Анна Невиль-5 Ветер с севера - Симона Вилар

Ирминон ощупывал разбитую голову брата Авеля. Убедившись, что монах жив, он поднялся, взглянул на Эмму и кивнул.

- Ги Анжуйского в моем аббатстве всегда ждет христианское гостеприимство. А вы, безбожники, седлайте коней.

Откуда-то возник мелит со шрамом на щеке.

- Если преподобный отец позволит, я тоже хотел бы остаться при особе наследника графа.

- В самом деле, - сказал Фульк. - Пусть Эврар будет с Ги. Как знать, что вы, постники, удумаете, чтобы мне насолить. А Меченый один способен отбиться от половины ваших святош.

Аббат бросил на Эврара яростный взгляд, но, заметив по пребывающей в полном порядке одежде воина, по гладко зачесанным назад и стянутым в косицу волосам, что тот не принимал участия в потасовке, согласился.

Избитых монахов унесли в обитель. Получивших же ранения вавассоров никто не захотел даже осмотреть. Покряхтывая и ругаясь, они взбирались на своих лошадей. Стояла глубокая ночь, и хотя луна светила вовсю, Фульк приказал зажечь факелы, двигаясь через лес.

Эмма пристально наблюдала за их отъездом. Девушка не помнила, чтобы хоть один визит графа Фулька в Гиларий-в-лесу обошелся без пролития крови. Но в ее тихой, лишенной событий жизни каждое появление графа, несмотря на частые стычки с монахами, становилось событием, и теперь ей было грустно. О, как она стремилась уехать отсюда! Ее мать опасалась за нее и без конца твердила, что мир - это вертеп страданий, насилия и жестокости, однако Эмма не придавала особого значения ее словам. Она любила яркую жизнь, она томилась в этих лесах, она хотела путешествовать, видеть мир, познавать его. Ей казалось, что для безопасности достаточно хорошей охраны, такой, как у графа Фулька, что и соответствует положению дамы из рода Анжельжер. Теперь у нее есть Ги. Она видела его одинокий силуэт на освещенном луной склоне холма. Этот юноша благороден, хорош собой и добр. Правда, немного неловок, зато смелости ему не занимать. Он не побоялся ворваться в самую гущу дерущихся и сумел остановить их. Положительно, он ей нравится. Она хотела стать его женой и любить как… - тут Эмма улыбнулась - как любила Дафниса пастушка Хлоя.

К девушке подошел Вульфрад. Его лицо было опухшим, праздничная туника разодрана.

- Птичка, ты…

Но она даже не пожелала узнать, что он намеревается сказать. Круто повернулась и пошла туда, где стоял Ги Анжуйский.

Эврар Меченый, опираясь на древко секиры, проследил за ней взглядом. Затем поглядел туда, где в сторону лесной тропы тянулась вереница факелов, и улыбнулся в усы.

Еще один человек неотрывно глядел в сторону удаляющегося отряда графа. Это был немой коробейник. Схоронясь в тени палисада аббатства, он жадно наблюдал за отъезжающими. Его корявое скуластое лицо оставалось напряженным, пока последний отблеск огня не исчез во тьме леса. И тогда в лунном свете его лицо исказилось, холодно блеснули в оскале зубы. В следующий миг, решительно отшвырнув в сторону свой короб, он, с грацией хищного животного, стремительно бросился в лес, в сторону, противоположную той, куда двигался отряд Фулька.

4.

Праздник закончился сам собой. Поселяне стали расходиться, в темной церкви послышалось нестройное пение, вспыхнули свечи, ни никто не хотел ни идти к поздней вечерне, ни вновь разводить праздничные костры. У брата Авеля и еще одного монаха были разбиты головы, да и сервам аббатства после драки было не до веселья. Женщины увели сонно хнычущих младших, а тех, что постарше, попрежнему возбужденных после монастырских наливок, удавалось загнать в хижины лишь окриками да оплеухами.

“Много детей - знак прочной жизни”, - подумал Эврар. Он вернулся на прежнее место и облокотился о древко секиры. Его верное оружие походило на древние топоры-франциски, но было мощнее, лучшей рейнской ковки, и имело двойное, заточенное, как бриша, лезвие. Эврар обычно носил свою секиру, засунув за широкий пояс сзади, так что лишь длинное, отполированное ладонями древко порой задевало ногу при широком шаге.

Сейчас Эврар ласково поглаживал голубоватый металл франциски. Возможно, уже сегодня ему придется пустить ее в ход. При свете огромной, как говорится, “урожайной” луны он видел силуэты стоявших на склоне Эммы и Ги. Какая удача, что граф со своими вавассорами столь поспешно уехал! Палатин герцога Ренье кивнул самому себе и скупо улыбнулся. И хотя у Эврара не было никакого ясного плана похищения рыжеволосой девицы, он знал, что долго тянуть не станет. Все произойдет, пожалуй, уже сегодня, пока люди Гилария-в-лесу еще не пришли в себя после праздника. Что касается Ги, то он не помеха для Меченого. Надо только точно выбрать время. По Салической правде за кражу свободной девицы взимается огромная пеня. За убийство же наследника графа… Эврар не хотел и думать об этом. Он здесь не для того, чтобы совершать ошибки. Если помогут боги - он справится и с этим поручением Ренье не хуже, чем с прежними. Судьба хранит его, а удача делает шаг навстречу.

Внизу, у серебрящегося ручья с мельничным колесом, вспенивающим воду потока, догорали костры, вокруг кучками расположились мужчины из селения. По рукам ходил бурдюк с вином. Эврар почувствовал, что горло пересохло, но достоинство мелита не позволяло ему примкнуть к пахотным людям. Проклятье, ведь совсем недавно он жил под сводами каменных дворцов, расторопные рабы с поклоном подносили ему серебряные кубки с лучшими рейнскими винами, а ложась на пуховик, он сбрасывал обувь на плетеные циновки, покрывавшие мозаичный пол. О, служить герцогу Лотарингии было куда как удобно, но теперь - пусть на время - пришлось лишиться всего этого ради рыжеволосой девки, которая думает только о том, кому бы себя повыгоднее продать. Эврар вновь покосился туда, где на залитом луною склоне бок о бок сидели сын графа и девушка. Чего им не спится? Никто не тревожил их, не обращался к ним, и даже детина в красной тунике оставался у костра, и хоть и поглядывал в их сторону, но не пытался подойти. Верно, пахотный человек, знай свое место, дочь короля Эда - не про тебя. И, уж конечно, не для этого полумальчишки-полумонаха, из которого эта шустрая девка станет веревки вить. Ей нужен такой хозяин, как герцог Лотарингии Ренье. Вот кто сумеет посадить эту не в меру резвую птичку в надежную клетку.

Эврар увидел, как по склону скользнул темный силуэт Пипины Анжуйской. Сейчас она уведет дочь в свою башню, массивный контур которой с единственным светящимся окном-бойницей маячил у противоположного склона долины. Молодая пара поднялась навстречу монахине, и Эврар несколько опешил. Пипина Анжуйская осталась стоять на месте, а Эмма, решительно подхватив под руку, повлекла своего жениха к лесу. Уж не благословила ли выжившая из ума графиня свою дочь провести брачную ночь на траве в полнолуние? Этой вдове из Байе, видимо, невтерпеж поскорее выдать свою пташку за сына графа, а узы плоти - самые крепкие. Но это не должно случиться. Он дал слово доставить невесту своему герцогу в целости и сохранности, и хотя Эврар знал, что Длинная Шея женится на наследнице Робертинов, даже если она будет трижды брюхата, это умаляло его в собственных глазах. Он видел, как кузнец Вульфрад, заметив удаляющуюся пару, рванулся было следом, но Пипина остановила его властным приказом. Эмма и Ги, заслышав ее голос, мгновение помедлили у самой кромки леса, но, увидев, что Пипина выговаривает Вульфраду, скрылись в зарослях. Уже поднимаясь на ноги, Эврар краем глаза заметил, что кузнец в отчаянье рухнул на землю. Пипина опустилась рядом с ним на колени и заговорила, поглаживая его лохматую крупную голову. Теперь времени глазеть больше не было. Эврар незамеченным, по-волчьи, проскользнул мимо сонно облокотившихся о древки копий монахов-охранников у ворот аббатства и двинулся туда, где исчезли жених с невестой. Однако, сделав всего несколько шагов, обо что-то споткнулся в темноте, с недоумением обнаружив, что это короб торговца. Это показалось ему странным. Обычно такие вот полунищие торговцы не бросают где попало свой товар. Да и самого рослого длинноволосого парня нигде не было видно. В душе Эврара шевельнулось смутное беспокойство. Что-то подсказывало ему, что следует вернуться и сообщить о находке аббату. Ведь совсем недавно его внимание привлекло необычное поведение этого немого, шлявшегося в одиночку среди построек аббатства, словно что-то разнюхивая. Однако сейчас Эврар стремился не упустить из виду Птичку и Ги, да и стоит ли попусту сеять смуту, коробейник скорее всего спит, захмелев, сном праведника в кустах. Ему вовсе не улыбалось из-за излишней осторожности становиться посмешищем в глазах длиннополых монахов. Уж они-то не упустят возможности потешиться над человеком графа Фулька. Отбросив колебания, Меченый перешагнул через короб и поспешил в заросли, в которых уже успела скрыться молодая пара. Однако он опоздал. Лес встретил его густым мраком, пением цикад, запахами мха, свежей земли и папоротника. И тишиной. Эврар помедлил, прислушиваясь. Сумрачный полог леса с его мириадами духов смущал суеверное сердце мелита. И тем не менее отступать он не хотел. Заслышав впереди отголосок смеха девушки, он торопливо сделал старинный жест, предохраняющий от темных сил, и зашагал на голос. Эмма и Ги тем временем перебрались через бурелом под сводами огромных дубов, а затем двинулись по едва видимой тропинке в глубь чащи. Вернее, тропинку видела одна Эмма, юноше же казалось, что они просто движутся в мерцающих лунным дымом темных проходах в зарослях. Лунный свет струился сверху сквозь ветви еще не успевших одеться густой листвой вековечных исполинов, серебристым блеском ложился на круглые ладони листьев орешника и терялся в гуще подлеска, сквозь который вела его девушка. Порой на пути попадались огромные пни, свидетельствовавшие о близости жилья, но в целом лес казался девственным, как в первые дни после сотворения мира. Огромные опахала папоротников, слабо шелестящие во мраке, сменялись густыми спутанными травами и кустами ежевики, среди которой, как колонны храма, возвышались белесые стволы буков, темные корявые вязы, словно выкованные из железа дубы, покрытые бородами лишайников. Протяжно захохотал, канув в ночь, филин. Изредка доносился отдаленный трубный призыв самца-оленя - наступило время гона.