Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа - Кристофер Гортнер

Я задумалась.

– А почему папочка не мог предоставить ему этот проход прежде? Ведь отказом он поставил под угрозу весь город.

– Мы никогда не думали, что дойдет до этого. – Чезаре поморщился. – Вернее, отец не думал. У меня было предчувствие, что добром это не кончится. Но он правильно поступил, отказав им поначалу. Территория Романьи – часть нашего священного государства, разреши проход по нему Карлу, и другие суверены Европы сочтут, что можно приходить и грабить нас. И в конечном счете наш отказ и спас нас. Большинство знати в Романье уже поцеловали culo[53] Карлу, предложили ему свои крепости, а потому наш отказ разрешить французам проход под угрозой папских санкций теперь превращает этих баронов в предателей.

– А Неаполь? Там Джоффре с его женой, принцессой Санчей. Ему не грозит опасность?

Чезаре кивнул:

– Мы должны молиться, чтобы Неаполь избежал своей судьбы. Вопрос стоял так: либо они, либо мы. Альфонсо отрекся в пользу своего сына Феррантино, а тот как бешеная собака. Он будет драться с французами до последнего вздоха. Мы можем только надеяться, что ему хватит солдат для победы.

– Ты поэтому оказался в Веллетри? Уехал из Рима вместе с королем Карлом?

– Мы уехали вдвоем – я и Джем. Я тебе говорил: Карл глуп. Он практически согласился заплатить отцу пятьсот тысяч дукатов за мое общество. Мое присутствие означало папское одобрение его кампании против Неаполя. Но за Джема он бы заплатил еще больше. Карлу был нужен в его лагере ненавидимый султаном брат – в качестве заложника. В Крестовом походе Джем мог бы оказаться полезным в роли пешки. Я отправился в путь как кардинальский легат. Вел девятнадцать мулов с вещами. Вероятно, французы были потрясены, когда открыли сундуки и обнаружили, что они пусты.

Я хохотнула, согретая его голосом.

– Ты с собой ничего не взял?

– Взял – в двух первых сундуках кое-что было. Я даже продемонстрировал Карлу мои наряды и кубки – у него чуть глаза на лоб не вылезли при виде такого количества драгоценных камней. Он настолько же жаден, насколько продажен. К сожалению, на полпути к Веллетри мулов с этими сундуками перехватил Микелотто. Когда я бежал, при мне были только моя одежда и шапочка. – Он неожиданно рассмеялся. – Карл искренне верит, что мы будем исполнять условия договора и поддержим его претензии на Неаполь.

Настроение у меня улучшилось. Мой брат свел французскую угрозу к фарсу.

– Карл понятия не имеет, что его ждет. Занять Неаполь не так просто, как он считает, – продолжил Чезаре. – А пока он сражается с королем Феррантино, мы с отцом организуем Священную лигу с нашими городами-государствами. Теперь они будут прислушиваться к нам – они видели, что случается с теми, кто этого не делает. А когда они согласятся, – Чезаре подался ко мне, торжествующе улыбаясь, – мы их подчиним. Медичи уже бежали из Флоренции, были изгнаны из своего города этим дьяволом Савонаролой, который теперь швыряет все их драгоценные владения в костер своего тщеславия. Одна великая семья пала. Значит, нам придется покорять на одну семью меньше. Остальных мы поставим на колени, а когда выудим из них то, что нам нужно, то победим всех, каждого полководца и высокомерного герцога, всех предателей-князей, которые пытались содействовать нашему падению. Мы сделаем их нашими вассалами или наденем их головы на пики. Наступила новая эпоха – эпоха Борджиа. И я буду ее бичом. Я наведу на них такой ужас, что они будут дрожать, услышав наше имя.

Тут я рассмеялась в голос, радуясь не только его громким заявлениям, но и тому, что мой неугомонный брат остался прежним даже после всех этих испытаний.

– А Джем? – весело спросила я. – Он все еще в заложниках у французов?

Я считала, что именно этого он и заслуживает, за его обращение со мной в ту ночь в палаццо.

– Он мертв, – без обиняков ответил Чезаре. – Я его убил.

Я уставилась на него, ошарашенная этим сообщением.

– Вопрос стоял так: либо его жизнь, либо моя.

Меня переполнило чувство вины.

– Но ты… ты не должен был! Я никогда не говорила, что желаю ему смерти.

На уме у меня был Хуан: как он встретит потерю любимого друга?

Чезаре слегка нахмурился:

– Я сделал это не из-за тебя. Не убивают собаку за то, что хозяин вынуждает ее лаять. Нет, мы, понимаешь, спланировали побег. Когда французы устроились на ночевку, мы должны были бежать в чужой одежде, взять двух вьючных лошадей и скакать прямо в Перуджу, чтобы встретиться там с отцом. Но когда наступило назначенное время, этот чертов турок заупрямился. Принялся кричать на меня, говорил, что Хуан никогда бы не допустил такого положения, чтобы он, принц, был вынужден бежать, как вор. Мне нужно было остановить это. Остановить его. – Голос Чезаре неожиданно задрожал. – Они могли его услышать. Он был сильный. Сопротивлялся моей удавке. Пришлось задушить его проволокой, которую я держал на тот случай, если мы наткнемся на стражу.

Испуганная, я была не в силах произнести ни слова.

– Вопрос стоял так: либо его жизнь, либо моя, – повторил Чезаре. Дрожь его голоса усилилась. – Выбора у меня не было. Ты должна мне поверить. Если бы я этого не сделал, он бы погубил нас обоих.

– Да, конечно, – прошептала я. – Ты спасал свою жизнь.

Облегчение от мысли, что Чезаре сумел спастись, боролось во мне с ужасом от этого жестокого убийства. И тут я заметила, что и Чезаре дрожит. Он вовсе не был так равнодушен к сделанному, как хотел показать.

– Прошу тебя, не суди меня строго. Я бы никогда этого не сделал, если бы у меня был выбор. Но он кричал так громко, грозил перебудить весь лагерь, и я не мог поступить иначе…

– Нет. Не надо больше. Я понимаю. Я бы никогда не осудила тебя.

Он испустил стон и отвернулся от меня:

– Но ведь ты осуждаешь. Да и как можно иначе? Я убил человека. Не нужно было тебе говорить. Не следовало мне никогда в этом признаваться. И приезжать сюда не следовало.

– Не говори так. – Я пересела на край кровати, нежно притянула его к себе.

Он растаял в моих объятиях, как безутешное дитя. Я ощущала его напряженные мускулы. Поняв, как близко я была к утрате и его, и всего, что любила, я еще крепче прижала его к себе, пытаясь передать мое тепло, преданность, уверенность.

Он уткнулся мне в грудь и обхватил руками за талию:

– Я бы убил сто человек, лишь бы увидеть тебя…

Он приподнялся и прижал свои губы к моим. Его дыхание было влажным, как летние сумерки. Его язык взыскующе проник в мой рот. Он приник ко мне всем телом. Я попыталась противиться, но его хватка стала еще сильнее.

– Лючия, никто не любит тебя так, как я, – прошептал он мне в ухо. – И не сможет любить.

И тут я начала уступать его напору, его плечам, крепким, как слоновая кость, но в то же время податливым, как атлас, я чувствовала его жесткие ребра под кожей, а еще глубже – стук его сердца.

Его губы продвинулись вверх, скользнули по моей челюсти к уху.

– Платон говорит нам, что каждый человек ищет свою потерянную половину. Но нам нечего искать, Лючия, мы всегда были единым целым.

Желание зажгло мою кровь. Я позволила ему взять мои руки и увести их вниз – к пульсирующей мощи между его ног.

Где-то в глубине души я хотела воспротивиться, ибо знала, что это запретно, что это смертный грех, непростительное преступление против природы. Но мною овладели чувства, о которых я никогда не подозревала, даже и представить себе не могла, что они существуют. Мое тело желало его. Мое тело знало, что оно всегда было здесь, в объятиях Чезаре, что я воистину принадлежала…

– Нет! – Я пыталась схватить ртом воздух, словно никак не могла вынырнуть на поверхность из глубин темного моря, уперлась руками ему в грудь, оттолкнула его. – Мы не можем.

Он взял меня кончиками пальцев под подбородок:

– Не можем? Или не смеем?

– Чезаре, пожалуйста. Это… ты знаешь, это было бы страшным грехом.

Его смешок в глубине горла напомнил мне кошачье урчание.

– С каких это пор грех стал иметь для нас значение? Мы – Борджиа. Мы созданы для того, чтобы любить только друг друга.

– Нет. Отпусти меня.

Я вытянула руки, удерживая его на расстоянии. Почувствовала его сопротивление, его горячую, опустошительную похоть. Она была такой громадной, что могла поглотить меня. Я боролась и с собственным настойчивым желанием, но вдруг он отпустил меня. Моя кожа все еще чувствовала жар его пальцев, но он кивнул на дверь:

– Джованни! Какой сюрприз!

Я развернулась. До этого мгновения я не понимала, как далеко заползла на кровать. Наши с Чезаре тела настолько сплелись, что пару мгновений я, замерев, не могла понять, где начинается мое тело и кончается его. Сквозь рассеивающийся туман я видела неподвижную фигуру моего мужа на пороге: он стоял, сжимая рукавицы, и смотрел на нас из-под своей шапки.

– Мне сообщили, что вы здесь, мой господин кардинал, но я никак не мог поверить. Как же это вы проделали такой путь, а меня не поставили в известность?