Казейник Анкенвоя - Олег Егоров

Еще я понял, что княжеская щедрость полностью растлевает случайную прислугу до состояния совершенной подлости. Особенно, водителей. Того не сознавая, они делались косвенными жертвами Князя. Они мгновенно обрастали добром, обзаводились непомерными дачками хозяина, быстро им, очумевшим от внезапной удачи, начинало мерещиться, будто они уже его незаменимые помощники, и они уже лезли на его кухню, в его бизнес, наглели безобразно от почти товарищеского обращения. И вдруг вылетали на улицу, растерянно озираясь по сторонам: «Где ж они дали маху?». Да нигде. Просто Борис Александрович терпеть не мог рядом с собой наглецов и сплетников. И только сам диву давался: «Откуда что лезет? Вроде честного и скромного паренька взял порулить, и на тебе». Наши личные с Борисом Александровичем связи в эпоху Анкенвоя 7-го дня имели разнообразный характер. Когда злонамеренный, а когда и случайный. Злонамеренный, когда я пытался заработать при участии в его аферах сотню-другую долларов. Мои аппетиты были скромны. Даром я денег от него не брал, хотя остро нуждался, и он предлагал мне их постоянно. Деньги меньшее, что мог он предложить окружающим. И самое большее для окружающих его. Но брать у кого-либо даром деньги, даже если все берут, я и нынче полагаю нижней ступенькой наиболее длинной лестницы, какие только воздвигаются исключительно для падения. Бориса Александровича моя подобная умеренность забавляла. Или раздражала. Или хоть сколько-то вызывала доверия к моему бескорыстному интересу в общении с ним. А доверял он кому-либо с трудом. Разве что своей женщине-дрессировщику. Любящие женщины - самая преданная аудитория. До тех пор, конечно, пока ты не изменишь ей с другой какой-нибудь аудиторией. Что же до наших злонамеренных встреч, то деньги я получал от Князя дважды. Впервой, пять тысяч долларов за участие в сделке, обогатившей Анкенвоя 7-го дня на пять или около того миллионов долларов. Тогда я свел его и с партнером по строительству крупнейшей финансовой пирамиды. Эта последняя сводка заложила фундамент, на котором построился Анкенвой 365-го дня. В иной раз он одолжил мне пять тысяч долларов на хозяйственные нужды. Долг я вернул двумя слитками золота, унаследованными от покойного тестя, ювелирных дел мастера, и долей в предприятии, из которого я вышел без потерь и по причинам сугубо личного отсутствия характера. Что до наших случайных связей с Борисом Александровичем, то возникали они спонтанно, и всегда по его инициативе. Тут не зря господа венерологи брякают: «опасайтесь случайных связей». Одна из них для меня закончилась парой сломанных ребер. Вторая - подбитой бровью. Как отмечалось раньше, превышение самообороны господином Ростовым никто не отменял. А если мои разные с ним весовые категории прибавить к его значку КМС по боксу, ответить моему собеседнику интеллигентно я не имел физической возможности. Разве что череп ему снести. Но череп у него, во-первых, был очень крепкий, во-вторых, он дорогого стоил. Даже в моих глазах. Два перечисленных случая оставили у меня на дне довольно-таки скверный осадок. Впрочем, я сам виноват. Анкенвой 365-го дня предупредил заблаговременно: «Я – люди, а не хрен на блюде». Это честное предупреждение. От нас мы обязаны всего ожидать.

Анкенвой 365-го дня тогда уже отстроился. Его золотая пирамида под названием «Фонд народного строительства» обещала вкладчикам 640 процентов годовой прибыли. В валютном, само собой, эквиваленте. Это значило, что при вложении миллиона долларов через год успешный вкладчик получал шесть миллионов четыреста тысяч. Торговля оружием или наркотиками, возможно, и гарантировала такую прибыль. Но Князь не торговал ни оружием, ни наркотиками. Он вообще ничем не торговал. И ничего не строил. Строил бы, да времени совсем не имел. Сотрудникам его пирамиды едва хватало времени, чтобы принимать вклады физических и юридических лиц. Лица стояли на улице в огромных очередях. По записи. Отходили и приходили отмечаться. Блатные, то есть в буквальном смысле, а также знаменитости, начальники ведомств, члены партий и лица, прошедшие по одномандатным округам, разумеется, сдавали свою чужую зелень вне очереди.

«Из каких же денег ты им через триста шестьдесят пять дней два с половиной миллиарда вернуть собираешься?», - недоумевал я по простоте душевной. «Из тех, что через год следующие вкладчики подтянут, писатель», - ответствовал мне по душевной сложности Борис Александрович.

Анкенвой 365-го дня тогда уже постоянно держал за собою в одном из наиболее фешенебельных отелей Москвы пентхаус для приема иностранных делегаций и персон под номером VIP, арендовал реактивный самолет для срочных вылетов на Багамские острова по делам своих вкладчиков, и, кажется, яхту «Президент» с крейсерской скоростью 18 узлов. С учетом арендованных скоростей Борис Александрович взлетел так высоко, что рассмотреть я его при моем слабом зрении уже более не мог, и более мы не виделись. Пресса, публиковавшая интервью с Анкенвоем 365-го дня или восторженные панегирики его годовым благотворительным акциям, вскоре умолкла. Громких судебных процессов, связанных с его именем, не гремело. Какая-либо информация в, казалось бы, вездесущем Интернете отсутствовала о нем, точно и не существовало в помине Ростова Бориса Александровича. Конечно, я вспоминал его за пятнадцать лет разлуки. В моем воображении он покуривал ручной катки на девичьих животах сигару где-то на гасиенде в аргентинских джунглях, потягивал скотч, и, возможно, читал последние 63.242 из моих опубликованных знаков. Но я с вами, господа агностики. Видать, минули не пятнадцать лет, а вся тысяча, и вышел сатана обольщать народы по четырем земляным углам.

Где-то везде я слышу: «убивает не оружие, убивает человек». Вопрос. Убивает ли человек, создающий оружие? Если да, то до какой степени он убийца? До степени кандидата, доктора, члена-корреспондента? Ученые - публика спортивная. Как и легкоатлеты по тройному прыжку ученые обязаны достигать. Достиг, ты ученый. Не достиг, ты лжеученый, порочащий флаг, значок, твоего учителя и сам предмет. О пользе науки из китайского фольклора известно следующее: наука полезна умным господам. Глупым господам наука вредна. Умный господин есть господин, умеющий отличить разные штуки, рассуждающий критически и совершающий глупости по объективным причинам. Глупый господин есть господин, поддающийся стадному инстинкту, массовой агитации, различным порывам, и совершающий глупости, следуя природе своей. Каких господ на белом свете больше отрасль науки статистика не сочла. К тому же ученые за чужую глупость не отвечают. И это правда. Любой глупец подтвердит. Спросите любого глупца: «Зачем ты, любой глупец, первое начало термодинамики применил, и тем уничтожил крупную цифру народа?». Он ответит вам: «Чтобы сломить врага, сокративши количество потерь среди мирного населения». То есть, мы (а глупец всегда отвечает от лица коллектива) убили сразу максимально больше публики, чтобы сократить среди нее количество потерь. Разве ученый выступит с глупым заявлением: «цель оправдывает средства»? Да Господь с вами. Любому ученому, в отличие от политика, известно, что цель, особенно пораженная наповал, лишена дальнейшей возможности оправдывать средства. И вообще что-либо осуждать или оправдывать. Такие примерно мысли осаждали меня ввиду неизбежного разговора с Анкенвоем относительно производства русско-немецкой лавочкой RM20/20.

С утра меня разбудил стук в дверь. Стучали настойчиво и с паузами, как будто прислушивались. Давно, видать, стучали, мерзавцы. Первая ночь из всех, проведенных в Казейнике, когда мне обломилась возможность нормально выспаться. В паузах Вьюн похрапывала за проницаемой занавеской. Видать, на спине устроилась. Видать, ночью к ней штык-юнкер прошмыгнул. Я протер ладонями органы зрения, накинул согретое одеяло на плечи и раздраженно дернул засов. Дверь на образцово смазанных петлях отворилась внутрь сама собою. У порога топтался вчерашний охранник знамени с очередной повязкой желтыми буквами на рукаве: «дневальный».

- Что надо?

- Вас дама ожидают на плацу, господин епископ.

- Какая к дьяволу дама?

- Ответственный секретарь.

- Ответственный за что?

- Не могу знать, господин епископ.

До меня, наконец, дошло. Ответственно секретарствовать, за что бы то ни было, в Казейнике могла только Виктория Гусева. «Зря к парню прицепился. Он и без меня из нарядов, кажется, не вылезает. Белки совсем красные, физиономия обратно белая в муку, ноги еле держат. Видать, Перец, его муштрует за какую-то провинность, - подумал я, вскользь глянув на бойца, суетливо обыскивающего собственные карманы. - Дневальный. Он и дневальный, он же и ночевальный».

- Нашлось, - боец протянул мне сложенную бумагу, найденную в результате за отворотом форменной черной кепки. - Пропуск велели срочно доставить. Сказали, господин епископ догадаются.