Июльский ад (сборник) - Игорь Подбельцев

Старший по возрасту и званию эсэсовец что-то отрывисто и сердито пролаял младшему, а тот, в свою очередь повернулся к одноглазому.

— Митья, оберштурмбанфюрер требует, чтобы с пленний офьицер обходилься гут, хорьошо, — сказал он. — Обмойте лицьо лейтнант водой! Ми будем говорить с ним!

Клык автоматом кивнул тётке Феклуше, и та, прихватив ведёрко и тряпицу, начала обмывать залитое кровью лицо Валентина, и по мере того, как лицо его очищалось от крови, тётка Феклуша всё больше и больше округляла свои глаза. Перед ней стоял тот самый лейтенант, которого она с Мироном вчера похоронила на своём огороде, рядом с Настенькой.

Полез на лоб и единственный глаз Митьки Клыка. Растерялись и невозмутимые до сих пор эсэсовцы — Только вчера, именно здесь, на этом самом месте, они почти в упор расстреляли именно этого человека, а он, оказывается, жив!..

— Ты жив? — удивлённо спросил Клык, немного заикаясь.

— Пока жив! — ответил ему насмешливо Валентин. — Ещё и разговариваю…

— Ты — Иисус? — опять спросил Митька. — Ты воскрес?

— Я — комсомолец. А комсомольцы — не воскресают. Они — бессмертны!

— Чушь! — прошептал изумлённый полицейский. — Чушь!.. Изыди, сатана!..

Наконец-то, справившись с волнением, сделал робкий шаг вперёд Курт Дитрих:

— Как есть твой фамилий?

— Меня зовут лейтенант Кошляков! — громко ответил Валентин. — Я — Кошляков!

— Майн готт! — прошептал изумлённый унтерштурмфюрер, невольно отступая назад.

Вздрогнул поневоле Митька Клык; изумлённый шёпот прошелестел по толпе хуторян: никто не хотел верить в воскресение убитого вчера лейтенанта Кошлякова, в его второе пришествие!.. Но — факт был налицо: вчерашний лейтенант Кошляков стоял перед ними!

Дитрих судорожно рванул кобуру пистолета:

— Мы будем смотреть, воськресьнешь ли ти ешшо один раз?!

Выстрелы из пистолета были заглушены длиннющей очередью автомата Митьки Клыка.

… Дядька Мирон и тётка Феклуша к вечеру соорудили третий холмик на своём огороде…

ДОНЕСЕНИЕ СТАЛИНУ

Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский, которому Ставка Верховного Главнокомандования доверила теперь своё представительство на Юго-Западном и Южном фронтах, сидел за столом, заваленным всевозможными картами, и составлял донесение Иосифу Виссарионовичу Сталину, где подробно излагал боевую обстановку в районе Прохоровки.

А писать ему было о чём. В сражении одновременно участвовало до тысячи двухсот танков и самоходных орудий. По количеству боевых машин немцы превосходили русских. И они заранее торжествовали свою победу. Но гитлеровцы не учли одного — мужественного героизма советских солдат, и эта ошибка дала о себе знать почти сразу же. Немцы понесли огромные потери: только за двенадцатое июля противник лишился свыше трёхсот' пятидесяти танков и потерял более десяти тысяч человек убитыми. И фашистская армада, строившая далеко идущие планы, споткнулась под Прохоровкой, забуксовала — Но насколько, на какое время — тогда этого ещё никто не знал…

Василевский кончил писать и начал перечитывать своё творение. Не дай Бог будут ошибки или помарки. Сталин этого категорически не любил. Маршал внимательно вчитывался в текст своего донесения:

«Согласно Вашим личным указаниям с вечера 9.VII.43 г. беспрерывно нахожусь в войсках Ротмистрова и Жадова на Прохоровском и южном направлениях. До сегодняшнего дня включительно противник продолжает на фронте Жадова и Ротмистрова массовые танковые атаки и контратаки против наступающих наших частей. Ликвидация прорыва армии Крюченкна, создавшая 11.VII серьёзную угрозу тылам главных сил армии Ротмистрова и корпусу Жадова, потребовала выделения двух мехбригад из 5-го механизированного корпуса и отдельных частей Ротмистрова в район Шахово, Авдеевка, Александровская. Ликвидация же прорыва армии Жадова в районах Весёлый, Васильевка, Петровка 12.VII.43 г. вынудила бросить туда остальные части 5-го механизированного корпуса. То и другое в значительной мере ослабило силы основного удара Ротмистрова со стороны Прохоровки в юго-западном направлении. По наблюдениям за ходом происходящих боёв и по показаниям пленных, делаю вывод, что противник, несмотря на огромные потери как в людских силах, так и особенно в танках и авиации, всё же не отказывается от мысли прорваться на Обоянь и далее на Курск, добиваясь этого какой угодно ценой. Вчера сам лично наблюдал к юго-западу от Прохоровки танковый бой наших 18-го и 29-го корпусов с более чем двумястами танков противника в контратаке. Одновременно в сражении приняли участие сотни орудий. В результате всё поле боя в течение часа было усеяно горящими немецкими и нашими танками.

В течение двух дней боёв 29-й танковый корпус Ротмистрова потерял безвозвратными и временно вышедшими из строя 60 проц. и 18-й корпус-30 проц. танков. Потери в 5-м механизированном корпусе незначительны. Назавтра угроза прорыва танков противника с юга в район Шахово, Авдеевка, Александровская продолжает оставаться реальной. В течение ночи принимаю все меры к тому, чтобы вывести сюда весь 5-й механизированный корпус, 32-ю мотобригаду и четыре полка ИПТАП. Учитывая крупные танковые силы противника на Прохоровском направлении, здесь на 14.VII главным силам Ротмистрова совместно со стрелковым корпусом Жадова поставлена ограниченная задача — разгромить противника в районе Сторожевое, севернее Сторожевое, совхоз «Комсомолец», выйти на линию Грязное-Ясная Поляна и тем более прочно обеспечить Прохоровское направление.

Не исключена здесь и завтра возможность встречного танкового сражения. Всего против Воронежского фронта продолжают действовать не менее одиннадцати танковых дивизий, систематически пополняемых танками. Опрошенные пленные показали, что 19-я танковая дивизия на сегодня имеет в строю около 70 танков, дивизия «Райх» — до 100 танков, хотя последняя после 5.VI 1.43 уже дважды пополнялась. Донесение задержал в связи с поздним прибытием с фронта.

2ч. 47 м. 14.VI 1.43. Из 5-й гвардейской танковой армии».

Василевский окончил чтение и свободно вздохнул: донесение Сталину можно отправлять.

ЧЬТО ЗА ПРОКЛЯТИЙ СТРАНА!

Василий с каким-то не свойственным ему остервенением колотил кулаками по крепкой броне танка, и слёзы отчаяния брызгали у него из глаз.

— Да что же это за жизнь такая! — выкрикивал он. — Почему я ничего не могу понять! Почему? Владимир пропал: где и как — неизвестно! Валька — только что был с нами, и вот его тоже нет!.. Куда он мог деться? Куда?…

Фёдор Полежаев задумчиво молчал и то и дело бросал сосредоточенные взгляды в сторону реки и дальше, на её противоположный берег. Псёл в этих местах был узок, ещё разлился он в полную мощь, как перед впадением в Днепр, не раздался в берегах. Псёл здесь только начинался. Начинался с родников, которые давали жизнь реке отсюда, от этого места километрах в шести выше.

Какая-то потаённая и необходимая именно сейчас мысль мелькала в голове Фёдора, но он всё никак не мог её уловить. Что-то в его крестьянском мозгу, пока ещё туманно и расплывчато, ассоциировалось вместе с танком, с рекой, с его родным хутором, примостившемся на том берегу Псла.

— Товарищ лейтенант! — тихо окликнул он Котлякова.

Тот отозвался не сразу: сначала перестал бить кулаки о броню, потом вытер глаза и лишь затем повернулся к Полежаеву.

— Чего тебе?

— Товарищ лейтенант…

— Зови меня Васей. Понял?

— Хорошо, товарищ лейтенант… Я вот подумал сейчас… Может быть, нам стоит пробраться в мой хутор? Вот он, рукой подать…

— Зачем, Фёдор?

— Понимаете, товарищ лейтенант…

— Зови меня Васей!..

— Хорошо, товарищ лейтенант!.. Ваши братья загадочно пропали именно здесь, в этом месте, недалеко от хутора. Я и подумал, вдруг в хуторе мы о них что-либо узнаем? Может быть, и живы они…

Василий долго раздумывал, наконец, спросил:

— На тапке мы, в хутор не проедем?

— Именно здесь, в этом месте, — нет. Тут почва болотистая, непременно застрянем. Есть мостик ниже по течению, но он под самым Прелестным. И я не уверен, что он сейчас цел и невредим.

— Хорошо, Фёдор, оставим танк здесь и быстренько смотаемся в твой хутор. Глядишь, и прояснится чего-нибудь насчёт Володьки и Валентина.

Они, прихватив оружие, быстро переправились через реку, прошли, разгоняя многочисленных лягушек, по болотистому, зыбкому берегу и окунулись в густой кустарник, обильно прокрапленный высокими вербами. На краю кустарника Фёдор остановился, пристально вглядываясь вперёд, где показались побелённые глиной и мелом стены хуторских домиков.

— Спокойно, товарищ лейтенант! — прошептал Полежаев. — Не надо торопиться,

— Ты чего остановился, Фёдор?