Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа - Кристофер Гортнер

Сомнения одолевали меня. Он ведь любил ее. Я знала, что любил. Когда острота первоначального потрясения спала, я стала думать, что все ее обвинения имели целью лишь уязвить меня. Разве она когда-нибудь говорила правду? Возможно, Джулии и не удалось соблазнить здесь моего мужа, но Адриана подтвердила, что получила распоряжение не вмешиваться. Да, Адриана советовала мне проявлять осторожность, потому что против нас ополчились внешние силы, но ведь она столько высмеивала Джулию в прошлом. Ни одному их слову нельзя верить, убеждала я себя, а если они и говорят правду, то у папочки были свои основания для таких решений. Он всегда действовал в наших интересах, ради семьи, которую любил больше самой жизни.

И все же я никак не могла забыть того, что наговорила мне Джулия. И когда лето перешло в осень, с моря налетели ветры, гнетущие город, и туман окутал палаццо, я отправилась в плавание по миру теней, где ничто из того, что я чувствовала или видела, больше не казалось реальным.

Письма не приходили. Меня это не удивляло. Джованни наверняка распорядился, чтобы вся почта направлялась ему. И все же отсутствие новостей вселяло тревогу. Я понятия не имела, что происходит за стенами Пезаро, не укрылись ли папочка и Чезаре в замке Святого Ангела, когда французы прорвались к Милану, встретил ли французский король сопротивление, торжествует ли Неаполь или пал?

Вечно это пустое существование продолжаться не могло, оно должно было закончиться. И оно закончилось. Однажды незадолго до Рождества я пробудилась от бессвязных снов под цоканье копыт въезжающих в cortile коней. Вскоре прибежала Пантализея с вестью.

Вернулся Джованни.

За час я вымылась, причесалась, оделась в платье золотистого шелка, скроенное по миланской моде – с квадратным вырезом корсажа и светло-зелеными рукавами с бантами, волосы спрятала под батистовым чепцом, на пальцах никаких драгоценностей. Я хотела, чтобы он увидел девичью невинность, но, когда на пороге появился мой муж в сапогах, очищенных от дорожной грязи, щеки у меня зарумянились. В руке он держал сумку.

Я заранее отправила своих дам в первую anticamera со строгим приказом оставаться там, пока не позову. Не хотелось, чтобы они слышали, что будет происходить между нами. Оставшись наедине с мужем – в первый раз после нашего приезда в Пезаро и полтора года спустя после нашей свадьбы, – я спрашивала себя, что именно он приготовил для меня. От страха сердцебиение у меня участилось, а я не могла оторвать взгляд от его сумки. Не принес ли он какие-то пыточные инструменты?

– Вы хорошо выглядите.

Он двинулся к стульям у огня, сел перед инкрустированным столиком, куда Пантализея поставила кубки и кувшин со светлым фраскастийским вином. Неразбавленным. Если я должна покориться, то мне нужно как можно сильнее притупить чувства.

Я налила вина, стараясь больше не смотреть на сумку у его ног.

«У мужчин бывают странные аппетиты…»

Он принял кубок с непонятной полуулыбкой.

– А вы? Я хотел спросить, как поживаете? Извините, что слишком долго отсутствовал. Ничего не мог поделать. – Он помолчал, чтобы его следующие слова прозвучали еще более веско. – Мне пришлось побывать в Милане – приветствовал там французского короля.

Милан. Значит, все это время он жил не на вилле. Его даже близ Пезаро не было.

Я прикусила губу, взяла другой кубок. Я играла чужую роль. Где-то я слышала – или читала? – что жены не должны задавать вопросов мужьям. Мне надлежало слушать и подчиняться.

– Я поехал из-за моей condotta, – сказал он, словно услышав мой безмолвный вопрос. – И потому, что меня пригласил Лодовико Моро. Король Карл привел тридцать тысяч воинов.

Я резко вдохнула.

– Да, – добавил он. – Именно столько. Плюс другие службы, необходимые для хорошо оснащенной армии. Сотни лошадей, артиллерия и…

– Они правду говорят о своих пушках? – не сдержалась я.

– Откуда вам это известно? – резко спросил он. Я не ответила, поняв, что снова выдала себя, а он добавил: – Мне следовало знать. Они вам передали это до истории с Цакапо. Да, это верно. Его пушки не похожи ни на одну из тех, что мы видели прежде. Его величество король Карл устроил демонстрацию перед стенами Пизы. Весьма впечатляющее зрелище. – (Я чувствовала на себе его взгляд.) – Настолько впечатляющее, что если ему придет в голову завоевать всю Италию, то думаю, не найдется ни одного города-государства, способного ему противостоять.

Мне стало плохо. Судя по его голосу, он восхищался увиденным, словно радовался иностранному вторжению.

– Но Карл Французский благочестив, – продолжил Джованни. – Он уважает Святой престол и желает одного – закрепить свои претензии на Милан, чтобы отправиться оттуда в новый Крестовый поход против турок. Он сказал мне, что бо́льшая угроза исходит от неверных, а не от папы. Но если его святейшество откажется предоставить ему безопасный проход по Папскому государству…

– Безопасный проход? – выкрикнула я в ужасе от его беззаботного вида. – Вы думаете, мой отец, правитель Рима и верховный понтифик, позволит этому королю с его ордами безопасно пройти по Романье и разграбить ее? Уничтожить те самые пшеничные поля, которые дают нам хлеб, мародерствовать и грабить по своему усмотрению, оставить на своем пути в Неаполь выжженную землю, чтобы сорвать корону с головы помазанника, правящего королевством?

Джованни отхлебнул из кубка.

– То, что я думаю, не имеет никакого значения. Если его святейшество не сделает этого, то у короля Карла не останется иного способа, как только обратить свои разрушительные орудия против Рима.

В это мгновение я ненавидела его больше, чем когда-либо прежде. Он радовался происходящему, наслаждался нашим грядущим разорением.

– Полагаю, мысли на этот счет вашего родственника Лодовико Моро тоже не имеют значения, – сказала я. – Никого из вашей семьи нельзя винить, даже если французский король и доставил сюда свои разрушительные орудия только потому, что его пригласили Сфорца.

Он поднял на меня глаза. Я не могла сказать, что́ вижу в них – презрение или удовольствие.

– Мы их пригласили, потому что его святейшество, ваш отец, вел себя с абсолютным неуважением к святости его трона. Он захватил Святой престол подкупом и превратил его в свою личную кормушку. И если мы его не остановим, он опустошит ее всю.

– Ваш родственник кардинал Сфорца не жаловался, – возразила я, приведенная в бешенство его наглым презрением к моему отцу. – И вы, синьор, тоже не возражали, когда вам предложили мою руку.

Его лицо потемнело.

– Я бы на вашем месте поостерегся. Его святейшество больше не имеет надо мной власти. Он не имеет власти ни над кем. Во Флоренции Медичи потерпели поражение. Савонарола открыл город для французов, а знать Романьи, чьи пшеничные поля так вас волнуют, приветствует их, предоставляя к их услугам замки и еду. Что же касается помазанного короля Неаполя… Пусть король Альфонсо защищает свое королевство. У Борджиа не осталось союзников, ваша семья обречена.

Мне пришлось приложить всю силу воли, чтобы не плюнуть ему в лицо.

– Но может быть, его святейшество считает, что все еще может победить. – Джованни рассмеялся резким, холодным смехом.

Смеялся он редко; неприкрытая удовлетворенность, которая слышалась за этим смехом, навела меня на горькую мысль. Моей семье, вероятно, угрожает серьезная опасность.

– Я слышал, испанцы в этом смысле упрямы, и в его последнем письме нет и намека на страх. Кажется, единственное, что его заботит, так это судьба его шлюхи.

Он вытащил из сумки сложенный пергамент, с которого свисали сломанные печати. Мне пришлось стиснуть кубок изо всех сил, чтобы он не выпал из руки.

– От вашего отца – его святейшества. – Он бросил письмо мне на колени. – Вы увидите, что, несмотря на все заботы, он в ярости из-за Джулии. Французы взяли ее в плен, когда она пыталась вернуться в Рим после поездки в Каподимонте, за что ваш отец пригрозил ей отлучением. Он заплатил за нее выкуп – вообще-то, французы могли потребовать в два раза больше – и встречал ее у ворот. Увы, через несколько дней она покинула его и бежала в замок мужа в Базанелло. Теперь его святейшество обвиняет нас, что мы не сумели удержать ее здесь, а, напротив, вынудили уехать. Я предлагаю вам написать ответ – заверить его, что мы изо всех сил пытались убедить ее отказаться от этой глупой затеи.

Впившись глазами в письмо, от облегчения я обмякла на стуле. Джулия солгала. Если бы она говорила правду, то никогда не пыталась бы вернуться к папочке. Он бы никогда не заплатил за нее выкуп и не выражал бы свое недовольство тем, что отъезд из Пезаро подвергал ее опасности. Он по-настоящему ее любил. Папочка не имел никакого отношения к тому, что происходило между ней, Хуаном и моим мужем.

Я почти не заметила, что Джованни встал. Когда я запоздало подняла взгляд, мне показалось, что он собирается уйти. Он сказал все, что хотел. Оставшись одна, я прочту письмо папочки, а потом напишу ответ, чтобы его успокоить. Джулия бросила его, как и обещала. Папочке теперь нужно только знать, как сильно я его люблю, что в эти трудные времена члены его семьи – единственные, на кого он может положиться.