Автономный рейд - Андрей Таманцев

В общем-то легенда ее была неплохо проработана. Романтично и с массой легко проверяемых деталей, что и надо для человека моего психотипа, который (психотип), как я подозревал, на всякий случай подробно описан в моем досье, хранящемся в недрах компьютеров той самой САИП, что распоряжалась судьбой При.

Порой я не слишком быстро соображаю. Маленькому телу легче быстро двигаться, чем хорошо думать. Но зато у меня быстро вырабатываются рефлексы. И навыки. С тех пор как, стараясь лучше послужить Родине, наш отряд вылетел из армии, меня настораживает все, что хоть на миллиметр приближает меня к спецслужбам, просто-таки вздыбливая волосы на загривке.

Тем более что кое в чем разработчик Принцессиной легенды напортачил.

Допускаю, что я мог тогда, под Биноем, не заметить убитую таким жестоким способом женщину. Мог не запомнить и физиономию Ирины: была перепугана, перекошена, чумаза от пыли и пота. Да и моложе теперешней почти на пять лет. Но чтобы я, гоня тех теток впереди себя, как ополоумевших от паники овец, не заметил и не запомнил этой тугой, гордо гарцующей задницы?! И потом не заглянул в личико, чтобы узнать, кто ее хозяйка?

Быть такого не может.

— Про что молчишь, милый? — перебила мои мысли При.

— Так... Про нас с тобой. Так, и что же дальше? Чего это они меня пытать вздумали? И при чем тут ювелирное изделие царицы Тамары?

— Дальше? Дальше мне пришлось опять бежать с рапортом к начальству, а у Девки, видимо, лопнуло терпение. Она тебе еще кого-нибудь не подсовывала?

— А что, это планировалось? — ушел я от ответа.

— Да кто эту Девку разберет? Могла. Чтобы увлечь тебя тамошними возможностями, да и самой покайфовать. Ума не приложу, с чего Девка взъярилась? Когда я пыталась с тобой пообщаться, она не дала. Потом прихожу, а на тебе уже живого места нет. Ну я и заметалась. У моего начальства просить, чтобы санкционировали налет на берлогу Полянкина, бесполезно. САИП сама заинтересована в его опытах. Я просто с ума сходила, не зная, как тебя выручить. А ты — чудо, ты сам вырвался. Не узнала бы от самой Девки — не поверила бы... До чего же гнусно работать с психами!

Кстати, у тебя что, пришить Девку возможности не было?

— Была.

— Жаль, что не пришил. Расклад мог бы поменяться очень интересно, и банда стала бы гораздо предсказуемой. Или... Ты, случаем, не проникся ли к ней страстью?

— Нет, — категорично отмел я такую возможность, хотя и сам уже не знал: где, собственно, я, а где — химия.

— Ага, ты ведь у нас гуманист, да? Обожаю! — Она, быстро вытерев ладошкой губы после бутерброда, кинулась лизаться.

— Подожди... — Я постарался очень тактично уклониться. — Когда я тебя... ну... в камере... Ты сильно мучилась?

— Олежек, если бы это был не ты, поверь, удовольствия он бы не получил. Кроме всего прочего, я была не так уж крепко связана, как казалось. Насилие, в которое женщина играет, и насилие натуральное — большая разница. Первое заводит, а второе радует только зверей. Не говорю за других, но зверю я член откушу или глотку перегрызу в шесть секунд!

— Это воодушевляет.

На самом деле я пытался понять: почему При так упорно молчит о некоем подполковнике Каткове, который вместе с Девкой и Полянкиным заправлял подземной лабораторией.

— А ты сам как думаешь: с чего Девке вздумалось тебя пытать?

Конечно, с того, что они с Катковым хотели убедиться, что моим ребятам ничего не известно о Полянкине. Так я подумал, но вслух сказал другое:

— Может, по видеозаписи Девка поняла, что ты немного играешь в насилуемую? И заподозрила, что толку не будет?

— Да? Возможно. Ну и что? Ей-то, извращенке, это бы показалось нормальным. Она по пьянке хвасталась, что любит сношаться с мужиком, который знает, что если не угодит ночью, то утром его прикончат. Для нее в этом особый кайф.

— Убивала?

— Не знаю. Говорит, что иногда.

— Жуть.

— Не бойся, тебе такое не грозит... Во-первых, я не по этой части. А во-вторых, у меня на тебя серьезные виды. Очень серьезные, на всю жизнь...

Кстати, учти: я ревнива. И Девка мне за тебя еще заплатит, коль ты сам ее простил. Чужого мне не надо. Но что мое — то только мое. Ты меня хорошо понял? Тебе, конечно, я зла не причиню. Ни за что. Но вот с нею разберусь обязательно. Чтобы знала, как на мое зариться... Боже ж ты мой, как мне с тобой хорошо!

Ну это мы проходили.

Клятвы о вечной любви — интересное и заразительное дело.

Очень приятно жить, зная, что кто-то от тебя без ума. Поэтому таким признаниям охотно веришь. В первый раз. Те, кто глуповат, верят и во второй. Совсем тупые, как я, — и в третий.

Но в пятый к ним уже невольно относишься скептически.

Хотя слышать их все равно приятно.

Глава двенадцатая. ПТС окончательный и обжалованию не подлежит

Генерал-майор Голубков, узнав об исчезновении Олега Мухина, устроил весьма обстоятельный разбор всех сопутствующих обстоятельств. И друзья-однополчане Мухи в нем охотно и заинтересованно соучаствовали.

Теперь им самим отсутствие друга уже не казалось просто загулом имевшего денежки холостяка. Когда Голубков сообщил, приехав к Пастухову в Затопино, что вокруг УПСМ началась подковерная возня и что она непонятным пока образом связана с Грузией, многое предстало в ином свете. Ведь Муха пропал после того, как в аэропорту Шереметьево — по дороге не куда-нибудь, а именно в Тбилиси! — на руках Олега неожиданно для него самого обнаружились следы взрывчатки. Теперь и то, что Муха не счел нужным созвониться с друзьями, а лишь отделывался маловразумительными сообщениями на пейджер, настораживало. Уточнив все детали и подробности, генерал попросил незамедлительно сообщать ему о любых новостях и отбыл.

Когда его служебное авто отъехало от дома Пастуха, Артист проводил взглядом особенно противный на фоне белейшего снега сизый выхлоп и спросил:

— Кто-нибудь верит, что Муха так влип, что не мог дать сигнал тревоги?

Я не верю. Боцман, а ты не замечал, что Муха в последнее время какой-то странный?

— Ну замечал. А кто сейчас не странный? — Боцман спросил об этом у Дока, но ответил себе сам:

— Я и на вас смотрю, удивляясь: под пулями вы вроде бы нормальнее были.

— А что именно у Мухи? — спросил Пастух, привычно пропустив реплику Боцмана мимо ушей. — Что с Олегом странного?

У повоевавшего человека многое смещается в восприятии жизни. Строго говоря, чтобы выжить на войне, надо быть очень ненормальным с точки зрения обычного штатского, никогда не нюхавшего пороха. А уж тот, кто умудрился выжить в войне без линии фронта, когда и бандит, и идейный террорист, и партизан, ставший таковым от безденежья или скуки, и мирный обыватель, лезущий в карман за документами, вместо того чтобы задрать руки вверх, выглядят одинаково, — так вот, тот, кто выжил в таких условиях, просто неописуемо странен. Мягко говоря. Ибо не шарахнуться в укрытие, на лету выхватывая пистолет, когда неподалеку хрястнула упавшая с крыши сосулька, — это убийственный стресс. Такой, весь в поту, дрожащий от невыплеснутого напряжения, человек боится самого себя. Пастух прекрасно знал это и считал, что проще об этом не говорить. Пережили, мол, и забудем. Другое дело — Артист, не чуждый самокопания, как и всякий, профессионально изучающий порывы души.

— Интересно, — удивился Артист реплике Боцмана, жестом попросив Пастуха дать ему разобраться. — Ну командир понятно: надо с глузду съехать, чтобы на свои деньги сначала закодировать от пьянства полдеревни, а потом еще и содержать вылеченных за свой счет. Ну а я-то чем тебя удивляю?

— А тем, — пожал плечами Боцман и, подумав, объяснил:

— А всем. Вот.

— Ребя-ата, — урезонивающе вмешался Док. — Старайтесь избегать негативных оценок. Полезная обратная связь не должна выражаться прямой критикой и выставлением оценок поведению товарища. Иначе ничего, кроме обид, не получится. К тому же обратная связь более репрезентативна и полезна, если исходит от большинства участников обсуждения.

Артист не меньше минуты, шевеля губами, переваривал услышанное. Потом вздохнул, сел на широкую желто-белую лавку рядом с Перегудовым и попросил, искательно заглянув в ему глаза:

— Повтори еще раз. Только помедленнее и по-русски. Что там насчет репрезентативности?

Боцман с Пастухом переглянулись, но промолчали. Боцман — потому что переживал стыд за то, что сам не сообразил поднять тревогу из-за пропажи Мухи. Пастух — потому что хотел еще разок мысленно пройтись по новой для него фактуре.

— Понимаешь, — сказал Док, — многие, когда хотят изменить чужое поведение, делают это, осуждая или выставляя оценки. Например: «Только круглый болван. Артист, будет, как ты, тратить все свои силы и деньги на погоню за театральными химерами и эффектами вроде спонсирования постановки „Гамлета“ или покупки дорогущего „мазератти“. Лучше бы ты семью завел...»