Брюнетка в клетку - Галина Куликова

– Это да, – согласилась Лариса. Она закинула ногу на ногу и принялась ею покачивать. – Когда я заключала контракт, то и не подозревала о том, как будет сложно.

Перец пожевал губами и выдавил из себя давно мучивший его вопрос:

– А… Вы занимаетесь этим только ночью?

– Да что вы. Если бы только ночью! – расхвасталась Лариса. – От рассвета и до заката. Так и хожу за ним – из комнаты в кухню, из кухни в сад. Иногда приходится заруливать даже в мужской туалет, представляете?

– Зачем? – изумился Перец.

– Ну… Как зачем? Бывает, что Антону Никифоровичу не терпится. Можно подумать, у вас никогда так не бывает!

Перец, у которого так никогда не бывало, поглядел на Жидкова с нескрываемым уважением.

– По-хорошему, конечно, мне нужна сменщица, – продолжала Лариса и соврала: – Но Антон Никифорович по-настоящему ценит только меня. Приходится извращаться.

У Перца пропал аппетит, и он отставил в сторону кусок пирога, который принесла улыбающаяся официантка. «Пожалуй, мне тоже следует вложить деньги в мини-пекарни», – подумал он и мечтательно вздохнул.

– А теперь поедем в Огородный тупик, – заявила Лариса, когда они вышли из торгового центра и загрузились в машину.

– Может быть, не стоит? – Утомленный Жидков не имел никакого желания выносить расследование смерти дяди за пределы дачного участка в Рощицах. – Номера дома, где жили Фаина с Макаром, мы не знаем и номера квартиры тоже. С кем мы там станем разговаривать?

– Со старушками, разумеется.

– А если там нет старушек?

Жидков повернул ключ в замке зажигания, но не спешил трогаться с места. Лариса невероятным образом влезла в его личную жизнь и принялась распоряжаться там, не спросив у него разрешения. Самое отвратительное, что противостоять ей он не мог. Все козыри в руках ее босса, Корабельникова. Он повернул голову, посмотрел на нее долгим взглядом и вздохнул:

– Достань, пожалуйста, карту. Поищем этот дурацкий тупик.

Дурацкий тупик оказался под завязку набит старушками. Тут был двор, в центре которого торчали две чахлые липы, под ними стоял стол и две длинные деревянные скамейки. На этих-то скамейках и сидели бабушки. Как говорится, всех цветов и оттенков. Увидев их, Жидков присвистнул.

– Все равно, – упрямо сказал он вслед Ларисе. – Не факт, что там найдется кто-нибудь, знающий моих родственничков.

– Фаина и Макар Миколины? Как же, помню их! – радостно сообщила маленькая бабуська, одетая в шерстяную кофту, застегнутую на одну пуговицу, и длинную модную юбку с оборками. – У них еще парнишка был такой тощенький. И девочка. Но девочка-то не их, чужая. Они ее удочерили, когда родители ее в самолете разбились. Забыла, как звали девочку-то…

– Аня, – подсказала Лариса. – Анечка Ружина.

– И правда, – обрадовалась бабуська. – Макар сам видный был такой мужчина, на государственной машине ездил. Шофер его домой привозил, и шофер увозил. Он важничал сильно. Но со мной всегда здоровался! Приятный был сосед, ничего не скажу.

– Как это – шофер привозил? – удивилась Лариса. – Макар же художник был. Рядовой художник. Разве художники при советской власти ездили на государственных машинах? Может, вы его с кем-то путаете?

– Ничего я не путаю, – обиделась бабуська. – А то я Миколина забуду! Какая-то шишка из партийных ему все почести, значит, обеспечивал. Макар его патроном называл. Патрон, мол, мне как отец родной. Он его рисовал, этого патрона. Сурьезный тоже был руководитель. Вес в городе имел. Макару по его указке комнату дали. Хорошую, большую, чтобы он там, значит, свои картинки рисовал. А фамилия-то у этого начальника была уж такая красивая! Памиров.

У Ларисы екнуло сердце. Она сцепила руки в замок и сильно сжала, чтобы сдержаться и не завопить. Сделала короткий вдох, длинный выдох и только после этого переспросила:

– Может быть, Тамиров?

– Ну, точно! – Кружившиеся в бабуськиной голове воспоминания тотчас встали на свое место, сложившись в ясную картинку. – Тамиров Андрей Николаевич. Пузатый такой был, иной раз приезжал к Макару, забирал его на своей машине.

– Лысый? – уточнила Лариса.

– Ну да. – Бабуська погладила себя по лбу. – Точь-в-точь как наш нонешний мэр.

– А вот Анечка, – дрожа от возбуждения, продолжала допытываться Лариса. – Она потом замуж вышла. Вы не знаете, за кого?

– Я ж ей не подружка была. – Бабуська пожевала губами.

– А кто? – тотчас подхватила мысль Лариса. – Кто у нее была подружка?

– Манька Степанкова. Она сегодня дома со своими свинятами сидит.

– С какими свинятами?

– С дитями, с кем еще? Заболели они. Пятнами пошли красными. Раньше мы эти пятна зеленкой мазали, а она им, вишь, в аптеке какую-то вонючую австрийскую мазь купила. Выздоровеют они, как же. Тут зеленкой надо. Ты у ней пойди спроси про Анечку-то.

Напоследок бабуська полюбопытствовала:

– А ты сама-то кто такая будешь?

– Агент. Наследство Анечке Ружиной от родных осталось. Небольшое, конечно. Но государство все равно обязано ее разыскать и передать права.

– Во как! – изумилась бабуська. – Наследства стали появляться! Почитай, что после войны уж никаких наследствов ни у кого из советских не осталось. Опять, значит, забогатели. Хорошо.

Лариса расшаркалась и бегом вернулась к машине.

– Идем со мной, – приказала она Жидкову ликующим голосом. – Тут рядом живет близкая подруга Анечки Ружиной.

– Все так сложно, – пробормотал он, выбираясь из машины. – У нас с тобой получается настоящее расследование. Я не ожидал.

Особого энтузиазма в его голосе не чувствовалось. До тех пор, пока они не позвонили в квартиру Мани Степанковой. Маня оказалась дородной дамой со стрижкой «каре» и полными сочными губами. Узрев Жидкова, она ахнула и едва не упала без чувств. Он стоял на пороге ее квартиры, словно мечта жизни: в белом костюмчике, в замшевых ботиночках – и кротко смотрел Мане прямо в душу.

Она решила, что он как минимум известный актер, и разубеждать ее никто не стал.

– Это вы?! – ахнула Маня, отступив на несколько шагов в глубь квартиры.

– Это я, – скромно ответил Жидков.

– Я что, выиграла какой-нибудь конкурс? – спросила Маня, которая постоянно рассылала по редакциям газет и журналов конверты с отгаданными кроссвордами, ответами на вопросы викторин и прочими глупостями. – Поэтому поздравлять меня приехал известный артист кино и прочих… театров?

– Нет, дело не в конкурсе, – любезно улыбнулась Лариса. – Мы хотели поговорить о вашей старой подруге Ане Ружиной. Ее ищут родственники, а мы ведем телевизионное расследование.

– Ой, а я не знаю, куда она уехала. Она адреса не оставила. Замуж вышла, куда-то в Сибирь с мужем подалась. Господи, да вы на кухню проходите! – воскликнула Маня, не обращая ровно никакого внимания на Ларису и глядя только на Жидкова. – Там поговорим. Мои спиногрызы спят, мешать не будут.

– Значит, вы с Аней дружили?

– Ну… Дружили – не дружили… Она здесь жила, в соседнем доме, потом замуж вышла и уехала с мужем.

– Нас очень интересуют, – вкрадчиво начал Жидков, которого Лариса пнула ногой под столом, – обстоятельства ее замужества. Почему она так рано вышла замуж? Только стукнуло восемнадцать, и вот… Может быть, она из дому хотела уйти? А муж – это так, удобный предлог?

– Да что вы! – замахала руками Маня, поставив на стол толстые кружки с кипятком и коробку чайных пакетиков. – Пейте. Вы в каком сериале снимались?

– М-м-м… – растерялся Жидков. – В разных.

– «Банды Столешникова переулка», – ответила вместо него Лариса. – Двенадцать серий. В следующем сезоне будет продолжение.

– Надо же! – воскликнула Маня и, усевшись напротив Жидкова, подперла щеку кулаком. – Я вас обязательно смотреть буду.

Жидков почувствовал себя гнусным обманщиком и заерзал на табурете. Совесть не позволяла ему так жестоко обманывать бедную домохозяйку. Однако Лариса не дала его совести ни одного шанса.

– Так что там насчет мужа Анечки Ружиной? Как его звали?

– Павел. Хороший человек, на пять лет ее старше. Она за него по любви вышла. Я ее провожала на поезд, так они с этим Павлом так целовались! Я завидовала. Эх, всем бы так.

– А вообще… Какая она была, Анечка? – осторожно поинтересовалась Лариса.

– Тихая. – Маня отвечала, по-прежнему глядя только на мужчину своей мечты. – Спокойная. Мы с ней не так чтобы неразлейвода считались. Близких подруг у нее вообще не было. Учителя ее называли замкнутой. Она мне кукол рисовала. Я их на картон наклеивала, а потом платья им мастерила из цветной бумаги.

– Анечка хорошо рисовала? – быстро спросила Лариса.

– Ее приемные родители сразу внимание обратили. Макар Петрович ее с собой в мастерскую брал. Учил, как надо краски смешивать, и все такое. У него свой сын был, Альберт, так он бесталанный оказался. Макар Петрович все хотел его к своему делу пристроить, а у Альберта, как оказалось, руки не из того места росли. Вот поэтому он Анечке и завидовал.