Дочь - Александра Толстая

- Помогите! Помогите!

Мы бросили работу и побежали к ней. Она каталась по земле, рвала на себе волосы, смешно взмахивала руками. Девки хохотали. Только Адриан Павлович отнесся серьезно.

- Ну чего это вы, Таисия Тихоновна, встаньте, это комари, летучие комари, вы схоронитесь в кустиках, они и отстанут.

Бедная Таичка не скоро пришла в себя. Руки, лицо и носик пуговкой были искусаны летучими муравьями*, пенсне она потеряла, платьице изорвала. Она шла домой и горько плакала.

- Ну и работница, - смеялись артельщики, - комарей испугалась!

Работали с утра до ночи, часов не считали, а когда убирали сено и клевер, возвращались в темноте.

Рожь у нас родилась 20 копен на десятину - высокая, колос большой, тяжелый. Во время дождей она полегла и, когда скосили жнейкой, перепуталась. Опытным вязальщицам - и тем было трудно, а я никогда в жизни не вязала. Затяну, свясло обрывается, слабо стяну - сноп рассыпается; снопы лохматые, неуклюжие. Ничего у меня не выходило, разломило спину так, что казалось, больше не могу, брошу.

А две уборщицы музея, Поля и Маша, вязали быстро, и то одна, то другая мне сноп вяжут.

- Скорей, скорей, а то нас девки засмеют, надо пример подавать.

Так дотянула я до полдня, но когда шла домой, на обед, голова была в тумане, ничего не соображала от усталости. На следующий день я едва-едва встала, спина болела, руки исколоты, портянки сползали, сквозь чулки колола жесткая солома. Я с ужасом смотрела на подымающееся солнце, ощущая уже зной в разбитом теле. "Неужели дотяну до вечера?" Но как начала, стало легче, а после обеда еще легче, а на третий день я вязала наравне с другими.

После вязки подавать снопы было совсем легко. Уцепишь сноп, тяжелый, большой, перевернешь, поддашь его прямо на руки тому, кто на возу, наложишь, увяжешь, а потом сидишь и ждешь, когда загромыхает следующая телега. Мне ужасно нравилась эта работа. А когда перешли вязать и возить овес, то это оказалось совсем легко: снопочки маленькие, аккуратные, как игрушки.

Я очень гордилась, когда пришли к нам на поле трое мужиков. Дела у них не было, а так пришли, полюбопытствовать, как "барские" работают. Постояли, посмотрели.

- У нас рожь не такая...

- Лучше?

- Куда там, много хуже.

Иногда из наших сокровенных запасов выдавались чай и сахар. Приносили два ведра кипятка в поле. Артельщики садились под крестец и пили. Пили долго, много, пот с нас лил ручьями, сахар откусывали по чуточке, чтобы хватило надолго.

- Силы-то, силы сколько прибавилось - радовался Адриан Павлович. - Ну, ребята, валяй до вечера, без отдыху!

Когда пришла осень и стали делить продукты, оказалось всего много. Овощей, картошки, а главное, хлеба было вволю; капусту возили даже продавать.

- Вот большевики все толкуют: восьмичасовой, восьмичасовой, - говорили артельщики, - много бы собрали, коли восьмичасовой день соблюдали, а теперь, слава Богу, всего много, даже люди завидуют...

Этот первый год артели был самый удачный, на следующий такой острой нужды в продуктах уже не было. Некоторые, особенно "интеллигентные", сотрудники стали уклоняться от сельскохозяйственной работы. Я же и до сих пор с радостью вспоминаю о ней. Легко и просто совершилось для меня это "опрощение", которого так мучительно и безрезультатно мы добивались в прежние времена. Совершилось просто, потому что это было действительно необходимо.

Комитет помощи голодающим

В l920-1922 годах был страшный голод в Крыму и на Волге. Об этом много говорилось в Москве. Но что можно было сделать, когда большинство влачило полуголодное существование, когда не было ни у кого денег, не было одежды, предметов первой необходимости?

Мой племянник Илья, семнадцатилетний юноша, и его друзья были счастливы, что могли работать с американцами у квакеров, помогая голодающим.

Пшеница не родилась, не было хлеба, не было и топлива, так как в степной полосе Поволжья крестьяне обычно отапливали дома соломой. Теперь же, за неимением и этого топлива, они разбирали сараи на дрова и даже сжигали все, что было возможно в домах, чтобы не замерзнуть.

Нам показывали куски хлеба с примесью глины, которым питались там крестьяне.

В это время мне позвонил один из моих друзей:

- Мы организуем Комитет помощи голодающим и просим вас принять в нем участие.

- Да, конечно! Но каким образом вы думаете помочь голодающим?

- Не беспокойтесь, все уже договорено с правительством, - сказал он мне.

- А чем я смогу помочь?

- Мы думали просить вас поехать в Канаду. Может быть, вы смог

ли бы получить пшеницы от духоборов для их погибающих от голода братьев.

По-видимому, комитет этот был организован с разрешения правительства и возглавлялся товарищем Каменевым - председателем Московского Совета.

В Москве среди интеллигенции только и говорилось о создавшемся комитете. Наконец-то все "эти" бывшие общественные деятели имели возможность себя проявить.

"Мы обязаны употребить свой опыт, свои знания на помощь страдающим массам, - говорили профессора, ученые, меньшевики и социал-революционеры. - Нельзя равнодушно наблюдать, как пухнут люди от голода; рассказывают, что бывают даже случаи людоедства. Давно надо было начать работу с большевиками, а мы сидели и ждали белых генералов - Деникиных, Колчаков и других, - говорили некоторые. Надо стараться влиять на коммунистическое правительство и помогать ему. Мы уверены, что оно постепенно поймет, что мы можем быть полезны. Это единственный путь к истинному прогрессу. Продолжать так, как теперь, нельзя", - говорили они.

И многие образованные, умные люди вдруг почувствовали почву под ногами. Они уже не были ненужным, выброшенным за борт балластом, они были настоящими людьми, призванными помогать другим.

Но не все мои друзья примкнули к комитету. Некоторые из них скептически-насмешливо улыбались и не только отказывались принять участие в нашей работе, но уговаривали нас отказаться от этой бессмысленной авантюры.

Я не обращала внимания на их предостережения. Мне хотелось работать в комитете. Я надеялась, что нам удастся что-то сделать.

Когда я приехала на первое заседание, я застала около 60 или 70 мужчин и женщин. Разбившись на маленькие группы, они взволнованно и горячо разговаривали. Собравшиеся были хорошо известными общественными деятелями доктора, адвокаты, экономисты, профессора, ученые - все лучшие представители науки, проживавшие тогда в Москве. Между ними выделялась небольшая юношеская фигура Веры Николаевны Фигнер - знаменитой революционерки, которая сидела более 20 лет в заключении при царском режиме за свою революционную деятельность.

Она была очень моложава. Несколько седых волос на гладко причесанной голове, молодые живые глаза. На ней было простое черное платье с белоснежными воротничком и рукавчиками.

Ждали товарища Каменева. Ждали четверть, полчаса, ждали час. Должны были ждать: не имели права начать заседание без председателя.

Кое-кто терял терпение.

- Это просто преступление задерживать нас так долго, - шептала женщина-врач в темных очках, бывшая социал-революционерка.

- Пользуется своим положением, - поддержал женщину-врача известный московский адвокат, потирая лысину, - не очень это порядочно заставлять себя ждать так долго.

- Порядочно! - зашипела докторша. - Это просто безобразие...

Эта докторша была несколько раз арестована при царском режиме за свои либеральные идеи, а теперь, во время революции, - как контрреволюционерка.

- Если бы не благая цель, ради которой мы все объединились, я бы давно ушла домой! Издевательство! Бюрократизм!

- Приехал, приехал! - крикнул кто-то. Под окнами старинного двухэтажного особняка, где мы собрались, послышался шум моторов, и в двери ворвалось с дюжину чекистов в остроконечных шапках, вооруженных револьверами и винтовками!

- Граждане! Вы арестованы!

- Что?!. Почему арестованы?! Где товарищ Каменев? - раздались возмущенные крики. - Здесь какое-то недоразумение! Мы ждем товарища Каменева!

- Ха, ха, ха! Они хотят дождаться товарища Каменева! - издевался начальник чекистов. - Вам бы пришлось долго его ждать. Ну, живей! Марш! Нам некогда с вами тут валандаться!

- Но товарищ Каменев знает про комитет, он наш председатель, он должен сюда приехать!

Люди окружили начальника, кричали, возмущались, негодовали.

- Это невозможно! Позвоните товарищу Каменеву, мы же собрались по его предложению.

- Арестовать нас, меня - заслуженного профессора, - за то, что я хотел помочь голодающим! - визжал худой жилистый человек. - Это же, это же...

Даже чекист смутился.

- Поймите же, граждане, я тут ни при чем, получил приказ и должен его исполнять. Если бы товарищ Каменев захотел, я полагаю, он не допустил бы вашего ареста. Он не приедет, это наверно. А теперь марш! Я имею приказ вас всех доставить в ЧК. Понятно?

Мы поняли. Настала полная тишина.