости как невинных жертв («пешек»). Но часто случается, что и жертва запятнана кровью, что она активно участвовала в том зле, которое в конце концов обернулось против нее. Многие евреи в наши дни не ездят на «Фольксвагенах», а некоторые даже отказываются слушать Бетховена; разве это не так же невротично и «нездорово», как и столетней давности идеология крови, почвы и расы – идеология, которую исповедовали в Германии и евреи, и неевреи? Встречая фанатично националистичных евреев, поборников чистоты крови, я люблю ошарашивать их фактом, которого они, как правило, не знают: многие средневековые немецкие рыцари-поэты – миннезингеры – были евреями.

Так что с доктором Фридрихом Ферстером, «величайшим современным критиком Германии», мы поспорим. «Германик» – т. е. мировоззрений, исповедуемых немцами, – было никак не меньше двух, а могло быть и три, и семь, и девять. И. С. Бах считал себя поляком (его государь был вассалом короля польского). Тем не менее мы называем Баха немцем, потому что он говорил по-немецки. Тони Бучер знает немецкий в совершенстве – выходит, он немец и, следовательно, нацист? Евреи в Германии говорили по-немецки… а громила, что сломал еврейскому скрипачу руку свинцовой трубой за то, что тот на концерте в Израиле вздумал сыграть пьесу Рихарда Штрауса, был фанатичный сионист. Как вам кажется, не ближе ли он к коричневорубашечникам 1930-х?

Когда знакомый еврей-фанатик называет меня «язычником», я отвечаю: «Скажи уж прямо „гой” и не парься!» Потому что, если я «язычник», это означает, что две тысячи лет развития человеческой мысли прошли втуне.

Он не хочет, чтобы я подвез его на «Фольксвагене» – сделанном, скорее всего, не в Германии, а в Нью-Йорке и совершенно точно купленном у еврея, у Леона Фелтона из Сан-Рафаэля? Ладно, тогда я не позволю ему при мне есть бейглы! (Шучу, конечно. Просто пытаюсь показать, что взваливать ответственность на народ ничем не лучше, чем на любую чисто семантическую, мифическую, не существующую в действительности человеческую общность; немец № 1 не похож на немца № 2, немец № 2 не таков, как немец № 3, и так далее. Все равно что сказать, что мы с вами ответственны за взрыв бомбы в негритянской воскресной школе, где пострадали маленькие дети… да вы прекрасно знаете, что мы тут ни при чем, и попадись нам белые ублюдки – нет, просто ублюдки, – которые это сделали, мы бы с ними расправились не хуже толпы разъяренных негров.)

Я не «белый». Мои немецкие друзья – не «немцы», а еврейские – не «евреи». Я номиналист. Для меня существуют только индивидуумы, а собирательных единиц – расы, крови, народа и т. п. – попросту нет. Например, я англокатолик: но мои взгляды сильно отличаются от взглядов моего викария, который, в свою очередь, резко расходится во взглядах со своим епископом, с которым (это епископ Пайк[93]) я, напротив, почти во всем согласен. И так далее.

И выходить из комнаты, когда туда входит немец, я готов не более, чем когда входит еврей. Как и не позволяю своим еврейским знакомым видеть во мне «язычника», т. е. представителя иной расы. Если я им не нравлюсь – пусть говорят это мне в глаза; если не нравятся все неевреи – пусть тоже, как нацисты в свое время, говорят это прямо в глаза. Но у них ничего не выйдет, как не вышло у нацистов: Израиль стоит, и евреи существуют. Однако – посмотрим правде в глаза – существует и Германия. Давайте жить в настоящем и смотреть в будущее, а не застревать невротически на бедах прошлого. Не Людвиг ван Бетховен зажег огонь в печах Дахау. Не Леонард Бернстайн перебил еврейскому скрипачу руку свинцовой трубой. Верно? На том и salve[94], как говорили римляне. Или, как говорят англокатолики, да пребудут с вами мир и любовь Божии. Да, и с немцами. И с евреями, пожалуйста, тоже.

Материалы к биографии Готорна Абендсена

(1974)

Разумеется, я принадлежу к поклонникам мистера Абендсена; его работы оказали на меня сильнейшее влияние, особенно заметное в моем романе «Человек в Высоком замке» (Berkley Books, 1974)[95].

Никто не станет спорить с тем, что самым известным романом Готорна Абендсена стал «И отяжелеет кузнечик» (возможно, многим из нас лучше знакомо немецкое название Schwer Liegt die Heuschrecke[96], хотя этой книге пришлось и издаваться, и распространяться «подпольно» в связи с ее политическим и религиозным содержанием. Хотя «Кузнечик» бросал вызов властям, сами они изучали роман с пристальным профессиональным интересом, поскольку он обрисовывает основные исторические «возможности» «альтернативного мира» – понятие, хорошо знакомое читателям научной фантастики, – и изображает в не слишком благоприятном свете судьбу стран Оси; именно